Неточные совпадения
И это правда. Обыкновенно ссылаются на то, как много погибает судов. А если счесть, сколько поездов сталкивается на железных
дорогах,
сваливается с высот, сколько гибнет людей в огне пожаров и т. д., то на которой стороне окажется перевес? И сколько вообще расходуется бедного человечества
по мелочам, в одиночку, не всегда в глуши каких-нибудь пустынь, лесов, а в многолюдных городах!
Какие бы, однако, ни были взяты предосторожности против падения разных вещей, но почти при всяком толчке что-нибудь да найдет случай вырваться: или книга
свалится с полки, или куча бумаг, карта поползет
по столу и тут же захватит
по дороге чернильницу или подсвечник.
Егорушка оглядел свое пальто. А пальто у него было серенькое, с большими костяными пуговицами, сшитое на манер сюртука. Как новая и
дорогая вещь, дома висело оно не в передней, а в спальной, рядом с мамашиными платьями; надевать его позволялось только
по праздникам. Поглядев на него, Егорушка почувствовал к нему жалость, вспомнил, что он и пальто — оба брошены на произвол судьбы, что им уж больше не вернуться домой, и зарыдал так, что едва не
свалился с кизяка.
Экипажи ехали
по дороге, прорытой в совершенно отвесном скалистом берегу, и всем казалось, что они скачут
по полке, приделанной к высокой стене, и что сейчас экипажи
свалятся в пропасть.
Спятил я свою тройку, взял топор в руки, подхожу к серому. «Иди, говорю, с
дороги — убью!» Повел он ухом одним. Не иду, мол. Ах ты! Потемнело у меня в глазах, волосы под шапкой так и встают… Размахнулся изо всей силы, бряк его
по лбу… Скричал он легонько, да и
свалился, протянул ноги… Взял я его за ноги, сволок к хозяину и положил рядом, обок
дороги. Лежите!..
Навстречу ехал длинный обоз: бабы везли кирпич. Яков должен был свернуть с
дороги; лошадь его вошла в снег
по брюхо, сани-одиночки накренились вправо, и сам он, чтобы не
свалиться, согнулся влево и сидел так всё время, пока мимо него медленно подвигался обоз; он слышал сквозь ветер, как скрипели сани и дышали тощие лошади и как бабы говорили про него: «Богомолов едет», — а одна, поглядев с жалостью на его лошадь, сказала быстро...
Солнце садилось за бор. Тележка, звякая бубенчиками, медленно двигалась
по глинистому гребню. Я сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась темноводная Шелонь; налево, также от самых колес, шел овраг, на дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая
дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над оврагом. В какую сторону предстояло нам
свалиться?
Охватывала смертная усталость. Голова кружилась, туловище еле держалось в седле. Хотелось пить, но все колодцы
по дороге были вычерпаны. Конца пути не было. Иногда казалось: еще одна минута, и
свалишься с лошади. А тогда конец. Это было вполне ясно. Никому до тебя не будет дела, каждый думал о себе сам.
На
дороге по-прежнему медленно тянулись к северу бесконечные обозы. У края валялись стащенные с
дороги два солдатских трупа, истоптанные колесами и копытами, покрытые пылью и кровью. А где же японцы? Их не было. Ночью произошла совершенно беспричинная паника. Кто-то завопил во сне: «Японцы! Пли!» — и взвился ужас. Повозки мчались в темноте, давили людей,
сваливались с обрывов. Солдаты стреляли в темноту и били своих же.