Неточные совпадения
10) Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич, французский выходец и друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил петь непристойные песни.
Летал по воздуху
в городском саду и чуть было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят. За эту затею уволен
в 1772 году, а
в следующем же году, не уныв духом, давал представления у Излера на минеральных
водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]
Над озером
в музыке
летают кривокрылые белые чайки, но их отражения на
воде кажутся розовыми.
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся
летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое
в кожаное кресло, он пил зельтерскую
воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
Ручной чижик, серенький с желтым,
летал по комнате, точно душа дома; садился на цветы, щипал листья, качаясь на тоненькой ветке, трепеща крыльями; испуганный осою, которая, сердито жужжа, билась о стекло, влетал
в клетку и пил
воду, высоко задирая смешной носишко.
Приближалось время хода кеты, и потому
в море перед устьем Такемы держалось множество чаек. Уже несколько дней птицы эти
в одиночку летели куда-то к югу. Потом они пропали и вот теперь неожиданно появились снова, но уже стаями. Иногда чайки разом снимались с
воды,
перелетали через бар и опускались
в заводь реки. Я убил двух птиц. Это оказались тихоокеанские клуши.
Нечего делать, пришлось остановиться здесь, благо
в дровах не было недостатка. Море выбросило на берег много плавника, а солнце и ветер позаботились его просушить. Одно только было нехорошо:
в лагуне
вода имела солоноватый вкус и неприятный запах. По пути я заметил на берегу моря каких-то куликов. Вместе с ними все время
летал большой улит. Он имел белое брюшко, серовато-бурую с крапинками спину и темный клюв.
[Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному охотнику убивать
в одно поле до сорока штук и более] Я убил бы их гораздо более, потому что они не убывали, а прибывали с каждым днем, но
воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые
слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо
в меньшем количестве.
Тем не менее, однако, они, хотя и низко,
летают кругом охотника или собаки с обыкновенным своим криком, а всего чаще садятся на какую-нибудь плаху или колышек, торчащие из
воды, или на берег у самой
воды и бегают беспрестанно взад и вперед, испуская особенный писк, протяжный и звонкий, который никогда не услышишь от летающего зуйка, а всегда от бегающего, и то
в те мгновения, когда он останавливается.
Летают лысухи плохо и поднимаются только
в крайности: завидя какую-нибудь опасность, они, покрикивая особенным образом, как будто стоная или хныкая, торопливо прячутся
в камыш, иногда даже пускаются
в бег, не отделяясь от
воды и хлопая по ней крыльями, как молодые утята; то же делают, когда хотят подняться с
воды, покуда не разлетятся и не примут обыкновенного положения летящей птицы.
Вообще гагары
летают, особенно поднимаются сначала, трудно, пока не разлетятся, и только одна крайность может заставить их подняться с
воды; по большей части от всякой опасности они отделываются упорным ныряньем,
в чем уступают только одним гоголям.
[Некоторые охотники утверждают, что свиязь и чирки
летают в хлебные поля] К этому надобно присовокупить, что все они, не говорю уже о нырках, чаще пахнут рыбой. предположить, что, не питаясь хлебным кормом и не будучи так сыты, как бывают кряковные, шилохвость и серые утки, они ловят мелкую рыбешку, которая именно к осени расплодится, подрастет и бесчисленными станицами, мелкая, как овес, начнет плавать везде, по всяким
водам.
Гуляет он и любуется; на деревьях висят плоды спелые, румяные, сами
в рот так и просятся, индо, глядя на них, слюнки текут; цветы цветут распрекрасные, мохровые, пахучие, всякими красками расписанные; птицы
летают невиданные: словно по бархату зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны
воды бьют высокие, индо глядеть на их вышину — голова запрокидывается; и бегут и шумят ключи родниковые по колодам хрустальныим.
— Дядюшка! — неистово закричал Александр, схватив его за руку, но поздно: комок
перелетел через угол соседней крыши, упал
в канал, на край барки с кирпичами, отскочил и прыгнул
в воду.
