Неточные совпадения
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское место, потирая маленькие
руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился
в своей позе, как над столом пролетела
моль. Адвокат
с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял
руки, поймал
моль и опять принял прежнее положение.
Левин молчал, поглядывая на незнакомые ему лица двух товарищей Облонского и
в особенности на
руку элегантного Гриневича,
с такими белыми длинными пальцами,
с такими длинными, желтыми, загибавшимися
в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками на рубашке, что эти
руки, видимо, поглощали всё его внимание и не давали ему свободы мысли. Облонский тотчас
заметил это и улыбнулся.
«Неужели я нашел разрешение всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной дороге, не
замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не
в силах итти дальше, сошел
с дороги
в лес и сел
в тени осин на нескошенную траву. Он снял
с потной головы шляпу и лег, облокотившись на
руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
И,
заметив полосу света, пробившуюся
с боку одной из суконных стор, он весело скинул ноги
с дивана, отыскал ими шитые женой (подарок ко дню рождения
в прошлом году), обделанные
в золотистый сафьян туфли и по старой, девятилетней привычке, не вставая, потянулся
рукой к тому месту, где
в спальне у него висел халат.
В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла на середину круга, взяла двух кавалеров и подозвала к себе одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела на нее, подходя. Анна прищурившись смотрела на нее и улыбнулась, пожав ей
руку. Но
заметив, что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила
с другою дамой.
— Где вы
поместите княгиню? — сказал Вронский по-французски, обращаясь к Анне, и, не дождавшись ответа, еще раз поздоровался
с Дарьей Александровной и теперь поцеловал ее
руку. — Я думаю,
в большой балконной?
Анна, покрасневшая
в ту минуту, как вошел сын,
заметив, что Сереже неловко, быстро вскочила, подняла
с плеча сына
руку Алексея Александровича и, поцеловав сына, повела его на террасу и тотчас же вернулась.
Молча
с Грушницким спустились мы
с горы и прошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за
руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет и
заметил, что она от его взгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. И как,
в самом деле,
смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?..
— Как, губернатор разбойник? — сказал Чичиков и совершенно не мог понять, как губернатор мог попасть
в разбойники. — Признаюсь, этого я бы никак не подумал, — продолжал он. — Но позвольте, однако же,
заметить: поступки его совершенно не такие, напротив, скорее даже мягкости
в нем много. — Тут он привел
в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными
руками, и отозвался
с похвалою об ласковом выражении лица его.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он
заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между дерев мелькала белая каменная церковь.
В конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу,
в картузе,
с суковатой палкой
в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал перед ним.
Вдруг
в один день, подходя к окну обычным порядком,
с трубкой и чашкой
в руках,
заметил он во дворе движенье и некоторую суету.
Час от часу плененный боле
Красами Ольги молодой,
Владимир сладостной неволе
Предался полною душой.
Он вечно
с ней.
В ее покое
Они сидят
в потемках двое;
Они
в саду,
рука с рукой,
Гуляют утренней порой;
И что ж? Любовью упоенный,
В смятенье нежного стыда,
Он только
смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать.
Оглянешься на Карла Иваныча, — а он сидит себе
с книгой
в руке и как будто ничего не
замечает.
Староста,
в сапогах и армяке внакидку,
с бирками
в руке, издалека
заметив папа, снял свою поярковую шляпу, утирал рыжую голову и бороду полотенцем и покрикивал на баб.
— И прекрасно делают, — продолжал папа, отодвигая
руку, — что таких людей сажают
в полицию. Они приносят только ту пользу, что расстраивают и без того слабые нервы некоторых особ, — прибавил он
с улыбкой,
заметив, что этот разговор очень не нравился матушке, и подал ей пирожок.
Бурсак не мог пошевелить
рукою и был связан, как
в мешке, когда дочь воеводы
смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку [Шемизетка — накидка.]
с фестонами, вышитыми золотом.
