Неточные совпадения
И он старался вспомнить ее такою, какою она была тогда, когда он в первый раз встретил ее тоже на станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье, а не жестоко-мстительною, какою она вспоминалась ему в
последнюю минуту. Он старался вспоминать лучшие минуты с нею; но эти минуты были навсегда отравлены. Он помнил ее только торжествующую, свершившуюся угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния. Он перестал чувствовать боль
зуба, и рыдания искривили его лицо.
Ласка всё подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив голову на высунувшуюся заднюю лапу. И в знак того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых
зуб липкие губы, затихла в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим
последним ее движением.
Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод — напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его
зубы; через несколько минут он издох; я остался в степи один, потеряв
последнюю надежду; попробовал идти пешком — ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.
Здесь Ноздрев захохотал тем звонким смехом, каким заливается только свежий, здоровый человек, у которого все до
последнего выказываются белые, как сахар,
зубы, дрожат и прыгают щеки, и сосед за двумя дверями, в третьей комнате, вскидывается со сна, вытаращив очи и произнося: «Эк его разобрало!»
Хозяин пригласил нас в гостиную за большой круглый стол, уставленный множеством тарелок и блюд с свежими фруктами и вареньями. Потом слуги принесли графины с хересом, портвейном и бутылки с элем. Мы попробовали
последнего и не могли опомниться от удовольствия: пиво было холодно как лед, так что у меня заныл
зуб. Подали воды, тоже прехолодной. Хозяин объяснил, что у него есть глубокие подвалы; сверх того, он нарочно велел нахолодить пиво и воду селитрой.
Сестрицы, в сопровождении отца, поднимаются по лестнице, бледнея при одной мысли о предстоящей встрече с матушкой. И действительно, забежав вперед, мы довольно явственно слышим, как
последняя сквозь
зубы, но довольно внятно произносит...
Не успел он докончить
последних слов, как все чудища выскалили
зубы и подняли такой смех, что у деда на душе захолонуло.
— Пить не могу:
зубы себе
последние выбью. Какой тут Паншин? К чему тут Паншин? А ты лучше мне скажи, кто тебя научил свидания по ночам назначать, а, мать моя?
Увы! Ардальон Семеныч уже не только не возмущался этими разговорами, но внимал им совершенно послушно. В
последнее время он весь отдался во власть мадеры, сделался необыкновенно тих и только изредка сквозь
зубы цедил...
«Знаешь ли, знаешь ли, Юля… — проговорил он задыхаясь, умоляющим голосом, — знаешь ли, что и я могу что-нибудь сделать?» Но при новом, еще сильнейшем взрыве хохота, последовавшем за его
последними словами, он стиснул
зубы, застонал и вдруг бросился — не в окно — а на свою супругу, занеся над нею кулак!
Но
последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие
зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
— Немало я таки с ними мученьев приняла! — повествовала Арина Петровна. — Иная до
последней минуты перемогается, лебезит — все надеется обмануть! Ну, да меня, голубушка, не перехитришь! я сама на этих делах
зубы съела! — прибавляла она почти сурово, словно грозясь кому-то.
Оставимте на несколько минут, или на несколько страниц, председателя и советника, который, после получения Анны в петлицу, ни разу не был в таком восторге, как теперь: он пожирал сердцем, умом, глазами и ушами приезжего; он все высмотрел: и то, что у него жилет был не застегнут на
последнюю пуговицу, и то, что у него в нижней челюсти с правой стороны
зуб был выдернут, и проч. и проч. Оставимте их и займемтесь, как NN-цы, исключительно странным гостем.
Первые три рода поводков употребляются для уженья щук, ибо по множеству и остроте
зубов она перегрызает, иногда в одну секунду, всякие лесы: волосяные, нитяные и шелковые, а
последний род поводков шелковых почти никто не употребляет.
— Весь, как есть, профуфырился! — отвечал приказчик, осклабляя желтые, как янтарь,
зубы. — И бог весть что такое сталось: вдруг закурил! Как только что попал в круг к бабам, так и заходил весь… Татар этих поить зачал, поит всех, баб это, девок угощать зачал, песельников созвал… ведь уж никак шестой штоф купил; за
последние два полушубок в кабаке оставил, и то не угомонился! Опять за вином побежал!
— Однако ж я заболталась-таки у тебя, — сказала она, держа в
зубах последние три шпильки и прикалывая в разных местах шляпу, — а мне еще нужно к Елисееву, потом к Балле, потом к Кирхгейму… надо же своих молодцов накормить!
Но не успела сестрица Дарья Ивановна наклеветать на Авдотью, как
последняя является с целым грузом поленишевки. Бутылки торчат у нее и в руках, и под мышками, и за пазухой, и в черном переднике, концы которого она закусила
зубами.
