Неточные совпадения
Началась обедня, домашние певчие пели
на крылосе, Кирила Петрович сам подтягивал, молился, не
смотря ни направо, ни налево, и с гордым смирением поклонился в землю, когда дьякон громогласно упомянул и о зиждителе
храма сего.
Кажется, я и к угодникам езжу, и
на храмы Божии жертвую — и все мне лёгости нет!» — А встань-ко к свету, я
на тебя
посмотрю!
Он требует, чтоб мужичок выходил
на барщину в чистой рубашке, чтоб дома у него было все как следует, и хлеба доставало до нового, чтоб и рабочий скот, и инструмент были исправные, чтоб он, по крайней мере, через каждые две недели посещал
храм Божий (приход за четыре версты) и
смотрел бы весело.
Сходил бы, наконец, в дом бывшего откупщика, а ныне железнодорожного деятеля, у которого каждодневно, с утра до ночи, жуируют упраздненные полководцы и губернаторы,
посмотрел бы, как они поглощают предоставленную им гостеприимным хозяином провизию, послушал бы, как они костят современных реформаторов, но пост и
на этот
храм утех наложил свою руку.
— Да слышишь ли ты, голова! он
на других-то людей вовсе не походит.
Посмотрел бы ты, как он сел
на коня, как подлетел соколом к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот, как показал
на Кремль и соборные
храмы!.. и что тогда было в его глазах и
на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец! Не так грозен, как князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
— Женат! — вскричал Палицын. Он
посмотрел молча
на Юрия и повторил с негодованием: — Женат! Для чего же ты обманул меня, несчастный? И ты дерзнул в
храме божием, пред лицом господа твоего, осквернить свои уста лукавством и неправдою!.. Ах, Юрий Дмитрич, что ты сделал!
Андрей Ефимыч сконфузился и приложился к образу, а Михаил Аверьяныч вытянул губы и, покачивая головой, помолился шепотом, и опять у него
на глазах навернулись слезы. Затем пошли в Кремль и
посмотрели там
на царь-пушку и царь-колокол и даже пальцами их потрогали, полюбовались видом
на Замоскворечье, побывали в
храме Спасителя и в Румянцевском музее.
Если
смотреть на остров издали, с моря, он должен казаться подобным богатому
храму в праздничный день: весь чисто вымыт, щедро убран яркими цветами, всюду сверкают крупные капли дождя — топазами
на желтоватом молодом листе винограда, аметистами
на гроздьях глициний, рубинами
на кумаче герани, и точно изумруды всюду
на траве, в густой зелени кустарника,
на листве деревьев.
— Нет, Андрей Васьянович! Конечно, сам он от неприятеля не станет прятать русского офицера, да и
на нас не донесет, ведь он не француз, а немец, и надобно сказать правду — честная душа! А подумаешь, куда тяжко будет, если господь нас не помилует. Ты уйдешь, Андрей Васьянович, а каково-то будет мне
смотреть, как эти злодеи станут владеть Москвою, разорять
храмы господни, жечь домы наши…
— Нет, куда! Умираю… Вот возьми себе
на память… (Он указал рукой
на грудь.) Что это? — заговорил он вдруг, — посмотри-ка: море… все золотое, и по нем голубые острова, мраморные
храмы, пальмы, фимиам…
Вот и школа, похожая больше
на беляну, опрокинутую вверх дном, чем
на храм науки. У одного из трёх окон сидит учитель, строгая ножом какую-то палочку, и равнодушно
смотрит на подъехавшего мельника.
Только
посмотреть на жизнь, ведомую людьми в нашем мире,
посмотреть на Чикаго, Париж, Лондон, все города, все заводы, железные дороги, машины, войска, пушки, крепости,
храмы, книгопечатни, музеи, 30-этажные дома и т. п., и задать себе вопрос, что надо сделать прежде всего для того, чтобы люди могли жить хорошо? Ответить можно наверное одно: прежде всего перестать делать всё то лишнее, что теперь делают люди. А это лишнее в нашем европейском мире — это 0,99 всей деятельности людей.
Обойдя кругом главный
храм, он пошел было за монастырь
посмотреть на Новгород, но ворота монастырские уже были заперты.
Я здесь
на родине: во всякие часы дня могу
смотреть на места, где провел свое детство; там я родился, тут, ближе, Софьино, где я воспитывался; здесь Коломенское, а здесь золотоглавая Москва с ее
храмами и белокаменными палатами, с ее святынею и благолепием.
Он в той же деревянной маленькой церкви молился и божие слово читал, и его маленькая церковка ему с людьми хоть порою тесна была, да зато перегудинскому попу в его каменном
храме так было просторно, что он чуть ли не сам-друг с пономарем по всей церкви расхаживал и
смотрел, как смело
на амвон церковная мышь выбегала и опять под амвон пряталась.