Неточные совпадения
Но Левин не
слушал ее; он, покраснев, взял письмо от Марьи Николаевны, бывшей любовницы брата Николая, и
стал читать его.
«Он рассердится и не
станет вас
слушать», говорили они.
Левин
слушал и придумывал и не мог придумать, что сказать. Вероятно, Николай почувствовал то же; он
стал расспрашивать брата о делах его; и Левин был рад говорить о себе, потому что он мог говорить не притворяясь. Он рассказал брату свои планы и действия.
Трава пошла мягче, и Левин,
слушая, но не отвечая и стараясь косить как можно лучше, шел за Титом. Они прошли шагов сто. Тит всё шел, не останавливаясь, не выказывая ни малейшей усталости; но Левину уже страшно
становилось, что он не выдержит: так он устал.
Найдя свободное место у перил, Левин перегнулся и
стал смотреть и
слушать.
Обдумав всё, полковой командир решил оставить дело без последствий, но потом ради удовольствия
стал расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться от смеха,
слушая рассказ Вронского о том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался, вспоминая подробности дела, и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
Когда доктора остались одни, домашний врач робко
стал излагать свое мнение, состоящее в том, что есть начало туберкулезного процесса, но… и т. д. Знаменитый доктор
слушал его и в середине его речи посмотрел на свои крупные золотые часы.
Заметив, что графиня Нордстон хотела что-то сказать, он остановился, не досказав начатого, и
стал внимательно
слушать ее.
Он
слушал ее, невольно склоняясь всем
станом, как бы желая этим смягчить для нее тяжесть ее положения. Но как только она сказала это, он вдруг выпрямился, и лицо его приняло гордое и строгое выражение.
Но потом, когда Голенищев
стал излагать свои мысли и Вронский мог следить за ним, то, и не зная Двух Начал, он не без интереса
слушал его, так как Голенищев говорил хорошо.
Проводив свояченицу к ее креслу, он
стал у колонны и решился как можно внимательнее и добросовестнее
слушать.
― Князь, пожалуйте, готово, ― сказал один из его партнеров, найдя его тут, и князь ушел. Левин посидел,
послушал, но, вспомнив все разговоры нынешнего утра, ему вдруг
стало ужасно скучно. Он поспешно встал и пошел искать Облонского и Туровцына, с которыми было весело.
Гувернантка, поздоровавшись, длинно и определительно
стала рассказывать проступок, сделанный Сережей, но Анна не
слушала ее; она думала о том, возьмет ли она ее с собою. «Нет, не возьму, — решила она. — Я уеду одна, с сыном».
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума… Княгиня
стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка
слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Мало-помалу она приучилась на него смотреть, сначала исподлобья, искоса, и все грустила, напевала свои песни вполголоса, так что, бывало, и мне
становилось грустно, когда
слушал ее из соседней комнаты.
Я окончил вечер у княгини; гостей не было, кроме Веры и одного презабавного старичка. Я был в духе, импровизировал разные необыкновенные истории; княжна сидела против меня и
слушала мой вздор с таким глубоким, напряженным, даже нежным вниманием, что мне
стало совестно. Куда девалась ее живость, ее кокетство, ее капризы, ее дерзкая мина, презрительная улыбка, рассеянный взгляд?..
—
Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт
стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «
Слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий
стан.
Когда я подошел к ней, она рассеянно
слушала Грушницкого, который, кажется, восхищался природой, но только что завидела меня, она
стала хохотать (очень некстати), показывая, будто меня не примечает.
— Ну,
слушайте же, что такое эти мертвые души, — сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких словах вся обратилась в слух: ушки ее вытянулись сами собою, она приподнялась, почти не сидя и не держась на диване, и, несмотря на то что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее,
стала похожа на легкий пух, который вот так и полетит на воздух от дуновенья.
«Гость, кажется, очень неглупый человек, — думал хозяин, — степенен в словах и не щелкопер». И, подумавши так,
стал он еще веселее, точно как бы сам разогрелся от своего разговора и как бы празднуя, что нашел человека, готового
слушать умные советы.
Ты, дурак,
слушай, коли говорят! я тебя, невежа, не
стану дурному учить.
«Ну слава те господи», — подумал Чичиков и приготовился
слушать. Полковник
стал читать...
Когда прибегнем мы под знамя
Благоразумной тишины,
Когда страстей угаснет пламя
И нам
становятся смешны
Их своевольство иль порывы
И запоздалые отзывы, —
Смиренные не без труда,
Мы любим
слушать иногда
Страстей чужих язык мятежный,
И нам он сердце шевелит.
Так точно старый инвалид
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.
Нет, видно, правды на свете!» Другие козаки
слушали сначала, а потом и сами
стали говорить: «А и вправду нет никакой правды на свете!» Старшины казались изумленными от таких речей.
Женщина чаще
стала представляться горячим мечтам его; он,
слушая философические диспуты, видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную.
