Неточные совпадения
Пока
отец не
приходил, Сережа сел
к столу, играя ножичком, и стал думать.
— У меня хозяйство простое, — сказал Михаил Петрович. — Благодарю Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки
к осенним податям были готовы.
Приходят мужички: батюшка,
отец, вызволь! Ну, свои всё соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них, это правда.
Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что сыну
пришла пора на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город, с тем чтобы узнать в палате, по мнению
отца, службу существенную, определился вместо того в полк и написал
к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в простонародии шиш.
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И
к гробу прадедов теснит.
Придет,
придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
— Знаю и скажу… Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения
приду просить
к тебе, а просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда
отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра!
Отец их вернулся
к своей дивизии и
к своей супруге и лишь изредка
присылал сыновьям большие четвертушки серой бумаги, испещренные размашистым писарским почерком.
— В таком разе идем, — и бабушка послала девушку сказать
отцу Василию, что она
придет к нему попозже, а пока мы отправились с нею на ярмарку.
— Оставь, кажется, кто-то
пришел, — услышал он сухой шепот матери; чьи-то ноги тяжело шаркнули по полу, брякнула знакомым звуком медная дверца кафельной печки, и снова установилась тишина, подстрекая вслушаться в нее. Шепот матери удивил Клима, она никому не говорила ты, кроме
отца, а
отец вчера уехал на лесопильный завод. Мальчик осторожно подвинулся
к дверям столовой, навстречу ему вздохнули тихие, усталые слова...
— Детскость какая!
Пришла к генералу дочь генерала и — заплакала, дурочка: ах, я должна застрелить вас, а — не могу, вы — друг моего
отца! Татьяна-то Леонтьева, которая вместо министра Дурново какого-то немца-коммивояжера подстрелила, тоже, кажется, генеральская дочь? Это уж какие-то семейные дела…
Теорий у него на этот предмет не было никаких. Ему никогда не
приходило в голову подвергать анализу свои чувства и отношения
к Илье Ильичу; он не сам выдумал их; они перешли от
отца, деда, братьев, дворни, среди которой он родился и воспитался, и обратились в плоть и кровь.
Он сказал, что деньги утащил сегодня у матери из шкатулки, подделав ключ, потому что деньги от
отца все его, по закону, и что она не смеет не давать, а что вчера
к нему
приходил аббат Риго увещевать — вошел, стал над ним и стал хныкать, изображать ужас и поднимать руки
к небу, «а я вынул нож и сказал, что я его зарежу» (он выговаривал: загхэжу).
Губернатору лучше бы, если б мы, минуя Нагасаки, прямо в Едо
пришли: он отслужил свой год и, сдав должность другому, прибывшему на смену, готовился отправиться сам в Едо, домой,
к семейству, которое удерживается там правительством и служит порукой за мужа и
отца, чтоб он не нашалил как-нибудь на границе.
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь
к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право
приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы, я отнеслась бы
к нему гораздо лучше, чем теперь.
— А зачем ему
к отцу проходить, да еще потихоньку, если, как ты сам говоришь, Аграфена Александровна и совсем не
придет, — продолжал Иван Федорович, бледнея от злобы, — сам же ты это говоришь, да и я все время, тут живя, был уверен, что старик только фантазирует и что не
придет к нему эта тварь. Зачем же Дмитрию врываться
к старику, если та не
придет? Говори! Я хочу твои мысли знать.
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит
отца и бросился на меня как на брата вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет
прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
— Рощу, рощу вы у него торгуете; да проснитесь, опомнитесь.
Отец Павел Ильинский меня проводил сюда… Вы
к Самсонову писали, и он меня
к вам
прислал… — задыхался Митя.
Она начала рассказывать, она все рассказала, весь этот эпизод, поведанный Митей Алеше, и «земной поклон», и причины, и про
отца своего, и появление свое у Мити, и ни словом, ни единым намеком не упомянула о том, что Митя, чрез сестру ее, сам предложил «
прислать к нему Катерину Ивановну за деньгами».
Вот
к этому-то времени как раз
отец мне шесть тысяч
прислал, после того как я послал ему форменное отречение от всех и вся, то есть мы, дескать, «в расчете», и требовать больше ничего не буду.
