Неточные совпадения
А когда отец возвратился, то ни дочери, ни
сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул, что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор и
пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда и дорога!..
Один только раз Тарас указал
сыновьям на маленькую, черневшую в дальней траве точку, сказавши: «Смотрите, детки, вон скачет татарин!» Маленькая головка с усами уставила издали прямо на них узенькие глаза свои, понюхала воздух, как гончая собака, и, как серна,
пропала, увидевши, что козаков было тринадцать человек.
И погиб козак!
Пропал для всего козацкого рыцарства! Не видать ему больше ни Запорожья, ни отцовских хуторов своих, ни церкви Божьей! Украйне не видать тоже храбрейшего из своих детей, взявшихся защищать ее. Вырвет старый Тарас седой клок волос из своей чуприны и проклянет и день и час, в который породил на позор себе такого
сына.
Платья не
пропали даром: хозяйкин
сын повадился ходить к управляющему и, разумеется, больше говорил с дочерью, чем с управляющим и управляющихой, которые тоже, разумеется, носили его на руках. Ну, и мать делала наставления дочери, все как следует, — этого нечего и описывать, дело известное.
Брат мой милый! коли меня пикой, когда уже мне так написано на роду, но возьми
сына! чем безвинный младенец виноват, чтобы ему
пропасть такою лютою смертью?» Засмеялся Петро и толкнул его пикой, и козак с младенцем полетел на дно.
О, если ты ведьма, то
пропади отсюда! ты украдешь моего
сына.
Всего только год жил он на Заднепровье, а двадцать один
пропадал без вести и воротился к дочке своей, когда уже та вышла замуж и родила
сына.
Пропадай,
сын мой,
пропадай!
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного мужа, а теперь жених-то в одну руку с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя. Другим ужасом для Анфусы Гавриловны был
сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор
пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье стадо, в одну комнату и запирались на ключ.
— Смотрите, смотрите, Илья Артамонович-то тоже плачет, — шепнул Розанову умилившийся духом Андриян Николаев. — Это они всегда, про
сына вспомнят и заплачут.
Сын у них Матвей с француженкой закороводился и
пропал.
Тот встал. Александра Григорьевна любезно расцеловалась с хозяйкой; дала поцеловать свою руку Ардальону Васильичу и старшему его
сыну и — пошла. Захаревские, с почтительно наклоненными головами, проводили ее до экипажа, и когда возвратились в комнаты, то весь их наружный вид совершенно изменился: у Маремьяны Архиповны
пропала вся ее суетливость и она тяжело опустилась на тот диван, на котором сидела Александра Григорьевна, а Ардальон Васильевич просто сделался гневен до ярости.
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз
сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее
сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там
пропасть теперь молодежи.
— И какая, братец, умора была! Дьячков-то
сын вдруг исчез! Ищут-ищут — сгинул да
пропал, и все тут! А он — что ж бы ты думал! — не будь прост, да в грядах на огороде и спрятался. Так в бороздочке между двух гряд и нашли!
— Можно! Помнишь, ты меня, бывало, от мужа моего прятала? Ну, теперь я тебя от нужды спрячу… Тебе все должны помочь, потому — твой
сын за общественное дело
пропадает. Хороший парень он у тебя, это все говорят, как одна душа, и все его жалеют. Я скажу — от арестов этих добра начальству не будет, — ты погляди, что на фабрике делается? Нехорошо говорят, милая! Они там, начальники, думают — укусили человека за пятку, далеко не уйдет! Ан выходит так, что десяток ударили — сотни рассердились!
— Погоди, ребята! — заговорил Рыбин, оглядывая их, и поднял руку неторопливым движением. — Вот — женщина! — сказал он, указывая на мать. —
Сын у нее, наверное,
пропал теперь…
— Помер муж, я схватилась за
сына, — а он пошел по этим делам. Вот тут плохо мне стало и жалко его…
Пропадет, как я буду жить? Сколько страху, тревоги испытала я, сердце разрывалось, когда думала о его судьбе…
— Из всех этих показаний ясно, во-первых, что ты напрасно запираешься в знакомстве с Тебеньковым и в укрывательстве дочери его; во-вторых, что Варвара Тебенькова действительно родила в твоей обители, и
сын ее неизвестно куда
пропал… Куда девала ты этого
сына?
— А что же, — говорят, — все равно,
сыне, где
пропадать, а ты молись: у бога много милости, может быть, он тебя и избавит.
Буду мечтать о какой-нибудь прелестной Марии, которая полюбит меня, беззубого старика, как она полюбила Мазепу, о том, как мой слабоумный
сын вдруг сделается министром по какому-нибудь необыкновенному случаю, или о том, как вдруг у меня будет
пропасть миллионов денег.
