Неточные совпадения
Он был сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой класс был арестован,
сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой, пошел бродить по России, побывал
на Урале,
на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но
на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...
Мы дошли до какого-то вала и воротились по тропинке, проложенной по берегу прямо к озерку. Там купались наши, точно в купальне, под сводом зелени.
На берегу мы застали живописную суету: варили кушанье в котлах, в палатке накрывали…
на пол, за неимением стола. Собеседники
сидели и лежали. Я ушел в другую палатку, разбитую для магнитных наблюдений, и лег
на единственную бывшую
на всем
острове кушетку, и отдохнул в тени. Иногда врывался свежий ветер и проникал под тент, принося прохладу.
В то же самое утро, часу в 12-м, молодая дама
сидела в одной из трех комнат маленькой дачи
на Каменном
острову, шила и вполголоса напевала французскую песенку, бойкую, смелую.
Издали можно было разглядеть
на Крестовых
островах поднимавшийся дым костров и какое-то белое пятно, точно
сидела громадная бабочка.
Около самого дома древесной тени не было, и потому мы вместе с сестрицей ходили гулять,
сидеть и читать книжки в грачовую рощу или
на остров, который я любил с каждым днем более.
Один Базен остался, и тот
сидит на каком-то
острове, [Писано до получения известия о бегстве Базена.
Сидит он, этот в штат осужденный, где-нибудь
на Васильевском
острове, рад бы десять таких жалованьев заглотать, и не дают.
Александр утром,
сидя в департаменте, невидимо присутствовал
на одном из
островов,
на даче Любецких, а вечером присутствовал там видимо, всей своей особой. Бросим нескромный взгляд
на его блаженство.
В «Русских ведомостях» изредка появлялись мои рассказы. Между прочим, «Номер седьмой», рассказ об узнике в крепости
на острове среди озер. Под заглавием я написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно, прочли в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его в память наших юных встреч Герману Лопатину, который тогда
сидел в Шлиссельбурге, и даже моего узника звали в рассказе Германом. Там была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
Так и говорят — вполголоса — двое людей,
сидя в хаосе камня
на берегу
острова; один — таможенный солдат в черной куртке с желтыми кантами и коротким ружьем за спиною, — он следит, чтоб крестьяне и рыбаки не собирали соль, отложившуюся в щелях камней; другой — старый рыбак, обритый, точно испанец, темнолицый, в серебряных баках от ушей к носу, — нос у него большой и загнут, точно у попугая.
— Ну да, это en-face. [анфас (франц.)] Я, впрочем, и сам то же думаю, мой милый. И приснился он мне, когда уже
на острове сидел, и, знаешь, какой разговорчивый, разбитной, ве-сельчак такой, так что он чрез-вы-чайно меня позабавил.
И вспомнил он, что его никто не перебивал и не останавливал, когда он работал в своей мастерской
на Васильевском
острове; Никита, бывало,
сидел не ворохнувшись
на одном месте — пиши с него сколько угодно; он даже засыпал в заказанном ему положении.
Вот что мне представлялось: ночь, луна, свет от луны белый и нежный, запах… ты думаешь, лимона? нет, ванили, запах кактуса, широкая водная гладь, плоский
остров, заросший оливами;
на острове, у самого берега, небольшой мраморный дом, с раскрытыми окнами; слышится музыка, бог знает откуда; в доме деревья с темными листьями и свет полузавешенной лампы; из одного окна перекинулась тяжелая бархатная мантия с золотой бахромой и лежит одним концом
на воде; а облокотясь
на мантию, рядом
сидят он и она и глядят вдаль туда, где виднеется Венеция.
От порчи и «призора» можно отговориться: «Есть славное синее море, есть
на славном синем море синей
остров, есть
на синем
острове синей камень,
на том синем камени
сидит синен человек, у синего человека синей лук бестетивной, синяя стрела без перья, и отстреливает синей человек синим луком бестетивным, синей стрелой без перья, притчи и призеры, и уроки, переломы и грыжища всякие, падежи и удары, и пострелы, всякую нечисть».
