Неточные совпадения
Вскоре, однако ж, болота и пески заменились зелеными холмами, почва стала разнообразнее, дальние горы выказывались грознее и яснее; над ними лежали
синие тучи и бегала
молния: дождь лил довольно сильный.
В отдалении еще толпились тяжелые громады туч, изредка вспыхивали длинные
молнии, но над нашими головами уже виднелось кое-где темно-синее небо, звездочки мерцали сквозь жидкие, быстро летевшие облака.
Мы поехали, воздух был полон электричества, неприятно тяжел и тепел.
Синяя туча, опускавшаяся серыми клочьями до земли, медленно тащилась ими по полям, — и вдруг зигзаг
молнии прорезал ее своими уступами вкось — ударил гром, и дождь полился ливнем. Мы были верстах в десяти от Рогожской заставы, да еще Москвой приходилось с час ехать до Девичьего поля. Мы приехали к Астраковым, где меня должен был ожидать Кетчер, решительно без сухой нитки на теле.
Когда же пойдут горами по небу
синие тучи, черный лес шатается до корня, дубы трещат и
молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир — страшен тогда Днепр!
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой
синей тучей леса вдали; по полю целый день двигались, бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые
молнии штыков.
От нее —
синие искры и пахнет
молнией, и дрожь во мне — еще чаще.
— Однако, начинают попукивать около ложементов. Ого! Это наша или его? вон лопнула, — говорили они, лежа на окне, глядя на огненные линии бомб, скрещивающиеся в воздухе, на
молнии выстрелов, на мгновение освещавшие темно-синее небо, и белый дым пороха, и прислушиваясь к звукам всё усиливающейся и усиливающейся стрельбы.
Шли маленькие люди между больших деревьев и в грозном шуме
молний, шли они, и, качаясь, великаны-деревья скрипели и гудели сердитые песни, а
молнии, летая над вершинами леса, освещали его на минутку
синим, холодным огнем и исчезали так же быстро, как являлись, пугая людей.
Ночь прошла, и кровяные зори
Возвещают бедствие с утра.
Туча надвигается от моря
На четыре княжеских шатра.
Чтоб четыре солнца не сверкали,
Освещая Игореву рать,
Быть сегодня грому на Каяле,
Лить дождю и стрелами хлестать!
Уж трепещут
синие зарницы,
Вспыхивают
молнии кругом.
Вот где копьям русским преломиться.
Вот где саблям острым притупиться,
Загремев о вражеский шелом!
О Русская земля!
Ты уже за холмом.
Молнии, слепя глаза, рвали тучи… В голубом блеске их вдали вставала горная цепь, сверкая
синими огнями, серебряная и холодная, а когда
молнии гасли, она исчезала, как бы проваливаясь в тёмную пропасть. Всё гремело, вздрагивало, отталкивало звуки и родило их. Точно небо, мутное и гневное, огнём очищало себя от пыли и всякой мерзости, поднявшейся до него с земли, и земля, казалось, вздрагивала в страхе пред гневом его.
В пространстве
синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых,
И душу грешную от мира
Он нес в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Ее сомненья разгонял,
И след проступка и страданья
С нее слезами он смывал.
Издалека уж звуки рая
К ним доносилися — как вдруг,
Свободный путь пересекая,
Взвился из бездны адский дух.
Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как
молнии струя,
И гордо в дерзости безумной
Он говорит: «Она моя...
Это была одна из тех ужасных гроз, которые разражаются иногда над большими низменностями. Небо не вспыхивало от
молний, а точно все сияло их трепетным голубым,
синим и ярко-белым блеском. И гром не смолкал ни на мгновение. Казалось, что там наверху идет какая-то бесовская игра в кегли высотою до неба. С глухим рокотом катились там неимоверной величины шары, все ближе, все громче, и вдруг — тррах-та-та-трах — падали разом исполинские кегли.
