Дознано было, что отец и старший сын часто ездят по окрестным деревням, подговаривая мужиков
сеять лён. В одну из таких поездок на Илью Артамонова напали беглые солдаты, он убил одного из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей простоять в церкви на молитве.
Неточные совпадения
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные места. Да я засею
льну, да тысяч на пять одного
льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба не
сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.
По
Лене живут все русские поселенцы и, кроме того, много якутов: оттого все русские и здесь говорят по-якутски, даже между собою. Все их сношения ограничиваются якутами да редкими проезжими. Летом они занимаются хлебопашеством,
сеют рожь и ячмень, больше для своего употребления, потому что сбывать некуда. Те, которые живут выше по
Лене, могут сплавлять свои избытки по реке на золотые прииски, находящиеся между городами Киренском и Олекмой.
«Два месяца! Это ужасно!» — в отчаянии возразил я. «Может быть, и полтора», — утешил кто-то. «Ну нет:
сей год
Лена не станет рано, — говорили другие, — осень теплая и ранний снежок выпадал — это верный знак, что зимний путь нескоро установится…»
В разных местах по горам носились облака. Там белое облако стояло неподвижно, как будто
прильнуло к земле, а там раскинулось по горе другое, тонкое и прозрачное, как кисея, и
сеяло дождь; гора опоясывалась радугами.
Лена действительно выздоровела, и это мое предчувствие оправдалось, но зато в моем маленьком до
сих пор безмятежном романе наступил кризис, для меня далеко неблагоприятный.
— Позвольте вам, ваше сиятельство, доложить! Это точно, что по нашему месту… по нашему, можно сказать, необразованию…
лен у нас, можно сказать, в большом упущении… Это так-с. Однако, ежели бы теперича обучить, как его
сеять, или хоша бы, например, семена хорошие предоставить… большую бы пользу можно от этого самого
льна получить! Опять хоша бы и наша деревенская баба… нешто она хуже галанской бабы кружева сплетет, коли-ежели ей показать?
Ей каждый год отделяется небольшой клочок земли и дается горсточка
льну на посев; этот
лен она сама
сеет, обделывает и затем готовит из него для себя красно.
—
Лён мужики наши мало
сеют, — раздумчиво заметил Баймаков.
Я же не стану ни «ляда» расчищать, ни
льна сеять, потому что в самом благоприятном случае эти занятия явятся лишь пустым препровождением времени; в неблагоприятном же случае…
Девушки, идучи по рубежу, пели: «Распашу ль я пашеньку,
посею ль я лен-конопель», а ритор им вторил басом. Попадавшиеся нам навстречу мужики кланялись и опрашивали...
Нина Александровна. Ах,
Лена, как я страдаю за тебя! Ты начинаешь раскаиваться? Это ужасно. Я предчувствовала, что между вами ничего не будет общего; ты до
сих пор нисколько, кажется, не сошлась с ним.
У старика было доброе лицо, и он так благосклонно глядел, а быть может, еще и до
сих пор глядит на проезжающих со стен всех станций, на протяжении всей
Лены.
Двумя неделями раньше обыкновенного шли полевые работы: яровой сев кончили до Егорья,
льны посеяли и огурцы посадили дня через два после Николы.
В «селезня» играют, в «воробушка», в «оленюшку», в «заиньку», «просо
сеют», «мак ростят», «
лен засевают» — и все с песнями…
Клонится солнце на запад… Пусть их старухи да молодки по домам идут, а батьки да свекры, похмельными головами
прильнув к холодным жальникам, спят богатырским сном… Молодцы-удальцы!.. Ярило на поле зовет — Красну Горку справлять, песни играть, хороводы водить, просо
сеять, плетень заплетать… Девицы-красавицы!.. Ярило зовет — бегите невеститься…
Произнеся слово «
сего», пастор засунул правую руку в левый боковой карман своего кафтана и, не найдя в нем бумаги, которую туда положил, вдруг остановился среди речи своей и среди дороги, как будто язык его
прильнул к нёбу, а ноги приросли к земле.
— Эх, родименький, какая земля по нашим местам! Много ее, да пути-то нет. И велико поле, да не родимо. Погляди, какова землица-то: лес да песок, болота да мочажины… Какой у нас хлеб?.. Земля же холодная: овсы иной год уродятся, ну и
льны тоже, а рожь завсегда плоха бывает. А ежели насчет пшеницы аль проса, так этих хлебов у нас и в заведении нет, семена погубить, ежель
посеять. Гречей тоже мало займуются, для того, что каждый год морозами ее, сердечную, бьет. Такие уж наши места!
Мы
посеем, девки,
лен,
лен,
лен.
Мы
посеем молодой, молодой…