Ну, нет того сна лютее, как отец с матерью приснятся. Ничего будто со мною не бывало — ни тюрьмы, ни Соколиного
острова, ни этого кордону. Лежу будто в горенке родительской, и мать мне волосы чешет и гладит. А
на столе свечка стоит, и за столом
сидит отец, очки у него надеты, и старинную книгу читает. Начетчик был. А мать будто песню поет.
—
Остров десять верст, — сказал он равнодушно, — той стороной тоже десять… Ночь-полночь — и то
на станке не будем… Ты писать можешь, а старик умнее тебя: обманул! — прибавил он. — Хитрой! Тюрьма
сидел, и то оправился.
Приехали люди
на остров, где было много дорогих каменьев. Люди старались найти больше; они мало ели, мало спали, а все работали. Один только из них ничего не делал, а
сидел на месте, ел, пил и спал. Когда стали собираться домой, они разбудили этого человека и сказали: «Ты с чем же домой поедешь?» Он взял поднял горсть земли под ногами и положил в сумку.
Наняли комнату в два окна
на Васильевском
острове,
на углу 12-й линии и Среднего проспекта, в двухэтажном флигельке в глубине двора. Хозяйка — полная старуха с румяными, как крымские яблоки, щеками. И муж у нее — повар Андрей, маленький старичок с белыми усами. Он обычно
сидел в темной прихожей и курил трубку, — курить в комнате жена не позволяла.
Закрутились. Допили бутылку, поехали
на ковке
на Васильевский
остров. Там еще в каком-то трактире пили. Орган около буфета ухал „Марш тореадоров“, толпился народ у буфетной стойки. Печерников
сидел, свесив голову над полной рюмкой, и говорил...
— Ну теперь, — отвечает директор, — вы повышены, и
на классной должности вам вицмундир необходим. Я назначу вам из канцелярских сумм полтораста рублей пособия, — извольте их получить и немедленно же закажите себе хороший вицмундир. Советую вам сделать его
на Васильевском
Острове у портного Доса. Он сам англичанин и всем англичанам работает. Его фраки очень солидно
сидят, что для формы идет. Можете ему сказать, что я вас прислал: он и мне тоже работает. — А когда будете одеты, прошу ко мне явиться.
«Она наверное не выйдет, а впрочем, может быть…» — гвоздем
сидели в его голове слова Кудрина, и не покидали его до самого того момента, когда он
на другой день, вместе с Андреем Павловичем, позвонил у подъезда заветного домика
на Васильевском
острове.
— Знаю, что стоит
на Васильевском
острову. А кто мне обещал третьего дня
сидеть в мастерской с десяти до четырех?
Скучно. Табачница да табачница, газеты да газеты, хозяйкин антихрист да антихрист вперемежку со Строгоновским садом и Черной Речкой удивительно надоели. Кроме того, в башке то и дело
сидит вопрос: что я буду делать без места, когда проем все мои вещи? Уж и так теперь питаюсь енотовой шубой, что заложил жиду Мовше. Спасибо дровокату Свисткову, — пришел и дал даровый билет для входа в Русский Трактир, что
на Крестовском
острове. Сейчас отправляюсь
на Крестовский.
— Зачем же этакое злодейство. Жилы кажному человеку нужны… Есть у меня в
Острове, рукой подать, миловидный брат. У купца Калашникова по хлебной части служит. Близнецы мы с ним, как два полтинника одного года. Только он глухарь полный, потому в детстве пуговицу в ухо сунул, так по сию пору там и
сидит, — должно, предвидел, — чтобы
на войну не брали… Вы уж, как знаете, его в Псков предоставьте, — заместо меня в лучшем виде три дня рыбкой пролежит и не хухнет. Чистая работа…
Я выехал из Китая в Сурат
на английском пароходе, обошедшем вокруг света. По пути мы пристали к восточному берегу
острова Суматры, чтобы набрать воды. В полдень мы сошли
на землю и сели
на берегу моря в тени кокосовых пальм, недалеко от деревни жителей
острова. Нас
сидело несколько человек из различных земель.
Солнце не вертится вокруг земли, а земля вертится вокруг солнца и сама еще вертится, поворачивая к солнцу в продолжение двадцати четырех часов и Японию, и Филиппинские
острова, и Суматру,
на которой мы
сидим, и Африку, и Европу, и Азию, и множество еще других земель.