— Идут в мире дети наши к радости, — пошли они ради всех и Христовой правды ради — против всего, чем заполонили, связали, задавили нас злые наши, фальшивые, жадные наши! Сердечные мои — ведь это за весь народ поднялась молодая кровь наша, за весь мир, за все люди рабочие пошли они!.. Не отходите же от них, не отрекайтесь, не оставляйте детей своих на одиноком пути. Пожалейте себя… поверьте
сыновним сердцам — они правду родили, ради ее погибают. Поверьте им!
Неточные совпадения
Его встречают одними циническими насмешками, подозрительностью и крючкотворством из-за спорных денег; он слышит лишь разговоры и житейские правила, от которых воротит
сердце, ежедневно „за коньячком“, и, наконец, зрит отца, отбивающего у него, у сына, на его же
сыновние деньги, любовницу, — о господа присяжные, это отвратительно и жестоко!
Конечно, она страдала в этом случае, как мать, отражением
сыновнего недуга и мрачным предчувствием тяжелого будущего, которое ожидало ее ребенка; но, кроме этих чувств, в глубине
сердца молодой женщины щемило также сознание, что причина несчастия лежала в виде грозной возможности в тех, кто дал ему жизнь…
Все это заставило меня глубоко задуматься. Валек указал мне моего отца с такой стороны, с какой мне никогда не приходило в голову взглянуть на него: слова Валека задели в моем
сердце струну
сыновней гордости; мне было приятно слушать похвалы моему отцу, да еще от имени Тыбурция, который «все знает»; но вместе с тем дрогнула в моем
сердце и нота щемящей любви, смешанной с горьким сознанием: никогда этот человек не любил и не полюбит меня так, как Тыбурций любит своих детей.
Что он и прежде чувствовал справедливость
сыновних наставлений, что он все это давно чувствовал и все на
сердце слагал, но теперь и на деле стал удерживаться.
«Добро! — думал он про себя, — дайте срок, государи, дайте срок!» И побледневшие губы его кривились в улыбку, и в
сердце, ужо раздраженное
сыновним побегом, медленно созревало надежное мщение неосторожным оскорбителям.
А если быть таким, как хочется, и все
сердце открыть для любви и нежности
сыновней, — то как же она будет потом, когда он уйдет навсегда?
Страшно было и то, что занавески на окнах могут быть опущены… но неужели не догадается мать, не почувствует за окнами его
сыновних глаз, не услышит биения его
сердца?
Оттого для них невозможно увлечение сентеницями, подобными, например, следующим: «pereat mundus et fiat justitia»; «лучше умереть, нежели солгать хоть раз в жизни»; «лучше убить свое
сердце, чем изменить хоть однажды долгу супружескому, или
сыновнему, или гражданскому», и т. д.