Когда Грэй поднялся на палубу «Секрета», он несколько минут стоял неподвижно, поглаживая
рукой голову сзади на лоб, что означало крайнее замешательство. Рассеянность — облачное движение чувств — отражалось
в его лице бесчувственной улыбкой лунатика. Его помощник Пантен шел
в это время по шканцам
с тарелкой жареной рыбы; увидев Грэя, он
заметил странное состояние капитана.
— Да вы писать не можете, у вас перо из
рук валится, —
заметил письмоводитель,
с любопытством вглядываясь
в Раскольникова. — Вы больны?
В нетерпении он взмахнул было опять топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, сверху, но не
посмел, и
с трудом, испачкав
руки и топор, после двухминутной возни, разрезал снурок, не касаясь топором тела, и снял; он не ошибся — кошелек.
—
Замечать стал еще прежде, окончательно же убедился третьего дня, почти
в самую минуту приезда
в Петербург. Впрочем, еще
в Москве воображал, что еду добиваться
руки Авдотьи Романовны и соперничать
с господином Лужиным.
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь,
Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам
с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример:
в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
Оба, наконец, вышли. Трудно было Дуне, но она любила его! Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него. Его еще было видно. Но, дойдя до угла, обернулся и он;
в последний раз они встретились взглядами; но,
заметив, что она на него смотрит, он нетерпеливо и даже
с досадой махнул
рукой, чтоб она шла, а сам круто повернул за угол.
Он хотел было пуститься опять
в объяснения, но Пугачев его прервал: «Как ты
смел лезть ко мне
с такими пустяками? — вскричал он, выхватя бумагу из
рук секретаря и бросив ее
в лицо Савельичу.
Няня не обманула: ночь пролетела как краткое мгновение, которого я и не
заметил, и бабушка уже стояла над моею кроваткою
в своем большом чепце
с рюшевыми мармотками и держала
в своих белых
руках новенькую, чистую серебряную монету, отбитую
в самом полном и превосходном калибре.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась
с ним, отправляя его
в поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит
меч на вытянутых
руках, глядя покорными глазами
в лицо матери.
Самгин начал рассказывать о беженцах-евреях и, полагаясь на свое не очень богатое воображение, об условиях их жизни
в холодных дачах,
с детями, стариками, без хлеба. Вспомнил старика
с красными глазами, дряхлого старика, который молча пытался и не мог поднять бессильную
руку свою. Он тотчас же
заметил, что его перестают слушать, это принудило его повысить тон речи, но через минуту-две человек
с волосами дьякона, гулко крякнув, заявил...
Клима Томилин демонстративно не
замечал, если же Самгин здоровался
с ним, он молча и небрежно совал ему свою шерстяную
руку и смотрел
в сторону.
— Налить еще чаю? — спрашивала Елена, она сидела обычно
с книжкой
в руке, не вмешиваясь
в лирические речи мужа, быстро перелистывая страницы, двигая бровями. Читала она французские романы, сборники «Шиповника», «Фиорды», восхищалась скандинавской литературой. Клим Иванович Самгин не
заметил, как у него
с нею образовались отношения легкой дружбы, которая, не налагая никаких неприятных обязательств, не угрожала принять характер отношений более интимных и ответственных.
Из флигеля выходили, один за другим, темные люди
с узлами, чемоданами
в руках, писатель вел под
руку дядю Якова. Клим хотел выбежать на двор, проститься, но остался у окна, вспомнив, что дядя давно уже не
замечает его среди людей. Писатель подсадил дядю
в экипаж черного извозчика, дядя крикнул...
Он не
заметил, откуда выскочила и,
с разгона, остановилась на углу черная, тонконогая лошадь, — остановил ее Судаков, запрокинувшись
с козел назад, туго вытянув
руки; из-за угла выскочил человек
в сером пальто, прыгнул
в сани, — лошадь помчалась мимо Самгина, и он видел, как серый человек накинул на плечи шубу, надел мохнатую шапку.
