Неточные совпадения
По
местам валялись человеческие кости и возвышались груды кирпича; все это свидетельствовало, что в свое время здесь существовала довольно
сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось, что цивилизацию эту, приняв в нетрезвом виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но с той поры прошло много лет, и ни один градоначальник не позаботился о восстановлении ее.
Впрочем, это скорее не анахронизм, а прозорливость, которую летописец по
местам обнаруживает в столь
сильной степени, что читателю делается даже не совсем ловко.
— Я не высказываю своего мнения о том и другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют
сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в споре этом я лично не могу найти своего
места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.
У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он
сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие
места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гулянье с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где-нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было.
Насчет занятия первых
мест происходило тоже множество весьма
сильных сцен, внушавших мужьям иногда совершенно рыцарские, великодушные понятия о заступничестве.
Следовало бы описать канцелярские комнаты, которыми проходили наши герои, но автор питает
сильную робость ко всем присутственным
местам.
Долго стоял я в
сильном отчаянии на том же
месте, не звал собаки и только твердил, ударяя себя по ляжкам...
Войдя в кабинет с записками в руке и с приготовленной речью в голове, он намеревался красноречиво изложить перед папа все несправедливости, претерпенные им в нашем доме; но когда он начал говорить тем же трогательным голосом и с теми же чувствительными интонациями, с которыми он обыкновенно диктовал нам, его красноречие подействовало
сильнее всего на него самого; так что, дойдя до того
места, в котором он говорил: «как ни грустно мне будет расстаться с детьми», он совсем сбился, голос его задрожал, и он принужден был достать из кармана клетчатый платок.
Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов
сильными крылами, вдруг останавливается распластанный на одном
месте и бьет оттуда стрелой на раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, — так Тарасов сын, Остап, налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку.
Не выдержали
сильного напору ляхи, а он их гнал и нагнал прямо на
место, где были убиты в землю колья и обломки копьев.
Крепко задумался Бульба. Вспомнил он, что велика власть слабой женщины, что многих
сильных погубляла она, что податлива с этой стороны природа Андрия; и стоял он долго как вкопанный на одном и том же
месте.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел в какую-то рощу; но чем уединеннее было
место, тем
сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие, не то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался с толпой, входил в трактиры, в распивочные, шел на Толкучий, на Сенную.
Сильные и наиболее дикие племена, теснимые цивилизацией и войною, углубились далеко внутрь; другие, послабее и посмирнее, теснимые первыми изнутри и европейцами от берегов, поддались не цивилизации, а силе обстоятельств и оружия и идут в услужение к европейцам, разделяя их образ жизни, пищу, обычаи и даже религию, несмотря на то, что в 1834 г. они освобождены от рабства и, кажется, могли бы выбрать сами себе
место жительства и промысл.
Нас, как я сказал выше, держал почти на одном
месте противный восточный и северо-восточный ветер, неровный,
сильный, с беспрерывными шквалами.
Должно ли жалеть об утраченном владычестве голландцев и пенять на властолюбие или, вернее, корыстолюбие англичан, воспользовавшихся единственно правом
сильного, чтоб завладеть этим
местом, которое им нужно было как переходный пункт на пути в Ост-Индию?
Мы взяли в бутылку воды, некоторые из всадников пересели в экипаж, и мы покинули это живописное
место, оживленное
сильною растительностью.
Всякий раз, при
сильном ударе того или другого петуха, раздавались отрывистые восклицания зрителей; но когда побежденный побежал, толпа завыла дико, неистово, продолжительно, так что стало страшно. Все привстали с
мест, все кричали. Какие лица, какие страсти на них! и все это по поводу петушьей драки! «Нет, этого у нас не увидите», — сказал барон. Действительно, этот момент был самый замечательный для постороннего зрителя.
— В тесноте, да не в обиде, — сказал певучим голосом улыбающийся Тарас и, как перышко, своими
сильными руками поднял свой двухпудовый мешок и перенес его к окну. —
Места много, а то и постоять можно, и под лавкой можно. Уж на что покойно. А то вздорить! — говорил он, сияя добродушием и ласковостью.
В этом
месте сорвались было
сильные рукоплескания из многих концов залы, но Фетюкович даже замахал руками, как бы умоляя не прерывать и чтобы дали ему договорить. Все тотчас затихло. Оратор продолжал...