— Да полноте наконец паясничать; какой-нибудь дурак
придет, а вы срамите! — вскрикнула неожиданно девушка у окна, обращаясь
к отцу с брезгливою и презрительною миной.
Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом,
к такому
отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь
придут да и попросят денег.
— Городские мы,
отец, городские, по крестьянству мы, а городские, в городу проживаем. Тебя повидать,
отец, прибыла. Слышали о тебе, батюшка, слышали. Сыночка младенчика схоронила, пошла молить Бога. В трех монастырях побывала, да указали мне: «Зайди, Настасьюшка, и сюда,
к вам то есть, голубчик,
к вам».
Пришла, вчера у стояния была, а сегодня и
к вам.
— Я нарочно и сказал, чтобы вас побесить, потому что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу; за тобой, Иван Федорович, я в свое время лошадей
пришлю, оставайся, если хочешь, и ты. Вам же, Петр Александрович, даже приличие велит теперь явиться
к отцу игумену, надо извиниться в том, что мы с вами там накутили…
К кому ж он
придет, коль вас вместе,
отца с матерью, не найдет?
В одном-то из них дозволялось жить бесприютному Карлу Ивановичу с условием ворот после десяти часов вечера не отпирать, — условие легкое, потому что они никогда и не запирались; дрова покупать, а не брать из домашнего запаса (он их действительно покупал у нашего кучера) и состоять при моем
отце в должности чиновника особых поручений, то есть
приходить поутру с вопросом, нет ли каких приказаний, являться
к обеду и
приходить вечером, когда никого не было, занимать повествованиями и новостями.
Так бедствовали мы и пробивались с год времени. Химик
прислал десять тысяч ассигнациями, из них больше шести надобно было отдать долгу, остальные сделали большую помощь. Наконец и
отцу моему надоело брать нас, как крепость, голодом, он, не прибавляя
к окладу, стал
присылать денежные подарки, несмотря на то что я ни разу не заикнулся о деньгах после его знаменитого distinguo! [различаю, провожу различие (лат.).]
— Я, — сказал он, —
пришел поговорить с вами перед окончанием ваших показаний. Давнишняя связь моего покойного
отца с вашим заставляет меня принимать в вас особенное участие. Вы молоды и можете еще сделать карьеру; для этого вам надобно выпутаться из дела… а это зависит, по счастию, от вас. Ваш
отец очень принял
к сердцу ваш арест и живет теперь надеждой, что вас выпустят; мы с князем Сергием Михайловичем сейчас говорили об этом и искренно готовы многое сделать; дайте нам средства помочь.
В последний день масленицы все люди, по старинному обычаю,
приходили вечером просить прощения
к барину; в этих торжественных случаях мой
отец выходил в залу, сопровождаемый камердинером. Тут он делал вид, будто не всех узнает.
Вид его был так назидателен, что какой-то студент из семинаристов,
приходя за табелью, подошел
к нему под благословение и постоянно называл его «
отец ректор».
Сенатора не было дома; Толочанов взошел при мне
к моему
отцу и сказал ему, что он
пришел с ним проститься и просит его сказать Сенатору, что деньги, которых недостает, истратил он.
В свою очередь, она
придет и
к нему, верующему сыну веровавших
отцов, и, свободному, даст крылья, чтобы лететь в царство свободы, навстречу свободным
отцам…
Бегать он начал с двадцати лет. Первый побег произвел общее изумление. Его уж оставили в покое: живи, как хочешь, — казалось, чего еще нужно! И вот, однако ж, он этим не удовольствовался, скрылся совсем. Впрочем, он сам объяснил загадку,
прислав с дороги
к отцу письмо, в котором уведомлял, что бежал с тем, чтобы послужить церкви Милостивого Спаса, что в Малиновце.
Может быть, благодаря этому инстинктивному отвращению
отца, предположению о том, чтобы Федос от времени до времени
приходил обедать наверх, не суждено было осуществиться. Но
к вечернему чаю его изредка приглашали. Он
приходил в том же виде, как и в первое свое появление в Малиновце, только рубашку надевал чистую. Обращался он исключительно
к матушке.
А между тем его дочка, красавица на всем селе, останется дома, а
к дочке, наверное,
придет кузнец, силач и детина хоть куда, который черту был противнее проповедей
отца Кондрата.
