Неточные совпадения
А между тем дело было гораздо
проще и произошло крайне естественно: у супруги Ипполита Кирилловича другой день как болели зубы, и ему надо же было куда-нибудь убежать от ее стонов;
врач же уже по существу своему не мог быть вечером нигде иначе как за картами.
Для него заговор — не рецепт, а заповедь, не догматический, и положительный совет
врача, проповедника, священника, а таинственное указание самой природы как поступать, чтобы достигнуть цели; это желание достигать не так назойливо, серо и торопливо, как наше желание вылечиться от зубной боли, от жабы, от ячменя; для
простого человека оно торжественно, ярко и очистительно; это — обрядовое желание; для нас — болезнь и всякая житейская практика играют служебную роль; для
простой души священны — и самый процесс лечения, и заботы об урожае, и о печении хлеба, и о рыбной ловле.
А похвала эта, впрочем, в
простом изъяснении сводилась к тому, что он почитал знаменитого московского
врача «объюродевшим», но уверял, что «в Москве такие люди необходимы» и что она потому и крепка, что держится «credo quia absurdum». [«Верю, потому что абсурд» (лат.).]
Вот она, обратная сторона возвышенного взгляда на
врачей.
Врач должен быть бескорыстным подвижником — ну, а мы,
простые смертные, будем на его счет нанимать себе дачи и веселиться на праздниках. Один
врач рассказал мне такой случай из своей практики.
Мне рассказывали, что еще под Дашичао Куропаткин, осматривая госпитали, спросил одного главного
врача, почему при госпитале нет бани и хлебопекарни. Главный
врач замялся и ответил, что они не знают, долго ли тут придется
простоять. Куропаткин твердо и спокойно заявил...
Наконец приехали в Харбин. Наш главный
врач справился у коменданта, сколько времени мы
простоим.
Мы
простояли день, другой. На имя главного
врача одного из госпиталей пришел новый приказ Четыркина, — всем госпиталям развернуться, и такому-то госпиталю принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему госпиталю предписывалось принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из госпиталей не развернулся, потому что принимать было некого.
Ехали с нами еще аптекарь, священник, два зауряд-чиновника и четыре сестры милосердия. Сестры были
простые, мало интеллигентные девушки. Они говорили «колидор», «милосливый государь», обиженно дулись на наши невинные шутки и сконфуженно смеялись на двусмысленные шутки главного
врача и смотрителя.
Положим, она — курсистка, даже не
простая, а медичка, и накануне выхода, когда она будет"женщиной-врачом". А ее жених — там, в Петербурге, студент-медик.
Страх перед незнакомцем совершенно исчез; правда, я никогда не пытался сам коснуться его или заговорить, но это не от страха, а от какого-то чувства ненужности всяких слов; и все делалось по виду так спокойно и просто, словно он не был величайшим злом и смертью моею, а
простым, аккуратным, молчаливым
врачом, ежедневно посещающим такого же аккуратного и молчаливого пациента.