В этом
месте защитника прервал довольно
сильный аплодисмент. В самом деле, последние слова свои он произнес с такою искренне прозвучавшею нотой, что все почувствовали, что, может быть, действительно ему есть что сказать и что то, что он скажет сейчас, есть и самое важное. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил «очистить» залу суда, если еще раз повторится «подобный случай». Все затихло, и Фетюкович начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не тем, которым говорил до сих пор.
Вороны сначала пробовали было обороняться, но, получив несколько
сильных ударов клювом, уступили свои
места и улетели прочь.
К утру ветер начал стихать.
Сильные порывы сменялись периодами затишья. Когда рассвело, я не узнал
места: одна фанза была разрушена до основания, у другой выдавило стену; много деревьев, вывороченных с корнями, лежало на земле. С восходом солнца ветер упал до штиля; через полчаса он снова начал дуть, но уже с южной стороны.
Потому ли, что земля переместилась в плоскости эклиптики по отношению к солнцу, или потому, что мы все более и более удалялись от моря (вероятно, имело
место и то и другое), но только заметно день удлинялся и климат сделался ровнее.
Сильные ветры остались позади. Барометр медленно поднимался, приближаясь к 760. Утром температура стояла низкая (–30°С), днем немного повышалась, но к вечеру опять падала до — 25°С.
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул
сильный ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу своему, почувствовал, что не могу двинуться с
места. Я медленно погружался в воду.
Я так ушел в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда в этот час сумерек. Вдруг
сильный шум послышался сзади меня. Я обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное с белыми ногами. Вытянув вперед свою большую голову, оно рысью бежало по лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня. Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к тому
месту, где упал зверь.
В течение обратного путешествия домой (оно продолжалось с неделю) сомнения в нем возбуждались редко: они стали
сильней и явственней, как только он вернулся в свое Бессоново, как только очутился в том
месте, где жил прежний, несомненный Малек-Адель…
В пылу перестрелки мы не обращали внимания на состояние нашего дощаника — как вдруг, от
сильного движения Ермолая (он старался достать убитую птицу и всем телом налег на край), наше ветхое судно наклонилось, зачерпнулось и торжественно пошло ко дну, к счастью, не на глубоком
месте.
Такие лудевы ставятся всегда в горах на кабарожьих тропах. В изгороди
местами оставляются проходы, а в них настораживаются веревочные петли. Попав головой в петлю, испуганная кабарга начинает метаться, и чем
сильнее бьется, тем больше себя затягивает.
Частые и
сильные наводнения в долине Вай-Фудзина принудили пермских крестьян искать
места, более удобные для земледелия, где-нибудь в стороне. Естественно, что они прежде всего обратили внимание на Да-дун-гоу.
В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью в *** губернии и не видала, как обе столицы праздновали возвращение войск. Но в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был еще
сильнее. Появление в сих
местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве.
Бедняк занемог
сильной горячкою; его свезли в С*** и на его
место определили на время другого.
Мне было жаль его, мне было стыдно, что я его огорчил, но вместе с тем я понял, что в его грустных словах звучал его приговор. В них слышался уже не
сильный боец, а отживший, устарелый гладиатор. Я понял тогда, что вперед он не двинется, а на
месте устоять не сумеет с таким деятельным умом и с таким непрочным грунтом.
…На другой день после отъезда из Перми с рассвета полил дождь,
сильный, беспрерывный, как бывает в лесистных
местах, и продолжался весь день; часа в два мы приехали в беднейшую вятскую деревню.
Сначала ученица приняла несколько наружных форм Эмилии; улыбка чаще стала показываться, разговор становился живее, но через год времени натуры двух девушек заняли
места по удельному весу. Рассеянная, милая Эмилия склонилась перед
сильным существом и совершенно подчинилась ученице, видела ее глазами, думала ее мыслями, жила ее улыбкой, ее дружбой.
Пустое
место, оставленное
сильными людьми, сосланными в Сибирь, не замещалось.
У мужа в наших
местах восемьдесят душ крестьян, которых он без отдыха томит на барщине; у жены — где-то далеко запропастилась деревушка душ около двадцати, которые обложены
сильным оброком и нищенствуют.
