Неточные совпадения
— Да, конечно. Она даже ревнует меня к моим грекам и римлянам. Она их терпеть не может, а живых людей любит! — добродушно смеясь, заключил Козлов. — Эти женщины, право, одни и те же во все
времена, — продолжал он. — Вон у
римских матрон, даже у жен кесарей, консулов патрициев — всегда хвост целый… Мне — Бог
с ней: мне не до нее, это домашнее дело! У меня есть занятие. Заботлива, верна — и я иногда, признаюсь, — шепотом прибавил он, — изменяю ей, забываю, есть ли она в доме, нет ли…
Особенно указывал он на свой нос, не очень большой, но очень тонкий,
с сильно выдающеюся горбиной: «Настоящий
римский, — говорил он, — вместе
с кадыком настоящая физиономия древнего
римского патриция
времен упадка».
Русская Церковь, со своей стороны, в настоящее
время, если не ошибаюсь, ставит перед собой подобную цель из-за происходящего на Западе возмутительного и внушающего тревогу упадка христианства; оказавшись перед лицом застоя христианства в
Римской Церкви и его распада в церкви протестантской, она принимает, по моему мнению, миссию посредника — связанную более тесно, чем это обычно считают,
с миссией страны, к которой она принадлежит.
Кто не знает Антона Иваныча? Это вечный жид. Он существовал всегда и всюду,
с самых древнейших
времен, и не переводился никогда. Он присутствовал и на греческих и на
римских пирах, ел, конечно, и упитанного тельца, закланного счастливым отцом по случаю возвращения блудного сына.
— Да, прошу тебя, пожалуй усни, — и
с этими словами отец протопоп, оседлав свой гордый
римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу. Он не читал, а только перелистывал эту книгу и при том останавливался не на том, что в ней было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные страницы. Все эти записки были сделаны разновременно и воскрешали пред старым протопопом целый мир воспоминаний, к которым он любил по
временам обращаться.
Отсюда, новый девиз: humanum est mentire [человеку свойственно лгать (лат.)], которому предназначено заменить вышедшую из употребления
римскую пословицу, и
с помощью которой мы обязываемся на будущее
время совершать наш жизненный обиход. Весь вопрос заключается лишь в том, скоро ли нас уличат? Ежели не скоро — значит, мы устроились до известной степени прочно; ежели скоро — значит, надо лгать и устраиваться сызнова.
С Абакумыча маркер снял скрипучие сапоги и стал переобувать его в огромные серые валенки, толсто подшитые войлоком, а в это
время вошел наш актер Островский, тоже пузатенький, но
с лицом
римского сенатора — прямо голова Юлия Цезаря!
К экзамену надобно было приготовиться, и Загоскин посвящал на это все свободное от службы
время, в продолжение полутора года; он трудился
с такою добросовестностью, что даже вытвердил наизусть «
римское право».
Дрейяк воспользовался этим
временем, чтобы сказать: «Помилуйте, что вы?
с молодых лет я питался писаниями наших великих писателей и примерами
римской и спартанской республики».
Все это я говорю затем, чтобы показать необходимость объективнее относиться к тогдашней жизни.
С 60-х годов выработался один как бы обязательный тон, когда говорят о николаевском
времени, об эпохе крепостного права. Но ведь если так прямолинейно освещать минувшие периоды культурного развития, то всю греко-римскую цивилизацию надо похерить потому только, что она держалась за рабство.
Разнесенский. Эх, Мавра Львовна! какая дама! Несчастная история
с девицей… Позвольте сначала
с духом собраться. Не мне бы рассказывать: для такого высокого предмета нужно и великое красноречие.
С тех пор, как наш град стоит, — что я говорю? — со
времен Римской империи такого происшествия не бывало.
Говорили, будто одному из наиболее любимых путешественником лиц в его свите был предложен богатый подарок за то, если оно сумеет удержать герцога на определенное по маршруту
время. Это лицо, — кажется, адъютант, — любя деньги и будучи смело и находчиво, позаботилось о своих выгодах и сумело заинтересовать своего повелителя рассказом о скандалезном происшествии
с картиною Фебуфиса, которая как раз о ту пору оскорбила
римских монахов, и о ней шел говор в художественных кружках и в светских гостиных.