Неточные совпадения
Чичиков задумался. Что-то странное, какие-то неведомые дотоле, незнаемые чувства, ему необъяснимые, пришли к нему: как будто хотело в нем что-то пробудиться, что-то подавленное из детства
суровым, мертвым поученьем, бесприветностью скучного детства, пустынностью родного жилища, бессемейным одиночеством, нищетой и бедностью первоначальных впечатлений,
суровым взглядом
судьбы, взглянувшей на него скучно, сквозь какое-то мутно занесенное зимней вьюгой окно.
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый был в науке славы
Ей дан учитель: не один
Урок нежданный и кровавый
Задал ей шведский паладин.
Но в искушеньях долгой кары
Перетерпев
судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
Видя это страдание только что расцветающей жизни, глядя, как мнет и жмет
судьба молодое, виноватое только тем создание, что оно пожелало счастья, он про себя роптал на
суровые, никого не щадящие законы бытия, налагающие тяжесть креста и на плечи злодея, и на эту слабую, едва распустившуюся лилию.
Таким образом, сколько бы ни старался Максим устранять все внешние вызовы, он никогда не мог уничтожить внутреннего давления неудовлетворенной потребности. Самое большее, что он мог достигнуть своею осмотрительностью, это — не будить ее раньше времени, не усиливать страданий слепого. В остальном тяжелая
судьба ребенка должна была идти своим чередом, со всеми ее
суровыми последствиями.
И что ж! по какой-то горькой насмешке
судьбы, в результате этой жестокой школы оказалось не
суровое отношение к жизни, а страстное желание насладиться ее отравами.
Ставленники бросали на художника самые
суровые взгляды, но, однако, никакого нового столкновения здесь не произошло. Но угодно же было
судьбе, чтобы Истомин, совершив одно безобразие, докончил свой день другим, заключил его еще более странной и неоправдываемой выходкой. Совсем в шубах и шапках мы натолкнулись на эту тройку между двойными дверями подъезда.
Он потерял и сон и аппетит,
Молчал весь день и бредил в ночь, бывало,
По коридору бродит и грустит,
И ждет, чтоб платье мимо прожужжало,
Чтоб ясный взор мелькнул…
Суровый вид
Приняв, он иногда улыбкой хладной
Ответствовал на взор ее отрадный…
Любовь же неизбежна, как
судьба,
А с сердцем страх невыгодна борьба!
Итак, мой Саша кончил с ним возиться
И положил с Маврушей объясниться.
Она никому не пожаловалась на свою
судьбу, слова не сказала о своем житье-бытье, никого не допустила даже пожалеть ее в глаза, и с мужем не ссорилась, а «только опустит глаза и неподвижная такая станет, строгая и
суровая перед ним»…
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях
судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
Унылая безнадежность его поэзии усугублялась и личною
судьбою его: Надсон безнадежно болел чахоткою и „посреди бойцов был не боец
суровый, а только стонущий усталый инвалид, смотрящий с завистью на их венец терновый“.
И то, как воспринимаются массами эти заклинательные слова о «буржуазии» и «буржуазности», внушает опасение не только за
судьбу России, русского государства, русского народного хозяйства, но — в тысячу раз важнее — за
судьбу души русского народа, души женственной, податливой и хрупкой, не прошедшей
суровой школы самодисциплины и самоуправления.