Неточные совпадения
— Можно, — ответил Ермолай с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и
старший сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья у него, слышно,
ребята шустрые… а все-таки он им голова.
Ребята все равно тебе не милы —
И всех ласкай равно; да на досуге
Присматривай, который побогаче,
Да сам — большой, без
старших, бессемейный.
А высмотришь, так замуж норови,
Да так веди, чтоб Бобылю Бакуле
На хле́бах жить, в чести у зятя.
Когда пришлось женить Макара, горбатовская семья была большая, но всё подростки или
ребята, так что у Палагеи со
старшею снохой «управа не брала».
Рассказал, что он из деревни Васильевского, в 12 верстах от города, что он отделенный от отца и братьев и живет теперь с женой и двумя
ребятами, из которых
старший только ходил в училище, а еще не помогал ничего.
Если б большая часть этого потомства не была в постоянной отлучке из дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало бы выстроить еще по крайней мере три такие избы; но с Прохорычем живет только
старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти, да бабы, да малые
ребята, и весь этот люд он содержит в ежовых рукавицах.
— А уж как, говорят, старший-то сын Глеба Савиновича на его, на Гришку-то, серчает… то-то бы ты послушал, как наши
ребята сказывали: как увидал, говорят, как разорено в доме-то — сказывают, все, вишь, пустехонько, — так, говорят, и взлютовался!
—
Ребята — не делитесь! Живите дружно. Дело вражды не любит. Пётр, — ты
старший, на тебе ответ за всё, слышишь? Уходите…
Мигая ласковыми глазами печального сиреневого цвета, он смотрел на
ребят Артамонова, каменно стоявших у двери; все они были очень разные:
старший — похож на отца, широкогрудый, брови срослись, глаза маленькие, медвежьи, у Никиты глаза девичьи, большие и синие, как его рубаха, Алексей — кудрявый, румяный красавец, белокож, смотрит прямо и весело.
Другой — Марк Лобов,
старшего класса ученик, худой, вихрастый и острый парнишка, был великий озорник и всеобщий гонитель: насвистывает тихонько и щиплет, колотит, толкает
ребят, словно молодой подпасок овец. Как-то, вижу я, донимает он одного смирного мальчика, и уже скоро заплачет мальчик.
А насчет болтовни, ваше высокоблагородие, вы и опасаться не извольте. Сами можете увидать: у меня не то, что
старшим всем на рот замки повешены, а какие малые
ребята были, так я и тех всех велел верст за тридцать отседова увезти, чтобы лишнего не наболтали.
Поутру, когда я проснулся, как пораздумал, что за меня брат идет, стало мне тошно. Я и говорю: «Не ходи, Николай, мой черед, я и пойду». А он молчит и собирается. И я собираюсь. Пошли мы оба в город на ставку. Он становится, и я становлюсь. Оба мы
ребята хорошие, стоим — ждем, не бракуют нас.
Старший брат посмотрел на меня — усмехнулся и говорит: «Будет, Петр, ступай домой. Да не скучайте по мне, я своей охотой иду». Заплакал я и пошел домой. А теперь как вспомню про брата, кажется бы жизнь за него отдал.
Он ворчал, а семья его сидела за столом и ждала, когда он кончит мыть руки, чтобы начать обедать. Его жена Федосья Семеновна, сын Петр — студент,
старшая дочь Варвара и трое маленьких
ребят давно уже сидели за столом и ждали.
Ребята — Колька, Ванька и Архипка, курносые, запачканные, с мясистыми лицами и с давно не стриженными, жесткими головами, нетерпеливо двигали стульями, а взрослые сидели не шевелясь и, по-видимому, для них было всё равно — есть или ждать…
Студент покраснел и опустил глаза. Он не мог уже есть. Федосья Семеновна, не привыкшая за двадцать пять лет к тяжелому характеру мужа, вся съежилась и залепетала что-то в свое оправдание. На ее истощенном птичьем лице, всегда тупом и испуганном, появилось выражение изумления и тупого страха.
Ребята и
старшая дочь Варвара, девушка-подросток с бледным, некрасивым лицом, положили свои ложки и замерли.
— Вон,
старший врач антилеристу грозится, под суд отдам, — заметил другой. — А нам что говорил? Тащите, говорит,
ребята, что хотите, только чтобы я не видел. Почему же он нас не грозится под суд отдать?
Занятие это,
ребята, я форменно прекращу. Всех солдаток по уездам велю в одну фатеру сбить, правильных старушек к ним, на манер
старших, приставлю. Шей, стряпай, дите свое качай, полный паек им всем от казны. Солдаты ихние в побывку раз в полгода заявляются. Честь честью. А какая против закона выверт сделает, в гречку прыгнет, — в специальный монастырь ее на усмирение откомандировать, чтоб солдатских чистых щей дегтем не забеливала…