— Зачем ты
пришел сюда? — так начала говорить Оксана. — Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? Вы все мастера подъезжать
к нам. Вмиг пронюхаете, когда
отцов нет дома. О, я знаю вас! Что, сундук мой готов?
Но еще большее почтение питал он
к киевскому студенту Брониславу Янковскому.
Отец его недавно поселился в Гарном Луге, арендуя соседние земли. Это был человек старого закала, отличный хозяин, очень авторитетный в семье. Студент с ним не особенно ладил и больше тяготел
к семье капитана. Каждый день чуть не с утра, в очках, с книгой и зонтиком подмышкой, он
приходил к нам и оставался до вечера, серьезный, сосредоточенный, молчаливый. Оживлялся он только во время споров.
В это время
к отцу часто
приходил писатель Александр Гроза, пользовавшийся некоторой известностью в польской литературе того времени.
Кажется, именно в этот день вечером
пришел к нам пан Скальский, большой приятель
отца и мой крестный.
В день его приезда, после обеда, когда
отец с трубкой лег на свою постель, капитан в тужурке
пришел к нему и стал рассказывать о своей поездке в Петербург.
Емельян поехал провожать Галактиона и всю дорогу имел вид человека, приготовившегося сообщить какую-то очень важную тайну. Он даже откашливался, кряхтел и поправлял ворот ситцевой рубахи, но так ничего и не сказал. Галактион все думал об
отце и
приходил к заключению, что старик серьезно повихнулся.
Лучше всех держала себя от начала до конца Харитина. Она даже решила сгоряча, что все деньги отдаст
отцу, как только получит их из банка. Но потом на нее напало раздумье. В самом деле, дай их
отцу, а потом и поминай, как звали. Все равно десятью тысячами его не спасешь. Думала-думала Харитина и придумала. Она
пришла в кабинет
к Галактиону и передала все деньги ему.
Ну, вот и
пришли они, мать с
отцом, во святой день, в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против дедушки — а дед ему по плечо, — встал и говорит: «Не думай, бога ради, Василий Васильевич, что
пришел я
к тебе по приданое, нет,
пришел я
отцу жены моей честь воздать».
Мать
отца померла рано, а когда ему минуло девять лет, помер и дедушка,
отца взял
к себе крестный — столяр, приписал его в цеховые города Перми и стал учить своему мастерству, но
отец убежал от него, водил слепых по ярмаркам, шестнадцати лет
пришел в Нижний и стал работать у подрядчика — столяра на пароходах Колчина. В двадцать лет он был уже хорошим краснодеревцем, обойщиком и драпировщиком. Мастерская, где он работал, была рядом с домами деда, на Ковалихе.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера
к отцу. — Ведь они, коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, — обратилась она
к князю, который взял уже свою шляпу, — там
к вам давно уже какие-то
пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша
к вам не допускает.
—
К твоей милости
пришел, Степан Романыч… Не откажи, будь
отцом родным! На тебя вся надежа…
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара. Дело в том, что до последнего часа Макар ни слова не говорил
отцу, а когда Тит велел бабам мало за малым собирать разный хозяйственный скарб, он
пришел в переднюю избу
к отцу и заявил при всех...
Понимаю, что вам может иногда
приходить на сердце желание не обременять
отца и братьев необходимыми на вас издержками…», но «от нас всегда зависит много уменьшить наши издержки», — поучает своего корреспондента И. Д. Якушкин и переходит
к моральной стороне вопроса: «Во всяком положении есть для человека особенное назначение, и в нашем, кажется, оно состоит в том, чтобы сколько возможно менее хлопотать о самих себе.
Писем Пушкина
к моему
отцу здесь нет; впрочем, я знаю, что некоторые бумаги остались в Воронежской губернии, напишу
к сестре, чтобы она мне
прислала их» (опубликовано с автографа из собрания Музея революции, Записках Пущина, 1927, стр. 18).]
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью. Ваши
отцы, мужья и братья
приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
Накануне вечером, когда я уже спал,
отец мой виделся с теми стариками, которых он приказал
прислать к себе; видно, они ничего особенно дурного об Мироныче не сказали, потому что
отец был с ним ласковее вчерашнего и даже похвалил его за усердие.
К матери моей
пришло еще более крестьянских баб, чем
к отцу крестьян: одни тоже с разными просьбами об оброках, а другие с разными болезнями.