Неточные совпадения
— Нет,
Соня, — торопливо прервал он, — эти деньги были не те, успокойся! Эти деньги мне мать
прислала, через одного купца, и получил я их больной, в тот же день как и отдал… Разумихин видел… он же и получал за меня… эти деньги мои, мои собственные, настоящие мои.
— А ведь ты права,
Соня, — тихо проговорил он наконец. Он вдруг переменился; выделанно-нахальный и бессильно-вызывающий тон его исчез. Даже голос вдруг ослабел. — Сам же я тебе сказал вчера, что не прощения
приду просить, а почти тем вот и начал, что прощения прошу… Это я про Лужина и промысл для себя говорил… Я это прощения просил,
Соня…
В следующий день
Соня не
приходила, на третий день тоже; он заметил, что ждет ее с беспокойством.
Дуня из этого свидания по крайней мере вынесла одно утешение, что брат будет не один: к ней,
Соне, к первой
пришел он со своею исповедью; в ней искал он человека, когда ему понадобился человек; она же и пойдет за ним, куда пошлет судьба.
Дунечка, наконец, не вытерпела и оставила
Соню, чтобы ждать брата в его квартире; ей все казалось, что он туда прежде
придет.
—
Соня, у меня сердце злое, ты это заметь: этим можно многое объяснить. Я потому и
пришел, что зол. Есть такие, которые не
пришли бы. А я трус и… подлец! Но… пусть! все это не то… Говорить теперь надо, а я начать не умею…
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений,
Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого
пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
— Нет, нет; никогда и нигде! — вскрикнула
Соня, — за тобой пойду, всюду пойду! О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! Зачем ты прежде не
приходил? О господи!
Видишь,
Соня, — я, собственно, затем
пришел, чтобы тебя предуведомить, чтобы ты знала…
— Я так и знал, что вас
прислала сестрица
Соня.
— Говорите лучше прямо, чего вам надобно! — вскричала с страданием
Соня, — вы опять на что-то наводите… Неужели вы только затем, чтобы мучить,
пришли!
— Ничего,
Соня. Не пугайся… Вздор! Право, если рассудить, — вздор, — бормотал он с видом себя не помнящего человека в бреду. — Зачем только тебя-то я
пришел мучить? — прибавил он вдруг, смотря на нее. — Право. Зачем? Я все задаю себе этот вопрос,
Соня…
— Не воровать и не убивать, не беспокойся, не за этим, — усмехнулся он едко, — мы люди розные… И знаешь,
Соня, я ведь только теперь, только сейчас понял: куда тебя звал вчера? А вчера, когда звал, я и сам не понимал куда. За одним и звал, за одним
приходил: не оставить меня. Не оставишь,
Соня?
— Так я скажу Катерине Ивановне, что вы
придете… — заторопилась
Соня, откланиваясь, чтоб уйти.
— Нет, нет, это хорошо, что
пришел! — восклицала
Соня, — это лучше, чтоб я знала! Гораздо лучше!
Я
пришла тогда, — продолжала она, плача, — а покойник и говорит: «прочти мне, говорит,
Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне… вот книжка», — какая-то книжка у него, у Андрея Семеныча достал, у Лебезятникова, тут живет, он такие смешные книжки всё доставал.
— Э-эх,
Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня,
Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и
пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то
пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
— Я о деле
пришел говорить, — громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к
Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем.
— Меня и мамаша тоже
прислала. Когда сестрица
Соня стала посылать, мамаша тоже подошла и сказала: «Поскорей беги, Поленька!»
Он вышел.
Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не
приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
И вдруг странное, неожиданное ощущение какой-то едкой ненависти к
Соне прошло по его сердцу. Как бы удивясь и испугавшись сам этого ощущения, он вдруг поднял голову и пристально поглядел на нее; но он встретил на себе беспокойный и до муки заботливый взгляд ее; тут была любовь; ненависть его исчезла, как призрак. Это было не то; он принял одно чувство за другое. Это только значило, что та минута
пришла.