Зубы стучали, весь я дрожал, съеживался и казался себе таким маленьким, жалким и ничтожным, как
последняя озябшая собачонка.
О
последнем преступлении, где запирательство не вело ни к чему, он рассказывал подробно и охотно, на вопросы же о прошлом только скалил
зубы и посвистывал...
Сергей сел на хозяина, придавил обе его руки коленами и хотел перехватить под руками Катерины Львовны за горло, но в это же мгновение сам отчаянно вскрикнул. При виде своего обидчика кровавая месть приподняла в Зиновии Борисыче все
последние его силы: он страшно рванулся, выдернул из-под Сергеевых колен свои придавленные руки и, вцепившись ими в черные кудри Сергея, как зверь закусил
зубами его горло. Но это было ненадолго: Зиновий Борисыч тотчас же тяжело застонал и уронил голову.
В тот
последний раз он уж ничего не говорил со мной, и только чмокал, посасывая хлеб, — видимо,
зубов у него совсем уже не было.
Каркунов. Да, я баба-яга, а ты как думал? Вот как будут железные зубы-то, вот и буду я ими жевать жену-то — жевать, жевать… Константин, сослужи
последнюю службу, где жена, где жена моя, боярыня?
Потом дадут ногу большого, жирнейшего гуся или индюка: грызи
зубами, обгрызывай кость до
последнего, а жир — верите ли? так и течет по рукам; когда не успеешь обсосать тут же рук, то и на платье потечет, особливо если нянька, обязанная утирать нам рот, зазевается.
Последним живым человеком из ожиговского дома ушла Авдотья Мироновна, воспитанная по-монашески, и старик остался в своем доме, как
последний гнилой
зуб во рту.
Кисельников. Детки мои, детки! Что я с вами сделал! Вы — больные, вы — голодные; вас грабят, а отец помогает. Пришли грабители, отняли
последний кусок хлеба, а я не дрался с ними, не резался, не грыз их
зубами; а сам отдал, своими руками отдал
последнюю вашу пищу. Мне бы самому людей грабить да вас кормить; меня бы и люди простили, и Бог простил; а я вместе, заодно с грабителями, вас же ограбил. Маменька, маменька!
Волчье логово перед ним как на блюдечке. Где-то вдали, на колокольне, бьет шесть часов, и каждый удар колокола словно молотом бьет в сердце измученного зверюги. С
последним ударом волк поднялся с логова, потянулся и хвостом от удовольствия замахал. Вот он подошел к аманату, сгреб его в лапы и запустил когти в живот, чтобы разодрать его на две половины: одну для себя, другую для волчихи. И волчата тут; обсели кругом отца-матери, щелкают
зубами, учатся.
Атрофируется железистая ткань женской груди; замечается значительное падение половой силы; кости становятся более тонкими, первое и два
последних ребра выказывают наклонность к исчезновению;
зуб мудрости превратился в зачаточный орган и у 42 % европейцев совсем отсутствует; предсказывают, что после исчезновения
зубов мудрости за ними последуют смежные с ними четвертые коренные
зубы; кишечник укорачивается, число плешивых увеличивается…
Л. Н. Толстого.)] за веревку, повесила шляпу на край
последней перекладины, а сама взобралась на макушку мачты и оттуда корчилась, показывала
зубы и радовалась.
Смерть — это перемена в нашем теле, самая большая, самая
последняя. Перемены в нашем теле мы не переставая переживали и переживаем: то мы были голыми кусочками мяса, потом стали грудными детьми, потом повыросли волосы,
зубы, потом попадали
зубы — выросли новые, потом стала расти борода, потом мы стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы не боялись.
Несчастная женщина бросилась туда и нашла своего мужа простертым на земле и при
последнем издыхании: он лежал не дыша, с закатившимися под лоб глазами и с окровавленным ртом, из которого торчал синий кусочек закушенного
зубами языка.
Ему, однако, налили другой стакан и вылили в рот. Он тотчас же развеселился, сбегал в кабак, запалил трубку, стал осклабливать свои желтые съеденные
зубы и ко всякому слову ругаться. Допив
последнюю косуху, ямщики разошлись к тройкам, и мы поехали.
А темнота в лесу сгущается все больше и больше… Розоватые у опушки стволы сосен исчезли: появились угрюмые, точно затянутые траурной пеленой хвойные деревья… Они, как мохнатые чудища, сторожат тропинки. Стуча
зубами со страху, с холодным потом, выступившим на лбу, Любочка нагнулась еще раз, чтобы сорвать
последнюю травинку, выпрямилась и закаменела на месте. Какая-то белая фигура прямо двигалась на нее.
