Неточные совпадения
Я имел самые
странные понятия о
красоте — даже Карла Иваныча считал первым красавцем в мире; но очень хорошо знал, что я нехорош собою, и в этом нисколько не ошибался; поэтому каждый намек на мою наружность больно оскорблял меня.
— Как все это странно… Знаешь — в школе за мной ухаживали настойчивее и больше, чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я очень обижалась — не за себя, а за ее
красоту. Один…
странный человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит, что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему трудно.
Эти слова прозвучали очень тепло, дружески. Самгин поднял голову и недоверчиво посмотрел на высоколобое лицо, обрамленное двуцветными вихрами и темной, но уже очень заметно поседевшей, клинообразной бородой. Было неприятно признать, что
красота Макарова становится все внушительней. Хороши были глаза, прикрытые густыми ресницами, но неприятен их прямой, строгий взгляд. Вспомнилась
странная и, пожалуй, двусмысленная фраза Алины: «Костя честно красив, — для себя, а не для баб».
Счастье в эту минуту представлялось мне в виде возможности стоять здесь же, на этом холме, с свободным настроением, глядеть на чудную
красоту мира, ловить то
странное выражение, которое мелькает, как дразнящая тайна природы, в тихом движении ее света и теней.
Кончилось тем, что про Настасью Филипповну установилась
странная слава: о
красоте ее знали все, но и только; никто не мог ничем похвалиться, никто не мог ничего рассказать.
Даже благоразумный и брезгливый Рамзес не смог справиться с тем пряным чувством, какое в нем возбуждала сегодняшняя
странная яркая и болезненная
красота Жени.
Елена сидела на стуле перед столом и, склонив свою усталую головку на левую руку, улегшуюся на столе, крепко спала, и, помню, я загляделся на ее детское личико, полное и во сне как-то не детски грустного выражения и какой-то
странной, болезненной
красоты; бледное, с длинными ресницами на худеньких щеках, обрамленное черными как смоль волосами, густо и тяжело ниспадавшими небрежно завязанным узлом на сторону.
Дело шло об одном молодом человеке, который где-то, чуть ли не в кондитерской, встречает девушку поразительной
красоты, гречанку; ее сопровождает таинственный и
странный, злой старик.
Тогда все получало для меня другой смысл: и вид старых берез, блестевших с одной стороны на лунном небе своими кудрявыми ветвями, с другой — мрачно застилавших кусты и дорогу своими черными тенями, и спокойный, пышный, равномерно, как звук, возраставший блеск пруда, и лунный блеск капель росы на цветах перед галереей, тоже кладущих поперек серой рабатки свои грациозные тени, и звук перепела за прудом, и голос человека с большой дороги, и тихий, чуть слышный скрип двух старых берез друг о друга, и жужжание комара над ухом под одеялом, и падение зацепившегося за ветку яблока на сухие листья, и прыжки лягушек, которые иногда добирались до ступеней террасы и как-то таинственно блестели на месяце своими зеленоватыми спинками, — все это получало для меня
странный смысл — смысл слишком большой
красоты и какого-то недоконченного счастия.
Я шёл в немом восхищении перед
красотой природы этого куска земли, ласкаемого морем. Князь вздыхал, горевал и, бросая вокруг себя печальные взгляды, пытался набивать свой пустой желудок какими-то
странными ягодами. Знакомство с их питательными свойствами не всегда сходило ему с рук благополучно, и часто он со злым юмором говорил мне...
Вычитанное из книг развивается в
странные фантазии, воображение неустанно ткет картины бесподобной
красоты, и точно плывешь в мягком воздухе ночи вслед за рекою.
Цыплунов. Нет, зачем! Мне хотелось только вглядеться хорошенько в нее; а то теперь в моем воображении ее детский образ и женский сливаются в каком-то
странном сочетании: детская чистота как-то сквозится из-под роскошной женской
красоты. (Опускает голову в задумчивости.)
И, не понимая сам ни возможности, ни
красоты этих картин и этого настроения, — я все же должен был признать, что они могут будить ответные отголоски: мой маленький приятель, казалось, вырастал, голос его начинал звенеть, глаза сверкали, и… если не образы, которые мне все-таки казались ненатурально преувеличенными и
странными, — то звуки его голоса заражали даже меня…
Дойдя до мостика, он остановился и задумался. Ему хотелось найти причину своей
странной холодности. Что она лежала не вне, а в нем самом, для него было ясно. Искренно сознался он перед собой, что это не рассудочная холодность, которою так часто хвастают умные люди, не холодность себялюбивого глупца, а просто бессилие души, неспособность воспринимать глубоко
красоту, ранняя старость, приобретенная путем воспитания, беспорядочной борьбы из-за куска хлеба, номерной бессемейной жизни.
Такое
странное впечатление производило на графа это соединение наивности и отсутствия всего условного с свежей
красотой, что несколько раз в промежутки разговора, когда он молча смотрел ей в глаза или на прекрасные линии рук и шеи, ему приходило в голову с такой силой желание вдруг схватить ее на руки и расцеловать, что он серьезно должен был удерживаться.
Он внимательно разглядывал Христа и Иуду, сидевших рядом, и эта
странная близость божественной
красоты и чудовищного безобразия, человека с кротким взором и осьминога с огромными, неподвижными, тускло-жадными глазами угнетала его ум, как неразрешимая загадка.
Присутствие людей несколько смягчало суровую
красоту бухты Ванина, и жуткое чувство, навеянное столь
странной обстановкой, понемногу стало рассеиваться.
— Да; но я клянусь, что едва ли какая-нибудь красивая женщина слыхала такие
странные комплименты своей
красоте.
Потом — тихие, всхлипывающие речи. Горячечно-быстрый шепот, поцелуи и проникающая близость. Ласки, пьяные от пронесшегося мучительства. Огромные, грозные, полубезумные глаза. И все кругом зажигалось
странною, безумною
красотою.
Странное, поражающее зрелище представляли эти две женщины, одинаково прекрасные, хотя различной
красотой, одинаково одетые в нарядные бальные платья, одинаково бледные, с покрасневшими веками и смотревшие друг на друга с каким-то холодным смущением.
Граф Вельский сел в кресло, не обращая ни малейшего внимания ни на этот в высшей степени
странный разговор, ни на
красоту дам, которые, видимо, старались нравиться.
Как горячий луч пал в душу его и дивный образ Лизы, этой
странной, чудесной девушки, околдовавшей было его чарами своей
красоты и ума, создавшей в его сердце целый мир блаженства.
Мариорица не успела еще образумиться от зрелища новых и
странных предметов, поразивших ее при дворе русском, от новой своей жизни, ни в чем не сходной с той, которую вела в гареме хотинского паши, и успела уже под знамя своей
красоты навербовать легион поклонников.