Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на
почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «
в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Городничий. Я бы дерзнул… У меня
в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая
честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Входят осторожно,
почти на цыпочках: Аммос Федорович, Артемий Филиппович, почтмейстер, Лука Лукич, Добчинский и Бобчинский,
в полном параде и мундирах.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а говорит совсем так, как старик: «Извольте, говорит, я поеду и туда, и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я, говорит, и написать и
почитать люблю, но мешает, что
в комнате, говорит, немножко темно».
Лука Лукич (летит вон
почти бегом и говорит
в сторону).Ну слава богу! авось не заглянет
в классы!
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по
почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются
в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как
в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Добчинский. Марья Антоновна! (Подходит к ручке.)
Честь имею поздравить. Вы будете
в большом, большом счастии,
в золотом платье ходить и деликатные разные супы кушать; очень забавно будете проводить время.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не
в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…»
В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую
честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу я вам, не хвастая,
Живу
почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А мне поют: «Трудись...
—
В чем счастие, по вашему?
Покой, богатство,
честь —
Не так ли, други милые?
Пан усмехнулся: «Спасения
Я уж не чаю давно,
В мире я
чту только женщину,
Золото,
честь и вино.
Дела-то все недавние,
Я был
в то время старостой,
Случился тут — так слышал сам,
Как он
честил помещиков,
До слова помню всё:
«Корят жидов, что предали
Христа… а вы что сделали?
Так, схоронив покойника,
Родные и знакомые
О нем лишь говорят,
Покамест не управятся
С хозяйским угощением
И не начнут зевать, —
Так и галденье долгое
За чарочкой, под ивою,
Все,
почитай, сложилося
В поминки по подрезанным
Помещичьим «крепям».
Потом, статья… раскольники…
Не грешен, не живился я
С раскольников ничем.
По счастью, нужды не было:
В моем приходе числится
Живущих
в православии
Две трети прихожан.
А есть такие волости,
Где сплошь
почти раскольники,
Так тут как быть попу?
На радости целуются,
Друг дружке обещаются
Вперед не драться зря,
А с толком дело спорное
По разуму, по-божески,
На
чести повести —
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда делу спорному
Решенья не найдут,
Покуда не доведают
Как ни на есть доподлинно:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею
честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило
в душу мою истинное к нему почтение. Что называют
в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена
в нем
почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно,
в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей
почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и
в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Что касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастическое и по местам даже
почти невероятное
в наше просвещенное время.
Только однажды, выведенный из терпения продолжительным противодействием своего помощника, он дозволил себе сказать:"Я уже имел
честь подтверждать тебе, курицыну сыну"… но тут же спохватился и произвел его
в следующий чин.
— Хорошо бы здесь город поставить, — молвил бригадир, — и назвать его Домнославом,
в честь той стрельчихи, которую вы занапрасно
в то время обеспокоили!
«Бежали-бежали, — говорит летописец, — многие, ни до чего не добежав, венец приняли; [Венец принять — умереть мученической смертью.] многих изловили и заключили
в узы; сии
почитали себя благополучными».
В самое короткое время физиономия города до того изменилась, что он сделался
почти неузнаваем.
Пчела роилась необыкновенно, так что меду и воску было отправлено
в Византию
почти столько же, сколько при великом князе Олеге.
По плечам рассыпались русые,
почти пепельные кудри, из-под маски глядели голубые глаза, а обнаженный подбородок обнаруживал существование ямочки,
в которой, казалось, свил свое гнездо амур.
Но река продолжала свой говор, и
в этом говоре слышалось что-то искушающее,
почти зловещее. Казалось, эти звуки говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже бред, или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу два бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
Минуты этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи
в силах оторвать глаза от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась
в этом взоре, и тайна эта тяжелым,
почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
Содержание «Летописца» довольно однообразно; оно
почти исключительно исчерпывается биографиями градоначальников,
в течение
почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием замечательнейших их действий, как-то: скорой езды на почтовых, энергического взыскания недоимок, походов против обывателей, устройства и расстройства мостовых, обложения данями откупщиков и т. д.
Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний; нос сухой, спускающийся от лба
почти в прямом направлении книзу; губы тонкие, бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам.
Вдруг,
в стороне, из глубины пустого сарая раздается нечеловеческий вопль, заставляющий даже эту совсем обеспамятевшую толпу перекреститься и вскрикнуть:"Спаси, Господи!"Весь или
почти весь народ устремляется по направлению этого крика.
14) Микаладзе, князь, Ксаверий Георгиевич, черкашенин, потомок сладострастной княгини Тамары. Имел обольстительную наружность и был столь охоч до женского пола, что увеличил глуповское народонаселение
почти вдвое. Оставил полезное по сему предмету руководство. Умер
в 1814 году от истощения сил.
