Неточные совпадения
Бесконечное страдание и сострадание были
в лице ее, когда она, восклицая, указывала на несчастного. Он
сидел в кресле, закрыв лицо руками. И она была права: это был человек
в белой горячке и безответственный; и, может быть, еще три дня тому уже безответственный. Его
в то же утро положили
в больницу, а к вечеру у него уже было воспаление
в мозгу.
Еще я видел
больницу, острог, казенные хлебные магазины; потом проехал мимо базара с пестрой толпой якутов и якуток. Много и русского и нерусского, что со временем будет тоже русское. Скоро я уже
сидел на квартире
в своей комнате за обедом.
— Здравствуйте пожалуйста, — сказал Иван Петрович, встречая его на крыльце. — Очень, очень рад видеть такого приятного гостя. Пойдемте, я представлю вас своей благоверной. Я говорю ему, Верочка, — продолжал он, представляя доктора жене, — я ему говорю, что он не имеет никакого римского права
сидеть у себя
в больнице, он должен отдавать свой досуг обществу. Не правда ли, душенька?
Как-то вышло, что суд присудил Ф. Стрельцова только на несколько месяцев
в тюрьму. Отвертеться не мог — пришлось отсиживать, но сказался больным, был отправлен
в тюремную
больницу, откуда каким-то способом — говорили,
в десять тысяч это обошлось, — очутился дома и,
сидя безвыходно, резал купоны…
Доктор
сидел в вицмундире, как возвратился четыре дня тому назад из
больницы, и завивал
в руках длинную полоску бумажки.
В нумере все было
в порядке, и сам Розанов тоже казался
в совершенном порядке: во всей его фигуре не было заметно ни следа четырехдневного пьянства, и лицо его смотрело одушевленно и опрятно. Даже оно было теперь свежее и счастливее, чем обыкновенно. Это бывает у некоторых людей, страдающих запоем,
в первые дни их болезни.
В то время, именно год назад, я еще сотрудничал по журналам, писал статейки и твердо верил, что мне удастся написать какую-нибудь большую, хорошую вещь. Я
сидел тогда за большим романом; но дело все-таки кончилось тем, что я — вот засел теперь
в больнице и, кажется, скоро умру. А коли скоро умру, то к чему бы, кажется, и писать записки?
Но когда она пришла
в маленькую, чистую и светлую комнату
больницы и увидала, что Егор,
сидя на койке
в белой груде подушек, хрипло хохочет, — это сразу успокоило ее. Она, улыбаясь, встала
в дверях и слушала, как больной говорит доктору...
Здесь,
в больнице,
в узком темном коридорчике
сидят амбулаторные больные, ожидающие приемки.
Весёлое солнце весны ласково смотрело
в окна, но жёлтые стены
больницы казались ещё желтее. При свете солнца на штукатурке выступали какие-то пятна, трещины. Двое больных,
сидя на койке, играли
в карты, молча шлёпая ими. Высокий, худой мужчина бесшумно расхаживал по палате, низко опустив забинтованную голову. Было тихо, хотя откуда-то доносился удушливый кашель, а
в коридоре шаркали туфли больных. Жёлтое лицо Якова было безжизненно, глаза его смотрели тоскливо.
Когда, говорит, я был
в университете, то но вашей милости четыре месяца
в тюрьме торчал, вы, говорит, подлец!» Я сначала струсил, но сейчас же и меня за сердце взяло: «
Сидели вы, говорю, никак не по моей милости, а за политику вашу, и это меня не касается, а вот я почти год бегал за вами днём и ночью во всякую погоду, да тринадцать дней
больницы схватил — это верно!» Тоже выговаривает, свинья!
Сидеть и думать о том, как скорбные листы
в больницах в исправности содержать или каким образом такую канаву посереди дороги провести, чтоб и пеший и конный — всякий бы
в ней шею себе сломал!
Меня отвели
в больницу; я и там сел бессознательно на кровать и
сидел так же молча и глядел так же дико.
Германн сошел с ума. Он
сидит в Обуховской
больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..»
Через полчаса смотритель сам зашел
в больницу. Настя
сидела на полу и рыдала. Койки все были заняты, и несколько больных помещались на соломенных тюфяках на полу.
Как всегда, Яков ушёл от неё успокоенный, а через семь дней, рано утром табельщик Елагин, маленький, рябой, с кривым носом, сообщил, что на рассвете, когда ткачи ловили бреднем рыбу, ткач Мордвинов, пытаясь спасти тонувшего охотника Носкова, тоже едва не утоп и лёг
в больницу. Слушая гнусавый доклад, Яков
сидел, вытянув ноги для того, чтоб глубже спрятать руки
в карманы, руки у него дрожали.
Порою нас заносило вовсе снегом, выла несусветная метель, мы по два дня
сидели в Мурьевской
больнице, не посылали даже
в Вознесенск за девять верст за газетами, и долгими вечерами я мерил и мерил свой кабинет и жадно хотел газет, так жадно, как
в детстве жаждал куперовского «Следопыта».
Приезжаю
в больницу и застаю Домну Платоновну
в ее каморке:
сидит, сложивши руки, на краю кровати, и совсем помертвелая.
Встречаясь с человеком посторонним, какое вам дело, скажите на милость, что у него болит печень, расстроены нервы, колет под ложечкой или худо варит желудок?
В праве ли он изливать на вас свою желчь, надоедать вам рассказами о своих недугах или выказывать перед вами раздражительность? Часто
в оправдание такого человека, вам скажут: « — Он мизантроп, меланхолик или желчный…» Но опять таки, позвольте вас спросить, какое мне дело до всего этого?
Сиди он дома, когда так, дома
сиди или ступай
в больницу…
— Да, — примолвила Аграфена Петровна. — Вот хоть и меня, к примеру, взять. По десятому годочку осталась я после батюшки с матушкой. Оба
в один день от холеры
в больнице померли, и осталась я
в незнакомом городу одна-одинешенька.
Сижу да плачу у больничных ворот. Подходит тятенька Патап Максимыч. Взял меня, вспоил, вскормил, воспитал наравне с родными дочерьми и, мало того, что сохранил родительское мое именье, а выдавши замуж меня, такое же приданое пожаловал, какое и дочерям было сготовлено…
Был десятый час утра. Дул холодный, сырой ветер, тающий снег с шорохом падал на землю. Приемный покой N-ской
больницы был битком набит больными. Мокрые и иззябшие, они
сидели на скамейках, стояли у стен;
в большом камине пылал огонь, но было холодно от постоянно отворявшихся дверей. Служители
в белых халатах подходили к вновь прибывшим больным и совали им под мышки градусники.
Успокоившийся мужик не понимал, что к житейским драмам и трагедиям здесь так же привыкли и присмотрелись, как
в больнице к смертям, и что именно
в этом-то машинном бесстрастии и кроется весь ужас и вся безвыходность его положения. Кажется, не
сиди он смирно, а встань и начни умолять, взывать со слезами к милосердию, горько каяться, умри он с отчаяния и — всё это разобьется о притупленные нервы и привычку, как волна о камень.
Вы тут
сидите и думаете, что
в больнице я у себя хозяин и делаю все, что хочу!