— И что тебе, что тебе в том, — вскричал он через мгновение с каким-то даже отчаянием, — ну что тебе в том, если б я и сознался сейчас, что дурно сделал? Ну что тебе в этом глупом торжестве надо мною? Ах,
Соня, для того ли я
пришел к тебе теперь!
— А меня
прислала сестрица
Соня, — отвечала девочка, еще веселее улыбаясь.
Та
пришла к ней еще с утра, вспомнив вчерашние слова Свидригайлова, что
Соня «об этом знает».
Соня, я вовсе не об этом
пришел говорить; я
пришел что-то сообщить, но совсем другое.
— Здравствуйте все.
Соня, я непременно хотел принести тебе сегодня этот букет, в день твоего рождения, а потому и не явился на погребение, чтоб не
прийти к мертвому с букетом; да ты и сама меня не ждала к погребению, я знаю. Старик, верно, не посердится на эти цветы, потому что сам же завещал нам радость, не правда ли? Я думаю, он здесь где-нибудь в комнате.
Верь,
Соня, что я
пришел к тебе теперь как к ангелу, а вовсе не как к врагу: какой ты мне враг, какой ты мне враг!
— Как тебе не совестно,
Соня? И какие же это стихи. Ни смысла, ни музыки. Обыкновенные вирши бездельника-мальчишки: розы — грозы, ушел —
пришел, время — бремя, любовь — кровь, камень — пламень. А дальше и нет ничего. Вы уж, пожалуйста, Диодор Иванович, не слушайтесь ее, она в стихах понимает, как свинья в апельсинах. Да и я — тоже. Нет, прочитайте нам еще что-нибудь ваше.
Соня. Мамочка моя! Помнишь, — когда я, маленькая, не понимала урока и ревела, как дурочка, ты
приходила ко мне, брала мою голову на грудь себе, вот так, и баюкала меня. (Поет.)
Соня(торопливо, няне). Там, нянечка, мужики
пришли. Поди поговори с ними, а чай я сама… (Наливает чай.)
Соня. Нянечка, зачем мужики
приходили?..
Соня. Отдай! Зачем ты нас пугаешь? (Нежно.) Отдай, дядя Ваня! Я, быть может, несчастна не меньше твоего, однако же не
прихожу в отчаяние. Я терплю и буду терпеть, пока жизнь моя не окончится сама собою… Терпи и ты.
Вона как! Hеlène и
Соня, идите спать, я
пришел вас сменить!
Соня(садится за стол и перелистывает конторскую книгу). Напишем, дядя Ваня, прежде всего счета. У нас страшно запущено. Сегодня опять
присылали за счетом. Пиши. Ты пиши один счет, я — другой…
Из дома ей
пришло только одно письмо от сестренки
Сони, которая писала, что отец проклял ее.
Отчего она сегодня так долго не идет? Вот уже три месяца, как я
пришел в себя после того дня. Первое лицо, которое я увидел, было лицо
Сони. И с тех пор она проводит со мной каждый вечер. Это сделалось для нее какой-то службой. Она сидит у моей постели или у большого кресла, когда я в силах сидеть, разговаривает со мною, читает вслух газеты и книги. Ее очень огорчает, что я равнодушен к выбору чтения и предоставляю его ей.
Но
пришла весна, Катя с
Соней приехали на лето в деревню, дом наш в Никольском стали перестраивать, мы переехали в Покровское.
Вона как! Héléne и
Соня, идите спать, я
пришел вас сменить.
Каждое утро
Соня Мамочкина
приходила со своей тетей купаться.
— Добрый вечер, Николай Ильич! — услышал он детский голос. — Мама сейчас
придет. Она пошла с
Соней к портнихе.
Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры,
пришли соображения о
Соне, о путанице, и Николай опять отложил.
Когда Гаврило
пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что̀ ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи.
Соня, рыдая, сидела в коридоре.
«Но так или иначе», думала
Соня, стоя в темном коридоре; «теперь или никогда
пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Борис
пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянною улыбкой, передал Наташе и
Соне просьбу его невесты, чтоб они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселою и кокетливою улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
— Поздно, десятый час, — отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что-то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с
Соней и Петей, которые
пришли наведаться, не встал ли.