И вот в этот тихий вечер мне вдруг почуялось, что где-то высоко, в ночном сумраке, над нашим двором, над городом и дальше, над деревнями и над всем доступным воображению миром нависла невидимо какая-то огромная ноша и глухо гремит, и вздрагивает, и поворачивается, грозя обрушиться… Кто-то
сильный держит ее и управляет ею и хочет поставить на
место. Удастся ли? Сдержит ли? Подымет ли, поставит?.. Или неведомое «щось буде» с громом обрушится на весь этот известный мне мир?..
Одной ночью разразилась
сильная гроза. Еще с вечера надвинулись со всех сторон тучи, которые зловеще толклись на
месте, кружились и сверкали молниями. Когда стемнело, молнии, не переставая, следовали одна за другой, освещая, как днем, и дома, и побледневшую зелень сада, и «старую фигуру». Обманутые этим светом воробьи проснулись и своим недоумелым чириканьем усиливали нависшую в воздухе тревогу, а стены нашего дома то и дело вздрагивали от раскатов, причем оконные стекла после ударов тихо и жалобно звенели…
В старом руднике, где они работают, пласт не выше аршина,
место разработки находится в 230 саж. от выхода, верхний слой пласта дает
сильную течь, отчего работать приходится в постоянной сырости; живут они на собственном продовольствии, в помещении, которое во много раз хуже тюрьмы.
Я уже писал о чиновнике, который не поверил инородцам и поселенцам, когда те предупреждали его, что весною и во время
сильных дождей
место, которое он выбрал для селения, заливается водой.
Впрочем, в таких
местах они бывают редко и ненадолго, особенно в пару, где молодая трава, несмотря на
сильную растительность черноземной оренбургской почвы, довольно мала и прятаться в ней птице неудобно.
Она засыхает сверху, во время
сильных жаров и засух даже трескается и может жестоко обмануть еще неопытного охотника: если он, обрадовавшись, по-видимому, сухому
месту, прыгнет на него с кочки, то выкарабкается не скоро.
Досада взяла меня. Я рассердился и пошел обратно к соболиному дереву, но вяза этого я уже не нашел.
Сильное зловоние дало мне знать, что я попал на то
место, где на земле валялось мертвое животное, Я еще раз изменил направление и старался итти возможно внимательнее на восток. На этот раз я попал в гости к филину, а потом опять к каменной глыбе с россыпью.
— Настасья Филипповна! Настасья Филипповна! — послышалось со всех сторон. Все заволновались, все встали с
мест; все окружили ее, все с беспокойством слушали эти порывистые, лихорадочные, исступленные слова; все ощущали какой-то беспорядок, никто не мог добиться толку, никто не мог ничего понять. В это мгновение раздался вдруг звонкий,
сильный удар колокольчика, точь-в-точь как давеча в Ганечкину квартиру.
До самого вечера Марья проходила в каком-то тумане, и все ее злость разбирала
сильнее. То-то охальник: и
место назначил — на росстани, где от дороги в Фотьянку отделяется тропа на Сиротку. Семеныч улегся спать рано, потому что за день у машины намаялся, да и встать утром на брезгу. Лежит Марья рядом с мужем, а мысли бегут по дороге в Фотьянку, к росстани.
Та схватилась за «убитое»
место и жалко захныкала, что еще
сильнее рассердило Макара, и он больно ударил жену ногой прямо в живот.
Илюшка вообще был сердитый малый и косился на солдата, который без дела только
место просиживает да другим мешает. Гнать его из лавки тоже не приходилось, ну, и пусть сидит, черт с ним! Но чем дальше, тем
сильнее беспокоили эти посещения Илюшку. Он начинал сердиться, как котенок, завидевший собаку.
По этому широкому раздолью тянутся широкие голубые ленты рек, стоят
местами дремучие леса, колышутся буйные нивы, и в воздухе носится
сильный, немножко удушливый запах головастой конопли и пустоцветных замашек.
Скоро, и не один раз, подтвердилась справедливость его опасений; даже и теперь во многих
местах дорога была размыта, испорчена вешней водою, а в некоторых долочках было так вязко от мокрой тины, что
сильные наши лошади с трудом вытаскивали карету.
Сергеевка занимает одно из самых светлых
мест в самых ранних воспоминаниях моего детства. Я чувствовал тогда природу уже
сильнее, чем во время поездки в Багрово, но далеко еще не так сильно, как почувствовал ее через несколько лет. В Сергеевке я только радовался спокойною радостью, без волнения, без замирания сердца. Все время, проведенное мною в Сергеевке в этом году, представляется мне веселым праздником.