Раскольников сел, дрожь его проходила, и жар выступал во всем теле. В глубоком изумлении, напряженно
слушал он испуганного и дружески ухаживавшего за ним Порфирия Петровича. Но он не верил ни единому его слову, хотя ощущал какую-то странную наклонность поверить. Неожиданные слова Порфирия о квартире совершенно его поразили. «Как же это, он,
стало быть, знает про квартиру-то? — подумалось ему вдруг, — и сам же мне и рассказывает!»
Собралась к тебе; Авдотья Романовна
стала удерживать;
слушать ничего не хочет: «Если он, говорит, болен, если у него ум мешается, кто же ему поможет, как не мать?» Пришли мы сюда все, потому не бросать же нам ее одну.
Сам теперь все открывай, все ваши секреты, так я еще и слушать-то, может быть, не
стану, плюну и уйду.
Он было попробовал ему излагать систему Фурье и теорию Дарвина, но Петр Петрович, особенно в последнее время, начал
слушать как-то уж слишком саркастически, а в самое последнее время — так даже
стал браниться.
— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже минут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване. Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего уже давно с ним не случалось. Комната разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и
стала слушать.
Я замечаю, что вы что-то очень внимательно
стали слушать… интересный молодой человек…
Он снял запор, отворил дверь и
стал слушать на лестницу.
Между прочим, он
стал опять
слушать университетские лекции, чтобы кончить курс.
Она было остановилась, быстро подняла было на негоглаза, но поскорей пересилила себя и
стала читать далее. Раскольников сидел и
слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха.
Но под конец он вдруг
стал опять беспокоен; точно угрызение совести вдруг начало его мучить: «Вот, сижу, песни
слушаю, а разве то мне надобно делать!» — как будто подумал он.
Городничий и
стал ему говорить: «
Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько!
Дико́й. Отчет, что ли, я
стану тебе давать! Я и поважней тебя никому отчета не даю. Хочу так думать о тебе, так и думаю. Для других ты честный человек, а я думаю, что ты разбойник, вот и все. Хотелось тебе это слышать от меня? Так вот
слушай! Говорю, что разбойник, и конец! Что ж ты, судиться, что ли, со мной будешь? Так ты знай, что ты червяк. Захочу — помилую, захочу — раздавлю.
Видал я на своём веку,
Что так же с правдой поступают.
Поколе совесть в нас чиста,
То правда нам мила и правда нам свята,
Её и
слушают, и принимают:
Но только
стал кривить душей,
То правду дале от ушей.
И всякий, как дитя, чесать волос не хочет,
Когда их склочет.
Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею и, во́ззрившись, от страха
Стал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря,
«
Послушай», говорит: «коль ты умней не будешь,
То дерзость не всегда легко тебе пройдёт.
На сей раз бог простит; но берегись вперёд,
И знай, с кем шутишь...
— Браво! браво!
Слушай, Аркадий… вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг
стали нигилисты.
Самгин отошел от окна, лег на диван и
стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя,
слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Папироса погасла. Спички пропали куда-то. Он лениво поискал их, не нашел и
стал снимать ботинки, решив, что не пойдет в спальню: Варвара, наверное, еще не уснула, а
слушать ее глупости противно. Держа ботинок в руке, он вспомнил, что вот так же на этом месте сидел Кутузов.
Самгин вздохнул. Он согрелся, настроение его
становилось более мягким, хмельной Дронов казался ему симпатичнее Ногайцева и Ореховой, но было неприятно думать, что снова нужно шагать по снегу, среди могил и памятников, куда-то далеко,
слушать заунывное пение панихиды. Вот открылась дверь и кто-то сказал...
В темно-синем пиджаке, в черных брюках и тупоносых ботинках фигура Дронова приобрела комическую солидность. Но лицо его осунулось, глаза
стали неподвижней, зрачки помутнели, а в белках явились красненькие жилки, точно у человека, который страдает бессонницей. Спрашивал он не так жадно и много, как прежде, говорил меньше,
слушал рассеянно и, прижав локти к бокам, сцепив пальцы, крутил большие, как старик. Смотрел на все как-то сбоку, часто и устало отдувался, и казалось, что говорит он не о том, что думает.
— Слушай-ко, что я тебе скажу, — заговорила Марина, гремя ключами,
становясь против его. И, каждым словом удивляя его, она деловито предложила: не хочет ли он обосноваться здесь, в этом городе? Она уверена, что ему безразлично, где жить…
Он вспомнил мощное движение массы рабочих с Выборгской стороны Петербурга, бархатистый гул ее говора, торжественное настроение.
Стало надсадно и безнадежно скучно
слушать нестройный вой союзников.
Самгин согласно кивнул головой и
стал слушать сиплые слова внимательнее, чувствуя в рассказе Безбедова новые ноты.
Его
слушали внимательно, а когда он дал характеристику Дьякона, не называя его, конечно, рыженький подскочил к нему и
стал горячо просить...
Как всегда, Самгин напряженно
слушал голоса людей — источник мудрости. Людей
стало меньше, в зале — просторней, танцевали уже три пары, и, хотя вкрадчиво, нищенски назойливо ныли скрипки, виолончель, — голоса людей звучали все более сильно и горячо.