У той на ее подвижном личике давно исчезли
последние следы волнения… Уже по-прежнему лукаво блестели и щурились черные влажные глаза и сверкали в улыбке белые
зубы…
Все казалось, что вот-вот раздастся поблизости лошадиный топот и она увидит скачущего к ней на «венгерце» Игоря. Но прежняя тишина царила кругом. A силы Милицы все падали и падали с каждым шагом. Голова кружилась сильнее, лихорадка усиливалась с каждой минутой. Острые, ледяные струйки холода пронизывали насквозь, Дрожа и стуча
зубами, она, потеряв
последние силы, прислонилась к стволу дерева, не будучи в состоянии идти далее.
Когда гости толпой пошли по главной аллее сада смотреть освещение и дошли до находившейся в конце аллеи каменной беседки, то вдруг на крыльце
последней появился огромный черный человек с оскаленными
зубами.
Но всего замечательнее было лицо старика: совершенно оголенный череп, украшенный бахромой рыжевато-седых волос, такие же волосы росли перьями, образуя род усов под крючковатым носом и на приближавшемся к
последнему загнутом кверху подбородке, производя впечатление выщипанной бороды. Несколько считаемых единицами желтых
зубов выглядывало из-под тонких губ при разговоре и улыбке или гримасе, которая исправляла ее должность.
Последний еще более разъярился, и страшный кулак, как молот, готов был опуститься на голову Кузьмы, но тот, накренившись набок, избег удара, в то же время дал такую затрещину в ухо Степану, что тот пошатнулся. Не давая опомниться врагу, Кузьма бросился на него, ловко обхватил его за пояс, дал подножку и уложил на пол. Дав ему еще раза два в
зубы и надавив грудь коленкой, он спросил его...
— Барышня… — проговорил он сквозь
зубы, допивая
последний глоток бургунского и отирая рот салфеткой. — Пойдем представляться барышне, — добавил он с улыбкой и встал.
По заявлению поручика Вакулина, контуженного в голову, состоявшего при двух американских военных агентах, эти
последние вели себя настоящими «солдатами» — они всё время не покидали линии огня и с сигарами в
зубах спокойно стояли под сыпавшимися вокруг них пулями.
Наконец,
последним женихом, ставшим мужем графини Суворовой, был граф Николай Александрович
Зубов. В пятницу, на Масленой 1795 года, совершилось торжественное обручение в Таврическом дворце.
Давно была пора заняться
зубами — многие ныли. Но в вихре работы и сама боль ощущалась только как-то на поверхности мозга, не входя в глубь сознания. Однако в
последнюю ночь
зубы так разболелись, что Лелька совсем не спала и утром пошла в заводскую амбулаторию к зубному врачу.
Он состоял на службе еще у отца Эдуарда, но далеко не жаловал сына — этого пьяницу и обжору, как, конечно за глаза, он честил бывшего своего господина, а потому с удовольствием перешел на службу в замок Гельмст, где все дышало довольством и богатством, тогда как в замке Вальден приходилось часто класть
зубы на полку вместе с своим господином с той разницей, что
последний раньше уже пристроился к хлебосолу фон-Ферзену.
Оба офицера с трубками в
зубах полулежали в покойных креслах. Зарудин был в персидском архалуке, сюртук Кудрина был расстегнут.
Последний с жаром объяснял Николаю Павловичу сущность масонства. Кроме того, что это было любимой темой разговора, коньком Кудрина, он видел, что друг и брат по духу недостаточно тверд в вере, недостаточно предан великому учению, не всецело отдался этой высочайшей деятельности на земле, как называл Андрей Павлович деятельность масонских лож.
— Мир… — заскрежетал
зубами Потемкин, — мир! Я не хочу мира! Этот мир опозорит меня в глазах всего света… Я хочу войны, жесткой, упорной, неумолимой… и хоть бы мне пришлось вести ее на свой счет, я продал бы свое
последнее имение и отдохнул только в Царьграде…
Он состоял на службе еще у отца Эдуарда, но далеко не жаловал сына — этого пьяницу и обжору, как, конечно, за глаза, он честил бывшего своего господина, а потому с удовольствием перешел на службу в замок Гельмст, где все дышало довольством и богатством, тогда как в замке Вальден приходилось часто класть
зубы на полку вместе со своим господином, с той разницей, что
последний раньше уже пристроился к хлебосолу фон Ферзен.
Было смятение, и шум, и вопли, и крики смертельного испуга. В паническом страхе люди бросились к дверям и превратились в стадо: они цеплялись друг за друга, угрожали оскаленными
зубами, душили и рычали. И выливались в дверь так медленно, как вода из опрокинутой бутылки. Остались только псаломщик, уронивший книгу, вдова с детьми и Иван Порфирыч.
Последний минуту смотрел на попа — и сорвался с места, и врезался в хвост толпы, исторгнув новые крики ужаса и гнева.