Висят над деревней тучные облака, пробегает вдоль улицы суетливый ветер, взмётывая пыль, где-то над лесами гулко гудит гром, и чёрная ночь лениво вздрагивает в
синих отблесках далёких
молний.
Удары грома, сотрясая степь и небо, рокотали теперь так гулко и торопливо, точно каждый из них хотел сказать земле что-то необходимо нужное для неё, и все они, перегоняя один другого, ревели почти без пауз. Раздираемое
молниями небо дрожало, дрожала и степь, то вся вспыхивая
синим огнём, то погружаясь в холодный, тяжёлый и тесный мрак, странно суживавший её. Иногда
молния освещала даль. Эта даль, казалось, торопливо убегает от шума и рёва…
Взглянув ему в лицо, Лёнька крикнул от страха. При
синем блеске
молнии оно казалось мёртвым, а вращавшиеся на нём тусклые глаза были безумны.
Доведённый этим воем чуть не до сумасшествия, Лёнька вырвался от него, вскочил на ноги и стрелой помчался куда-то вперёд, широко раскрыв глаза, ослепляемый
молниями, падая, вставая и уходя всё глубже в тьму, которая то исчезала от
синего блеска
молнии, то снова плотно охватывала обезумевшего от страха мальчика.
Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы
молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих
молний.
В этой борьбе прошел час, другой, третий… Эти часы казались веками. Наконец ураган стал стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него. Страшное облако, в середине которого виднелось
синее небо, которое моряки называют «глазом бури», значительно удалилось… Гром уже грохотал в стороне, и
молния сверкала не над «Коршуном». Волны были меньше.
В один миг, в одну секунду промелькнула перед ним с быстротой
молнии все небольшое прошлое его жизни: потеря родителей… заботы о нем сестры… гимназия, встреча с Милицей… их совместный побег на войну, совместная же разведочная служба… И опять Милица, милая Милица, с её замкнутым, серьезным не по летам лицом, с её
синими глазами, и задумчивыми и энергичными в одно и то же время.
Он устало опустился на лавку. Подали самовар, стали пить чай. Тараканы бегали по стенам, в щели трещал сверчок, на печи ровно дышали спящие ребята. Гром гремел теперь глуше,
молнии вспыхивали
синим светом, дождь продолжал лить.
Черно-синие, тяжелые, они медленно нарастали, поблескивая
молниями. Гром доносился уже совсем явственно; за полверсты, на склоне горы, вдруг бешено забилась и зашумела роща, и этот шум было странно слышать рядом с неподвижным, молчащим садом. Вскоре заревел и он; деревья заметались, сверкая изнанкою листьев.
Они втроем пошли по дороге навстречу ветру. На юге сверкали яркие зигзаги
молний, гром доносился громко, но довольно долго спустя после
молний. Далеко на дороге, на свинцовом фоне неба бился под ветром легкий светло-желтый шарф на голове Тани и ярко пестрели красная и
синяя рубашки Сергея и Шеметова.
На юге вспыхнула
синяя, бесшумная
молния.
Бледный, испуганный Юрик едва держался в седле… Вот мимо него быстро, как
молния, промелькнула роща… Вот виднеется вдалеке деревня… вот
синеет большая запруда, где бабы полощут белье. И все это лишь только покажется, тотчас же пропадает из вида благодаря его бешеной скачке. А конь несется все быстрее и быстрее… Уже голова начинает кружиться у бедного мальчугана, руки, схватившиеся за гриву, слабеют с каждой минутой… Вот-вот сейчас они, обессиленные, выпустят гриву Востряка…
В сквере около храма Христа Спасителя они сели на гранитный парапет над площадью Пречистенских ворот. Внизу, за спиною, звеня и сверкая, пробегали красноглазые трамваи, вспыхивали
синие трамвайные
молнии, впереди же была снежная тишина и черные кусты, и тусклым золотом поблескивали от огней внизу главы собора. Говорили хорошо и долго.