— Ишь
пропасть какая деньжищ! — восклицал он, — и все-то к ней в хайло уйдут! нет того, чтоб
сыну пачечку уделить! на, мол,
сын мой, в горести находящийся! вот тебе на вино и на табак!
— И пресмешной же тут был один хохол, братцы, — прибавил он вдруг, бросая Кобылина и обращаясь ко всем вообще. — Рассказывал, как его в суде порешили и как он с судом разговаривал, а сам заливается-плачет; дети, говорит, у него остались, жена. Сам матерой такой, седой, толстый. «Я ему, говорит, бачу: ни! А вин, бисов
сын, всё пишет, всё пишет. Ну, бачу соби, да щоб ты здох, а я б подывився! А вин всё пишет, всё пишет, да як писне!.. Тут и
пропала моя голова!» Дай-ка, Вася, ниточку; гнилые каторжные.
—
Пропадешь ты в свином стаде, жалко мне тебя, кутенок. И всех жалко. Иной раз не знаю, что сделал бы… даже на колени бы встал и спросил: «Что ж вы делаете, сукины
сыны, а? Что вы, слепые?» Верблюды…
В этом-то смысле заблудшая овца дороже отцу незаблудшихся. Блудный
сын, потерянная и опять найденная монета дороже тех, которые не
пропадали.
Движение к совершенству мытаря Закхея, блудницы, разбойника на кресте по этому учению большее благо, чем неподвижная праведность фарисея. Заблудшая овца дороже 99-ти незаблудших. Блудный
сын, потерянная и опять найденная монета дороже любимее богом тех, которые не
пропадали.
Один старик, которого
сын и теперь еще жив, рассказывал, что однажды зимою, отыскивая медвежий след, он заплутался и в самую полночь забрел на пустынь; он божился, что своими глазами видел, как целый ряд монахов, в черных рясах, со свечами в руках, тянулся вдоль ограды и, обойдя кругом всей пустыни,
пропал над самым тем местом, где и до сих пор видны могилы.
— Здорово, ребята, здорово! — говорил Глеб, продолжая оглядывать
сыновей и разглаживая ладонью морщины, которые против воли набегали и теснились на высоком лбу его. — Где ж это вы
пропадали? Сказывали: за две недели до Святой придете, а теперь уж Страстная… Ась?..
В сущности, и восточная римская империя не
пропала, а только места, насиженные"порфирородными"и"багрянородными", заняли"Мохамедовы
сыны".
Эта святая душа, которая не только не могла столкнуть врага, но у которой не могло быть врага, потому что она вперед своей христианской индульгенцией простила все людям, она не вдохновит никого, и могила ее, я думаю, до сих пор разрыта и сровнена, и
сын ее вспоминает о ней раз в целые годы; даже черненькое поминанье, в которое она записывала всех и в которое я когда-то записывал моею детскою рукою ее имя — и оно где-то
пропало там, в Москве, и еще, может быть, не раз служило предметом шуток и насмешек…
— Верное слово, ваше высокородие! Потому тятенька у меня человек строгий, можно сказать, даже ровно истукан простой… Жили мы, теперича, в этой самой Елабуге, и сделалось мне вдруг ужасти как непросторно! Тоись, так не просторно! так не просторно! Ну, и стал я, значит,
пропадать: день меня нет, два дня нет — натурально, от родителев гнев. Вот и говорят мне тятенька: ступай, говорит, сукин
сын, куда глаза глядят!
У нее в сердце уж не было мщения: — теперь, теперь вполне постигла она весь ужас обещанья своего; хотела молиться… ни одна молитва не предстала ей ангелом утешителем: каждая сделалась укоризною, звуком напрасного раскаянья… «какой красавец
сын моего злодея», — думала Ольга; и эта простая мысль всю ночь являлась ей с разных сторон, под разными видами: она не могла прогнать других, только покрыла их полусветлой пеленою, — но
пропасть, одетая утренним туманом, хотя не так черна, зато кажется вдвое обширнее бедному путнику.
Старший
сын, любимый,
пропал, исчез. Из любви к нему пришлось сделать такое, о чём не хочется вспоминать.
— Нет, Ильич, теперь кончено, и сам не хочу оставаться. Дядя меня упек. Разве мы бы не купили за себя? Нет,
сына жалко и денег жалко. Меня отдают… Теперь сам не хочу. (Он говорил тихо, доверчиво, под влиянием тихой грусти.) Одно, матушку жалко; как убивалась сердешная! Да и хозяйку: так, ни за чтò погубили бабу; теперь
пропадет; солдатка, одно слово. Лучше бы не женить. Зачем они меня женили? Завтра приедут.
Нашел чем тращать: „По чарке водки дам!“ А я вот своим солдатушкам три дня лопать ничего не дам, и они тебя, распротакого-то
сына, со всем твоим войском живьем сожрут и назад не вернут, так ты без вести и
пропадешь, собачья образина, свиное твое ухо!..» Как услышал эти слова турецкий салтан, сильно он, братцы мои, в ту пору испужался и сейчас подался на замиренье.