Мне неоднократно случалось
в сем триумфальном виде выходить к обывательским толпам, и когда я звучным и приятным голосом восклицал:"Здорово, ребята!" — то, ручаюсь
честью, не много нашлось бы таких, кои не согласились бы, по первому моему приветливому знаку, броситься
в воду и утопиться, лишь бы снискать благосклонное мое одобрение.
Первая война «за просвещение» имела, как уже сказано выше, поводом горчицу и началась
в 1780 году, то есть
почти вслед за прибытием Бородавкина
в Глупов.
Когда прошение было прочитано и закрестовано, то у всех словно отлегло от сердца. Запаковали бумагу
в конверт, запечатали и сдали на
почту.
Но, с другой стороны, не видим ли мы, что народы самые образованные наипаче [Наипа́че (церковно-славянск.) — наиболее.]
почитают себя счастливыми
в воскресные и праздничные дни, то есть тогда, когда начальники мнят себя от писания законов свободными?
— Простите меня, ради Христа, атаманы-молодцы! — говорил он, кланяясь миру
в ноги, — оставляю я мою дурость на веки вечные, и сам вам тоё мою дурость с рук на руки сдам! только не наругайтесь вы над нею, ради Христа, а проводите
честь честью к стрельцам
в слободу!
Предводитель упал
в обморок и вытерпел горячку, но ничего не забыл и ничему не научился. Произошло несколько сцен,
почти неприличных. Предводитель юлил, кружился и наконец, очутившись однажды с Прыщом глаз на глаз, решился.
Он веселился без устали,
почти ежедневно устраивал маскарады, одевался дебардером, [Грузчиком (франц. dе́bardeur).] танцевал канкан и
в особенности любил интриговать мужчин.
Избалованные пятью последовательными градоначальничествами, доведенные
почти до ожесточения грубою лестью квартальных, они возмечтали, что счастье принадлежит им по праву и что никто не
в силах отнять его у них.
Такова была простота нравов того времени, что мы, свидетели эпохи позднейшей, с трудом можем перенестись даже воображением
в те недавние времена, когда каждый эскадронный командир, не называя себя коммунистом, вменял себе, однако ж, за
честь и обязанность быть оным от верхнего конца до нижнего.
Во-первых, они окружили себя целою сетью доносов, посредством которых до сведения Грустилова доводился всякий слух, к посрамлению его
чести относящийся; во-вторых, они заинтересовали
в свою пользу Пфейфершу, посулив ей часть так называемого посумного сбора (этим сбором облагалась каждая нищенская сума́; впоследствии он лег
в основание всей финансовой системы города Глупова).
Лишь
в позднейшие времена (
почти на наших глазах) мысль о сочетании идеи прямолинейности с идеей всеобщего осчастливления была возведена
в довольно сложную и не изъятую идеологических ухищрений административную теорию, но нивеляторы старого закала, подобные Угрюм-Бурчееву, действовали
в простоте души единственно по инстинктивному отвращению от кривой линии и всяких зигзагов и извилин.
Бригадир понял, что дело зашло слишком далеко и что ему ничего другого не остается, как спрятаться
в архив. Так он и поступил. Аленка тоже бросилась за ним, но случаю угодно было, чтоб дверь архива захлопнулась
в ту самую минуту, когда бригадир переступил порог ее. Замок щелкнул, и Аленка осталась снаружи с простертыми врозь руками.
В таком положении застала ее толпа; застала бледную, трепещущую всем телом,
почти безумную.
Положили: убиенных похоронив, заложить на месте битвы монумент, а самый день,
в который она происходила,
почтить наименованием «слепорода» и
в воспоминание об нем учредить ежегодное празднество с свистопляскою.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и
в нижнем этаже красили,
в верхнем уже
почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли
в первую большую комнату. Стены были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с господами.
Он прошел вдоль
почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили
в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
Прежде (это началось
почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности
в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
Гладиатор и Диана подходили вместе, и
почти в один и тот же момент: раз-раз, поднялись над рекой и перелетели на другую сторону; незаметно, как бы летя, взвилась за ними Фру-Фру, но
в то самое время, как Вронский чувствовал себя на воздухе, он вдруг увидал,
почти под ногами своей лошади, Кузовлева, который барахтался с Дианой на той стороне реки (Кузовлев пустил поводья после прыжка, и лошадь полетела с ним через голову).
Быть женой такого человека, как Кознышев, после своего положения у госпожи Шталь представлялось ей верхом счастья. Кроме того, она
почти была уверена, что она влюблена
в него. И сейчас это должно было решиться. Ей страшно было. Страшно было и то, что он скажет, и то, что он не скажет.