Неточные совпадения
Роясь
в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный; густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные
в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»;
в складках
таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся
глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да».
Рассказывал он вполголоса, таинственно, и на широком лице его,
в добрых серых
глазах,
таилась радостная улыбка.
Дверь тихо отворилась, и явилась Ольга: он взглянул на нее и вдруг упал духом; радость его как
в воду канула: Ольга как будто немного постарела. Бледна, но
глаза блестят;
в замкнутых губах, во всякой черте
таится внутренняя напряженная жизнь, окованная, точно льдом, насильственным спокойствием и неподвижностью.
Но под этой неподвижностью
таилась зоркость, чуткость и тревожность, какая заметна иногда
в лежащей, по-видимому покойно и беззаботно, собаке. Лапы сложены вместе, на лапах покоится спящая морда, хребет согнулся
в тяжелое, ленивое кольцо: спит совсем, только одно веко все дрожит, и из-за него чуть-чуть сквозит черный
глаз. А пошевелись кто-нибудь около, дунь ветерок, хлопни дверь, покажись чужое лицо — эти беспечно разбросанные члены мгновенно сжимаются, вся фигура полна огня, бодрости, лает, скачет…
Она отошла к окну и
в досаде начала ощипывать листья и цветы
в горшках. И у ней лицо стало как маска, и
глаза перестали искриться, а сделались прозрачны, бесцветны — «как у Веры тогда… — думал он. — Да, да, да — вот он, этот взгляд, один и тот же у всех женщин, когда они лгут, обманывают,
таятся… Русалки!»
— Милый, милый, не надо!.. — Она взяла обе его руки и крепко сжимала их, глядя ему прямо
в глаза.
В этом взгляде было опять что-то совершенно незнакомое Ромашову — какая-то ласкающая нежность, и пристальность, и беспокойство, а еще дальше,
в загадочной глубине синих зрачков,
таилось что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души…
Теперь она будет уметь отвечать Вадиму, теперь
глаза ее вынесут его испытывающие взгляды, теперь горькая улыбка не уничтожит ее твердости; — эта улыбка имела
в себе что-то неземное; она вырывала из души каждое благочестивое помышление, каждое желание, где
таилась искра добра, искра любви к человечеству; встретив ее, невозможно было устоять
в своем намереньи, какое бы оно не было;
в ней было больше зла, чем люди понимать способны.
И то, что оно не открывалось все сразу, а целомудренно
таилось в дымке прозрачных облаков, делало его милым, как девушку, которую любишь; и Сергей Головин глядел
в небо, пощипывал бородку, щурил то один, то другой
глаз с длинными пушистыми ресницами и что-то усиленно соображал.
— Не ври, парень, по
глазам вижу, что знаешь про ихнее дело… Ты же намедни и сам шептался с этим проходимцем… Да у тебя
в боковуше и Патап Максимыч, от людей
таясь, с ним говорил да с этим острожником Дюковым. Не может быть, чтоб не знал ты ихнего дела. Сказывай… Не ко вреду спрашиваю, а всем на пользу.
Все это так. Но как быть иначе, где выход? Отказаться от живосечения — это значит поставить на карту все будущее медицины, навеки обречь ее на неверный и бесплодный путь клинического наблюдения. Нужно ясно сознать все громадное значение вивисекций для науки, чтобы понять, что выход тут все-таки один — задушить
в себе укоры совести, подавить жалость и гнать от себя мысль о том, что за страдающими
глазами пытаемых животных
таится живое страдание.
Высокий ростом, с задумчивым, красивым, полным энергии лицом, матовая белизна которого оттенялась девственным пухом маленьких усиков, с темно-русыми волосами и карими
глазами, порой блиставшими каким-то стальным блеском, доказывавшим, что
в этом молодом теле
таится твердый характер мужа.
— Не
таюсь я перед тобой, великий государь! Что за
глаза, то и
в глаза скажу… Спокойствие твое и государства твоего мне дороже жизни моей нестоящей, и гибель твоя и разорение русского царства страшнее гнева твоего… Казнить хоть вели, а говорить что надо буду…
Даже странное демоническое выражение, горевшее пламенем во взоре матери,
таилось, как море,
в глазах сына.
Лицо у него было темное от ночи, а
глаза ласково светились, и
в сдержанном голосе словно
таилась необъятная ширь полей и запахов трав и радость продолжительной работы.
Ходят упорные слухи, да и газеты говорят, что немецкое наступление приостановлено. С весны непрерывно, шаг за шагом, двигались они на Россию и наконец остановились перед Ригой и Двинском; но по-прежнему, точно через невысокий заборчик, смотрят на нас их угрожающие
глаза и
в темной неизвестности
таятся наступающие дни.