— Не на князей и не на
сынов человеческих: воробей не
пропадает у бога, и я не
пропаду.
Отец и
сын не видели друг друга; по-разному тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную
пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким, несчастным и слабым. Отец несознаваемым движением положил руку на шею
сына, и голова последнего так же невольно прижалась к чахоточной груди.
Были и дети: один
сын долго хворал, измучил всех и умер, другой пошел в солдаты и
пропал без вести.
Когда они входили в столовую, Александру Антоновичу было стыдно своего порыва, которому с такой неудержимой силой отдалось его доброе сердце. Но радость от свидания, хотя и отравленная, бурлила в груди и искала выхода, и вид
сына, который
пропадал неведомо где в течение целых семи лет, делала его походку быстрой и молодой и движения порывистыми и несолидными. И он искренне рассмеялся, когда Николай остановился перед сестрой и, потирая озябшие руки, спросил...
Не возьмешь ты славный Киев-град,
Не подаришь ты по городу
Девяти
сынам по русскому,
А
пропасть твоей головушке
От того Вольги Бусла(е)вича».
У старика Ивана было два
сына: Шат Иваныч и Дон Иваныч. Шат Иваныч был старший брат; он был сильнее и больше, а Дон Иваныч был меньший и был меньше и слабее. Отец показал каждому дорогу и велел им слушаться. Шат Иваныч не послушался отца и не пошел по показанной дороге, сбился с пути и
пропал. А Дон Иваныч слушал отца и шел туда, куда отец приказывал. Зато он прошел всю Россию и стал славен.
— Да что же он, сам-то уськал, уськал свой народ, травил его исламом, а как попался, так сам же с повинной пришел к нашему вождю. Ведь, небось, не бросился в
пропасть, как в плен его взяли? Нет, привел-таки своих жен и
сыновей, и внуков и сдал их на русское милосердие.
Александр Яковлевич Шкот —
сын «старого Шкота» (Джемса), после которого у Перовского служили Веригин и известный «аболиционист» Журавский, — многократно рассказывал, какие хлопоты перенес его отец, желая научить русских мужиков пахать землю как следует, и от каких, по-видимому, неважных и пустых причин все эти хлопоты не только
пропали без всякой пользы, но еще едва не сделали его виноватым в преступлении, о котором он никогда не думал.
— Вот!.. Дай, я говорю, тебе, господи, так пьянствовать, как я пьянствую!.. Сукин ты
сын, проклятый человек! А я не так, чтоб желал бы утопить тебя, уязвить тебя, чтоб ты
пропал вечно!..
— Нужно, батюшка, так сказать, что и на том спасибо! Горе такое вышло, испортили девку у нас, не берет никто. А сынов-то нету, дома передать некому, — видишь?
Пропадать приходится дому.
Нашего уезда помещик есть Андрей Васильич Абдулин. Не изволите ль знать? У него еще конный завод в деревне… Тут вот неподалеку от Федяковской станции, — ехали сюда, мимо проезжали. Сынок у него Василий Андреич вместе с моим Митькой учился и такой был ему закадычный приятель, ровно брат родной. Митька у господина Абдулина дневал и ночевал: учиться-то вместе было поваднее… Ох,
пропадай эти Абдулины! Заели век у старика, погубили у меня
сына любимого!..
А что тяжелей всего — с тех пор
пропал без вести малолетний
сын его… не призренный никем сирота.
— А она-то, Дарья Васильевна, старая хрычевка, мне это опосля, как деньги забрала, сказала… Я было деньги назад требовать… Куда ты… В три шеи прогнала, а если что,
сыну, говорит, напишу, а он самой государыне доложит… Сколько я страху натерпелся… Смилуйтесь, ваше сиятельство, может, сами съездите… такая уймища денег, и так зря
пропадут.
А что тяжелей всего — с тех пор
пропал без вести малолетний
сын его… непризренный никем сирота.
Между тем Эдвига замечала, что в
сыне ее Владиславе не было тех горячих патриотических увлечений, которых от него ожидала, действия его были вялы, на пирах он был угрюм и молчалив. Волк подшучивал над своим приятелем, говоря, что «Москва надломила его и уроки Пржшедиловского, видно, не
пропадали даром».
В его душе проснулся тогда русский человек, понявший всю
пропасть своего падения. Первою мыслью его было броситься к ногам этого монарха-отца и молить, подобно блудному
сыну, о прощении, но его грех показался ему настолько великим, неискупимым, что тяжесть его парализовала все его чувства, и он дал себя увлечь стоявшему рядом с ним Якубовичу.
Старший
сын ее, Николай,
пропал без вести, уехав за границу.