Она, играя бровями,
с улыбочкой
в глазах, рассказала, что царь капризничает: принимая председателя Думы — вел себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы не
смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу и это сошло ему
с рук безнаказанно.
Он сосчитал огни свеч: двадцать семь. Четверо мужчин — лысые, семь человек седых. Кажется, большинство их, так же как и женщин, все люди зрелого возраста. Все — молчали, даже не перешептывались. Он не
заметил, откуда появился и встал около помоста Захарий; как все,
в рубахе до щиколоток, босой, он один из всех мужчин держал
в руке толстую свечу; к другому углу помоста легко подбежала маленькая, — точно подросток, — коротковолосая, полуседая женщина, тоже
с толстой свечой
в руке.
— Здравствуй, — сказала она тихо и безрадостно,
в темных глазах ее Клим
заметил только усталость. Целуя
руку ее, он пытливо взглянул на живот, но фигура Лидии была девически тонка и стройна.
В сани извозчика она села
с Алиной, Самгин, несколько обиженный встречей и растерявшийся, поехал отдельно, нагруженный картонками, озабоченный тем, чтоб не растерять их.
Подавая ей портсигар, Самгин
заметил, что
рука его дрожит.
В нем разрасталось негодование против этой непонятно маскированной женщины. Сейчас он скажет ей кое-что по поводу идиотских «Размышлений» и этой операции
с документами. Но Марина опередила его намерение. Закурив, выдувая
в потолок струю дыма и следя за ним, она заговорила вполголоса, медленно...
— Прошу оставить меня
в покое, — тоже крикнул Тагильский, садясь к столу, раздвигая
руками посуду. Самгин
заметил, что
руки у него дрожат. Толстый офицер
с седой бородкой на опухшем лице,
с орденами на шее и на груди, строго сказал...
Он задумчиво сидел
в креслах,
в своей лениво-красивой позе, не
замечая, что вокруг него делалось, не слушая, что говорилось. Он
с любовью рассматривал и гладил свои маленькие, белые
руки.
— Да, да, милая Ольга, — говорил он, пожимая ей обе
руки, — и тем строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждом шагу. Я хочу
с гордостью вести тебя под
руку по этой самой аллее, всенародно, а не тайком, чтоб взгляды склонялись перед тобой
с уважением, а не устремлялись на тебя
смело и лукаво, чтоб ни
в чьей голове не
смело родиться подозрение, что ты, гордая девушка, могла, очертя голову, забыв стыд и воспитание, увлечься и нарушить долг…
Теперь она собиралась ехать всем домом к обедне и
в ожидании, когда все домашние сойдутся, прохаживалась медленно по зале, сложив
руки крестом на груди и почти не
замечая домашней суеты, как входили и выходили люди, чистя ковры, приготовляя лампы, отирая зеркала, снимая чехлы
с мебели.
— Не шути этим, Борюшка; сам сказал сейчас, что она не Марфенька! Пока Вера капризничает без причины, молчит, мечтает одна — Бог
с ней! А как эта змея, любовь, заберется
в нее, тогда
с ней не сладишь! Этого «рожна» я и тебе, не только девочкам моим, не пожелаю. Да ты это
с чего взял: говорил, что ли,
с ней,
заметил что-нибудь? Ты скажи мне, родной, всю правду! — умоляющим голосом прибавила она, положив ему на плечо
руку.
Он пожимал плечами, как будто озноб пробегал у него по спине, морщился и, заложив
руки в карманы, ходил по огороду, по саду, не
замечая красок утра, горячего воздуха, так нежно ласкавшего его нервы, не смотрел на Волгу, и только тупая скука грызла его. Он
с ужасом видел впереди ряд длинных, бесцельных дней.
Но он не
смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее окна, прятался
в простенок, когда она проходила мимо его окон; молча,
с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке,
руку, когда они обе пришли к чаю, не пошевельнулся и не повернул головы, когда Вера взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю
в сад, и целый день не знал, где она и что делает.
