Неточные совпадения
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано.
Пройдя по широкой чугунной лестнице на
площадку, они вошли в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться
с господами.
Я обогнул утес, и на широкой его
площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и на дворе
ходили часовые,
с заряженными ружьями, и не спускали глаз
с арестантов, которые,
с скованными ногами, сидели и стояли, группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое белых, остальные все черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
Когда он
сошел с лестницы, дверь вверху открылась, и на
площадке показался учитель истории Андрусский.
— Сейчас контроль
пройдет, — сказал кондуктор, — так уж вы будьте любезны постоять здесь
с супругой на
площадке третьего класса.
Вдоль стен по обеим сторонам залы идут мраморные колонны, увенчанные завитыми капителями. Первая пара колонн служит прекрасным основанием для
площадки с перилами. Это хоры, где теперь расположился известнейший в Москве бальный оркестр Рябова: черные фраки, белые пластроны, огромные пушистые шевелюры. Дружно
ходят вверх и вниз смычки. Оттуда бегут, смеясь, звуки резвого, возбуждающего марша.
Через десять минут Квашнин быстро подкатил к
площадке на тройке великолепных серых лошадей. Он сидел в коляске один, потому что, при всем желании, никто не смог бы поместиться рядом
с ним. Следом за Квашниным подъехало еще пять или шесть экипажей. Увидев Василия Терентьевича, рабочие инстинктом узнали в нем «набольшего» и тотчас же, как один человек, поснимали шапки. Квашнин величественно
прошел вперед и кивнул головой священнику.
— Ну, вот теперь иное дело: теперь они! Дивлюся я только, как это
прошли! Вишь, реку-то, почитай, всю уж затопило! — говорил Глеб, спускаясь на другой день утром по
площадке вместе
с Ваней и приемышем.
…Через полчаса по всему Неаполю
с визгом и скрипом мчались вагоны трамвая, на
площадках стояли, весело ухмыляясь, победители, и вдоль вагонов
ходили они же, вежливо спрашивая...
У церкви стоял, как и утром, городовой в тулупе и огромных валенках. Все — и
площадка, и здание, и небо, было точь в точь как и утром, и это возбуждало досаду. Все как будто нарочно лезло в глаза, чтобы напомнить, что
с того утреннего часа не
прошло и суток. Между тем, я знал про себя, что
с тех пор
прошла целая вечность…
Спросонок я зашел к балкону, затем, вывернувшись из обманчиво схожих пространств этой части здания,
прошел к лестнице и, опустясь вниз, пополз на широкую
площадку с запертыми кругом дверьми.
‹…› Когда по окончании экзамена я вышел на
площадку лестницы старого университета, мне и в голову не пришло торжествовать какой-нибудь выходкой радостную минуту. Странное дело! я остановился спиною к дверям коридора и почувствовал, что связь моя
с обычным прошлым расторгнута и что,
сходя по ступеням крыльца, я от известного иду к неизвестному.
— Спасите! — заревел Кальсонер, меняя тонкий голос на первый свой медный бас. Оступившись, он
с громом упал вниз затылком. Удар не
прошел ему даром. Обернувшись в черного кота
с фосфорными глазами, он вылетел обратно, стремительно и бархатно пересек
площадку, сжался в комок и, прыгнув на подоконник, исчез в разбитом стекле и паутине. Белая пелена на миг заволокла коротковский мозг, но тотчас свалилась, и наступило необыкновенное прояснение.
Тут есть тихая бухта, по которой
ходят пароходы и лодки
с разноцветными парусами; отсюда видны и Фиуме, и далекие острова, покрытые лиловатою мглой, и это было бы картинно, если бы вид на бухту не загораживали отели и их dépendance'ы [Пристройки (фр.).] нелепой мещанской архитектуры, которыми застроили весь этот зеленый берег жадные торгаши, так что большею частью вы ничего не видите в раю, кроме окон, террас и
площадок с белыми столиками и черными лакейскими фраками.
Они
прошли через двор к деревянному флигелю и стали подниматься по крутым ступеням лестницы. Было темно, и пахло кошками. На
площадке они столкнулись
с квартирною хозяйкою Катерины Андреевны.
Толкнув дверью Юрасова и не заметив его, через
площадку быстро
прошел кондуктор
с фонарем и скрылся за следующей дверью.
В Публичной библиотеке иногда приходилось видеть: перед читальным залом, в комнате, где на высоких конторках лежат каталоги, быстро расхаживал студент
с длинными черными волосами и черной бородкой; нахмурив брови и заложив руки за спину, он
ходил от
площадки лестницы и углу между книжными шкафами, — и сразу было видно, что мыслил.
Надо было перейти улицу. Я больше тащилась, чем шла.
С подъезда мы поднялись во второй этаж. Когда я очутилась на
площадке перед дверью, у меня вдруг
прошла моя слабость. Мне сделалось неловко, совестно. Хоть назад бежать! Но человек отпер дверь, и мы вошли. В комнатах было очень натоплено. Вся кровь бросилась мне сейчас в голову.
Они сухо поцеловались. Антонина Сергеевна торопливо вышла, по дороге столкнулась
с горничной и спросила ее, как
пройти в кабинет Виктора Павловича. Горничная довела ее до
площадки, где прохаживался курьер
с огромными черными бакенбардами.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она
проходила переднюю, она в окно видела, что какой-то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп,
с испуганным лицом и
с другою свечей в руке, стоял ниже, на первой
площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой-то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что-то.
Двери были открыты; торопливо и осторожно я
прошел одну и другую комнату, потом коротенький коридор и оказался на
площадке с лестницею вниз — про эту лестницу я и не знал; и сразу понятно стало, что именно здесь, за этой высокой, молчаливой дверью, находится больная.