Неточные совпадения
Месяца через три по открытии магазина приехал к Кирсанову один отчасти знакомый, а больше незнакомый собрат его по медицине, много рассказывал о
разных медицинских казусах, всего больше об удивительных
успехах своей методы врачевания, состоявшей в том, чтобы класть вдоль по груди и по животу два узенькие и длинные мешочка, наполненные толченым льдом и завернутые каждый в четыре салфетки, а в заключение всего сказал, что один из его знакомых желает познакомиться
с Кирсановым.
В полгода он сделал в школе большие
успехи. Его голос был voilé; [приглушенный (фр.).] он мало обозначал ударения, но уже говорил очень порядочно по-немецки и понимал все, что ему говорили
с расстановкой; все шло как нельзя лучше — проезжая через Цюрих, я благодарил директора и совет, делал им
разные любезности, они — мне.
Отправляясь от той точки, что его произвол должен быть законом для всех и для всего, самодур рад воспользоваться тем, что просвещение приготовило для удобств человека, рад требовать от других, чтоб его воля выполнялась лучше, сообразно
с успехами разных знаний,
с введением новых изобретений и пр.
Сначала Волков приставал, чтоб я подарил ему Сергеевку, потом принимался торговать ее у моего отца; разумеется, я сердился и говорил
разные глупости; наконец, повторили прежнее средство, еще
с большим
успехом: вместо указа о солдатстве сочинили и написали свадебный договор, или рядную, в которой было сказано, что мой отец и мать,
с моего согласия, потому что Сергеевка считалась моей собственностью, отдают ее в приданое за моей сестрицей в вечное владение П. Н. Волкову.
Но при этом он совсем не на том настаивает, что, в случае
успеха своей затеи, пойдет
разными путями
с Сквозником-Дмухановским, а только на том, что он превзойдетего.
Эти дела
с разными переменами, то
успех, то неуспех, было одно, что отравляло жизнь Евгения в этот первый год.
Собственно говоря, всякий писатель имеет где-нибудь
успех: есть сочинители лакейских поздравлений
с Новым годом, пользующиеся
успехом в передних; есть творцы пышных од на иллюминации и другие случаи — творцы, любезно принимаемые иногда и важными барами; есть авторы, производящие
разные «pieces de circonstances» для домашних спектаклей и обожаемые даже в светских салонах; есть писатели, возбуждающие интерес в мире чиновничьем; есть другие, служащие любимцами офицеров; есть третьи, о которых мечтают провинциальные барышни…
Возвратиться опять к несчастным котятам и мухам, подавать нищим деньги, не ею выработанные и бог знает как и почему ей доставшиеся, радоваться
успехам в художестве Шубина, трактовать о Шеллинге
с Берсеневым, читать матери «Московские ведомости» да видеть, как на общественной арене подвизаются правила в виде
разных Курнатовских, — и нигде не видеть настоящего дела, даже не слышать веяния новой жизни… и понемногу, медленно и томительно вянуть, хиреть, замирать…
Он совсем не был начитан по иностранным литературам, но отличался любознательностью по
разным сферам русской письменности, знал хорошо провинцию, купечество, мир старообрядчества, о котором и стал писать у меня, и в этих, статьях соперничал
с успехом с тогдашним специалистом по расколу П.И.Мельниковым.
Мой этюдец я мог бы озаглавить и попроще, но я тогда еще был слишком привязан к позитивному жаргону, почему и выбрал громкий научный термин"Phenomenes". Для меня лично после статьи, написанной в Москве летом 1866 года, — "Мир
успеха", этот этюд представлял собою под ведение некоторых итогов моих экскурсий в
разные области театра и театрального искусства. За плечами были уже полных два и даже три сезона,
с ноября 1865 года по май 1868 года.
А пока он приготовляет к изданию этюд об одной певице XVIII века (вроде тех книг, которые он писывал
с братом), заключающий в себе
разные эпизоды, живописующие тогдашнюю эпоху,
с разнообразной перепиской героини, имевшей
успех и во Франции и в Англии.
Это был красивый, высокий, статный блондин,
с темно-синими большими бархатными глазами, всегда смотревшими весело и ласково. Вместе
с князем Луговым он воспитывался в корпусе, вместе вышел в офицеры и вместе
с ним вращался в придворных сферах Петербурга, деля
успех у светских красавиц. До сих пор у приятелей были
разные вкусы, и женщины не являлись для них тем классическим «яблоком раздора», способным не только ослабить, но и прямо порвать узы мужской дружбы.
"Жертва вечерняя"стала печататься
с января 1868 года, и она в первый раз доставила мне"
успех скандала", если выразиться порезче. <…> В публике на роман взглянули как на то, что французы называют un roman à clé, то есть стали в нем искать
разных петербургских личностей, в том числе и очень высокопоставленных.
В то же время Франция
с успехом интриговала при
разных дворах Европы в интересах цесаревны Елизаветы.