— Ты, сударыня, что, — крикнула бабушка сердито, — молода шутить над бабушкой! Я тебя и за ухо, да
в лапти: нужды нет, что большая! Он от
рук отбился, вышел из повиновения:
с Маркушкой связался — последнее дело! Я на него
рукой махнула, а ты еще погоди, я тебя уйму! А ты, Борис Павлыч, женись, не женись — мне все равно, только отстань и вздору не
мели. Я вот Тита Никоныча принимать не велю…
—
Смел бы он! —
с удивлением сказала Марфенька. — Когда мы
в горелки играем, так он не
смеет взять меня за
руку, а ловит всегда за рукав! Что выдумали: Викентьев! Позволила бы я ему!
Князь сидел на диване за круглым столом, а Анна Андреевна
в другом углу, у другого накрытого скатертью стола, на котором кипел вычищенный как никогда хозяйский самовар, приготовляла ему чай. Я вошел
с тем же строгим видом
в лице, и старичок, мигом
заметив это, так и вздрогнул, и улыбка быстро сменилась
в лице его решительно испугом; но я тотчас же не выдержал, засмеялся и протянул ему
руки; бедный так и бросился
в мои объятия.
О, пусть, пусть эта страшная красавица (именно страшная, есть такие!) — эта дочь этой пышной и знатной аристократки, случайно встретясь со мной на пароходе или где-нибудь, косится и, вздернув нос,
с презрением удивляется, как
смел попасть
в первое место,
с нею рядом, этот скромный и плюгавый человечек
с книжкой или
с газетой
в руках?
Во-первых,
в лице его я,
с первого взгляда по крайней мере, не
заметил ни малейшей перемены. Одет он был как всегда, то есть почти щеголевато.
В руках его был небольшой, но дорогой букет свежих цветов. Он подошел и
с улыбкой подал его маме; та было посмотрела
с пугливым недоумением, но приняла букет, и вдруг краска слегка оживила ее бледные щеки, а
в глазах сверкнула радость.
Заметьте, она уж и ехала
с тем, чтоб меня поскорей оскорбить, еще никогда не видав:
в глазах ее я был «подсыльный от Версилова», а она была убеждена и тогда, и долго спустя, что Версилов держит
в руках всю судьбу ее и имеет средства тотчас же погубить ее, если захочет, посредством одного документа; подозревала по крайней мере это.
И поэзия изменила свою священную красоту. Ваши музы, любезные поэты [
В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков — примеч. Гончарова.], законные дочери парнасских камен, не подали бы вам услужливой лиры, не указали бы на тот поэтический образ, который кидается
в глаза новейшему путешественнику. И какой это образ! Не блистающий красотою, не
с атрибутами силы, не
с искрой демонского огня
в глазах, не
с мечом, не
в короне, а просто
в черном фраке,
в круглой шляпе,
в белом жилете,
с зонтиком
в руках.
Они стали все четверо
в ряд — и мы взаимно раскланялись.
С правой стороны, подле полномочных, поместились оба нагасакские губернатора, а по левую еще четыре, приехавшие из Едо, по-видимому, важные лица. Сзади полномочных сели их оруженосцы, держа богатые сабли
в руках; налево, у окон, усажены были
в ряд чиновники, вероятно тоже из Едо: по крайней мере мы знакомых лиц между ними не
заметили.
В зале были новые лица — свидетели, и Нехлюдов
заметил, что Маслова несколько раз взглядывала, как будто не могла оторвать взгляда от очень нарядной,
в шелку и бархате, толстой женщины, которая,
в высокой шляпе
с большим бантом и
с элегантным ридикюлем на голой до локтя
руке, сидела
в первом ряду перед решеткой. Это, как он потом узнал, была свидетельница, хозяйка того заведения,
в котором жила Маслова.