Дорожка эта скоро превратилась
в тропинку и наконец совсем исчезла, пересеченная канавой. Санин посоветовал вернуться, но Марья Николаевна сказала: «Нет! я хочу
в горы! Поедем прямо, как
летают птицы», — и заставила свою лошадь перескочить канаву. Санин тоже перескочил. За канавой начинался луг, сперва сухой, потом влажный, потом уже совсем болотистый:
вода просачивалась везде, стояла лужицами. Марья Николаевна пускала лошадь нарочно по этим лужицам, хохотала и твердила: «Давайте школьничать!»
В это мгновение она увидела высоко над
водой белую чайку; ее, вероятно, вспугнул рыбак, и она
летала молча, неровным полетом, как бы высматривая место, где бы опуститься.
Правда, он был слишком строг, жесток
в наказании виноватых, но справедлив
в разборе вин и не ставил крестьянину всякого лыка
в строку; он позволял себе от времени до времени гульнуть, потешиться денек-другой, завернув куда-нибудь
в сторонку, но хмель и буйство скоро
слетали с него, как с гуся
вода, и с новой бодростию являлся он к своему делу.
Водяные жуки — плоские, каштанового цвета, с беловатыми по краям обводками; они проворно ползают по земле и
летают быстро по воздуху: поднимаются прямо из
воды и опускаются прямо
в воду.
Тучи дроздов, скворцов, диких уток, стрижей и галок торопливо
перелетали реку; дикий крик белогрудых чаек и рыболовов, бог весть откуда вдруг взявшихся, немолчно носился над
водою; сизокрылый грач также подавал свой голос; мириады ласточек сновали
в свежем, прозрачном воздухе и часто, надрезав крылом
воду, обозначали круг, который тотчас же расплывался, уносимый быстротою течения.
Снег был глубокий; его много еще подвалило
в конце марта, но он растаял быстро, как по волшебству, вешние
воды прошли буйно, так что
в начале апреля уже шумели скворцы и
летали в саду желтые бабочки.
— А я жила
в клетке…
в клетке и родилась, и выросла, и жила. Мне все хотелось полетать, как другие птицы. Клетка стояла на окне, и я все смотрела на других птичек… Так им весело было, а
в клетке так тесно. Ну девочка Аленушка принесла чашечку с
водой, отворила дверку, а я и вырвалась.
Летала,
летала по комнате, а потом
в форточку и вылетела.
— Ах, как хорошо! — шептала она
в восторге. — Все мое: и солнышко, и травка, и
вода. Зачем другие сердятся, решительно не понимаю. Все мое, а я никому не мешаю жить:
летайте, жужжите, веселитесь. Я позволяю…
— Как тебе, брат, не надоест
летать? Вон как жарко бывает на солнышке: как раз задохнешься. А у меня всегда прохладно. Плавай себе сколько хочешь. Небось летом все ко мне
в воду лезут купаться… А на крышу кто к тебе пойдет?
Челкаш крякнул, схватился руками за голову, качнулся вперед, повернулся к Гавриле и упал лицом
в песок. Гаврила замер, глядя на него. Вот он шевельнул ногой, попробовал поднять голову и вытянулся, вздрогнув, как струна. Тогда Гаврила бросился бежать вдаль, где над туманной степью висела мохнатая черная туча и было темно. Волны шуршали, взбегая на песок, сливаясь с него и снова взбегая. Пена шипела, и брызги
воды летали по воздуху.
Не помня себя, мы перебежали лощину, кувырком
слетели с мокрого, осыпавшегося бережка и прямо очутились по пояс
в мутной
воде, между тем как ноги наши до колен увязли
в тине.
Но вот
в верхнем этаже мелькнул тревожный свет, где-то быстро распахнулась дверь, и Мишка не успел мигнуть, как кто-то с балкона второго этажа бросился на улицу, перевернулся
в пыли и одним прыжком
перелетел через железную решетку набережной
в воду.
Белое облачное небо, прибрежные деревья, камыши, лодки с людьми и с веслами отражались
в воде, как
в зеркале; под лодками, далеко
в глубине,
в бездонной пропасти тоже было небо и
летали птицы.
Он готов был по целым часам оставаться над озером
в созерцательном положении и наблюдать, как
летают дикие утки, как ходит осанистая цапля, таская по временам из
воды лягушек, выпросивших ее себе
в цари у Зевеса.
Ничто! — но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце
в малой капле
вод.
Ничто! — но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким
летаюВсегда пареньем
в высоты.
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есь и Ты.
Говорили, что водится Егориха и с лесною, и с водяною, и с полевою нечистью, знается со всею силой преисподнею, черным вороном
летает под о́блаки, щукой-рыбою
в водах плавает, серой волчицей по полям рыскает…
Граф выпил водку, «закусил»
водой, но на этот раз не поморщился.
В ста шагах от домика стояла чугунная скамья, такая же старая, как и сосны. Мы сели на нее и занялись созерцанием майского вечера во всей его тихой красоте… Над нашими головами с карканьем
летали испуганные вороны, с разных сторон доносилось соловьиное пение; это только и нарушало всеобщую тишину.
«Нет у вас батюшки, не будет у вас и матушки. Ты, дочка, будь птичкой ласточкой,
летай над
водой; ты, сынок, будь соловейчиком, распевай по зарям; а я буду кукушечкой, буду куковать по убитому по своему мужу». И они все разлетелись
в разные стороны.
Они поднимались все разом с криками, кружились некоторое время
в воздухе, потом опять опускались на
воду и то и дело
перелетали друг через друга.
Вдруг
в кустах, как раз против нашей лодки, раздался сильный шум. Таинственное животное, все время следившее за нами, бросилось
в чащу. Испугалось ли оно, увидев людей, или почуяло оленя, не знаю. Изюбр шарахнулся из
воды, и
в это время Чжан-Бао спустил курок ружья. Грохот выстрела покрыл все другие звуки, и сквозь отголосок эха мы все трое ясно услышали тоскливый крик оленя, чей-то яростный храп и удаляющийся треск сучьев. С песчаной отмели сорвались кулички и с жалобным писком стали
летать над протокой.
— Это пчелиный рой, — учит Терентий. — Он
летал и искал себе жилья, а как дождь-то брызнул на него, он и присел. Ежели рой летит, то нужно только
водой на него брызнуть, чтоб он сел. Таперя, скажем, ежели захочешь их забрать, то опусти ветку с ними
в мешок, потряси, они все и попадают.
Ни
вода, ни спирт, пущенные было опять
в дело матерью Досифеей, не помогали. Больная металась на постели с раскрасневшимся лицом, с открытыми, устремленными
в одну точку глазами. Бессвязный бред
слетал с ее уст.
Не успели все челны пройти это место, как казаки увидели, что на весь правый берег Туры высыпали бог весть откуда взявшиеся тысячи татар. Путешественники
в первую минуту были поражены этой неожиданностью. Тучи стрел полетели на них, но одни
перелетели, другие не долетели до казаков и попадали
в воду.
Рымба первый раз участвовал
в состязаниях, и никто не мог понять, зачем он это делает и зачем вообще учится
летать: был он человек рыхлый, слабый, бабьего складу и каждый раз, поднимаясь, испытывал невыносимый страх. И теперь
в глубоких рябинках его широкого лица, как
в лужицах после дождя, блестела
вода, капельки мучительного холодного пота, а блеклые,
в редких ресницах, остановившиеся глаза с глубокой верой и трагической серьезностью смотрели на Пушкарева.
Да, ничего этого не было
в моей голове, но зато ее посетило забвение. Память вдруг отяжелела, как окунутая
в воду птица, и не хотела
летать ни по каким верхам, а спряталась
в какую-то густую тишь — и я не сказал опрометчивого слова, которое уже шевелилось у меня на устах, и всегда радуюсь, что этого не сказал. Иначе я поступил бы дурно, и это, вероятно, лишило бы меня самого отраднейшего случая видеть одно из удивительных проявлений промысла божия, среди полнейшей немощи человеческой.