Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание на
последнюю сцену.
Последнее произнесенное
слово должно произвесть электрическое потрясение на всех разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин разом, как будто из одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого
слова и"хозяином города"полагалась лишь в том, что
последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
Катавасов в коротких
словах передал ему
последнее известие и, войдя в кабинет, познакомил Левина с невысоким, плотным, очень приятной наружности человеком.
В этих
словах Агафьи Михайловны Левин прочел развязку драмы, которая в
последнее время происходила между Агафьей Михайловной и Кити. Он видел, что, несмотря на все огорчение, причиненное Агафье Михайловне новою хозяйкой, отнявшею у нее бразды правления, Кити все-таки победила ее и заставила себя любить.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его в
последнее время сомнений и страданий ревности.
Два казака, встретившие меня и следившие за убийцей, подоспели, подняли раненого, но он был уже при
последнем издыхании и сказал только два
слова...
Так он говорил долго, и его
слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и, Бог даст, в
последний…
Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в
последней степени, хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась ух какая юркая прыть женского характера! и хотя подчас в каждом приятном
слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял
последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее
слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
В
последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б, это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих
слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными
словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический Словарь.
Но когда подвели его к
последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным
словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи...
Дуня припомнила, между прочим,
слова брата, что мать вслушивалась в ее бред, в ночь накануне того
последнего рокового дня, после сцены ее с Свидригайловым: не расслышала ли она чего-нибудь тогда?
— Отнюдь нет-с, и даже в некотором смысле нелепость. Я только намекнул о временном вспоможении вдове умершего на службе чиновника, — если только будет протекция, — но, кажется, ваш покойный родитель не только не выслужил срока, но даже и не служил совсем в
последнее время. Одним
словом, надежда хоть и могла бы быть, но весьма эфемерная, потому никаких, в сущности, прав на вспоможение, в сем случае, не существует, а даже напротив… А она уже и о пенсионе задумала, хе-хе-хе! Бойкая барыня!
И так-то вот всегда у этих шиллеровских прекрасных душ бывает: до
последнего момента рядят человека в павлиные перья, до
последнего момента на добро, а не на худо надеются; и хоть предчувствуют оборот медали, но ни за что себе заранее настоящего
слова не выговорят; коробит их от одного помышления; обеими руками от правды отмахиваются, до тех самых пор, пока разукрашенный человек им собственноручно нос не налепит.
Мармеладов был в
последней агонии; он не отводил своих глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему все хотелось что-то ей сказать; он было и начал, с усилием шевеля языком и неясно выговаривая
слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него...
Я был глубоко оскорблен
словами гвардейского офицера и с жаром начал свое оправдание. Я рассказал, как началось мое знакомство с Пугачевым в степи, во время бурана; как при взятии Белогорской крепости он меня узнал и пощадил. Я сказал, что тулуп и лошадь, правда, не посовестился я принять от самозванца; но что Белогорскую крепость защищал я противу злодея до
последней крайности. Наконец я сослался и на моего генерала, который мог засвидетельствовать мое усердие во время бедственной оренбургской осады.
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять в стороне, и раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но
слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из
последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
— Да. В таких серьезных случаях нужно особенно твердо помнить, что
слова имеют коварное свойство искажать мысль.
Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно, заметил, что
последнее время весьма много говорят и пишут о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще
слово завоевало так много места, что филология уже как будто не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт, Белый…
Машина замолчала,
последние звуки труб прозвучали вразнобой и как сквозь вату, еврей не успел понизить голос, и по комнате раскатились отчаянные
слова...
— Ладно, — оставим это, — махнул рукой Дронов и продолжал: — Там, при
последнем свидании, я сказал, что не верю тебе. Так это я —
словам не верю, не верю, когда ты говоришь чужими
словами. Я все еще кружусь на одном месте, точно теленок, привязанный веревкой к дереву.
Тут, как осенние мухи, на него налетели чужие, недавно прочитанные
слова: «
последняя, предельная свобода», «трагизм мнимого всеведения», «наивность знания, которое, как Нарцисс, любуется собою» — память подсказывала все больше таких
слов, и казалось, что они шуршат вне его, в комнате.
Ему показалось, что
последние три
слова он подумал шепотом.
Появление Обломова в доме не возбудило никаких вопросов, никакого особенного внимания ни в тетке, ни в бароне, ни даже в Штольце.
Последний хотел познакомить своего приятеля в таком доме, где все было немного чопорно, где не только не предложат соснуть после обеда, но где даже неудобно класть ногу на ногу, где надо быть свежеодетым, помнить, о чем говоришь, —
словом, нельзя ни задремать, ни опуститься, и где постоянно шел живой, современный разговор.
Захар тронулся окончательно
последними жалкими
словами. Он начал понемногу всхлипывать; сипенье и хрипенье слились в этот раз в одну, невозможную ни для какого инструмента ноту, разве только для какого-нибудь китайского гонга или индийского тамтама.
Но
последние ее
слова, этот грубо-кокетливый вызов, обращенный прямо к нему и на него, заставили его подумать и о своей защите, напомнили ему о его собственной борьбе и о намерении бежать.
Вера не вынесла бы грубой неволи и бежала бы от бабушки, как убегала за Волгу от него, Райского,
словом — нет средств! Вера выросла из круга бабушкиной опытности и морали, думал он, и та только раздражит ее своими наставлениями или, пожалуй, опять заговорит о какой-нибудь Кунигунде — и насмешит. А Вера потеряет и
последнюю искру доверия к ней.
Он припомнил, как в
последнем свидании «честно» предупредил ее. Смысл его
слов был тот: «Помни, я все сказал тебе вперед, и если ты, после сказанного, протянешь руку ко мне — ты моя: но ты и будешь виновата, а не я…»
В
последнее мгновение, когда Райский готовился сесть, он оборотился, взглянул еще раз на провожавшую его группу. Он, Татьяна Марковна, Вера и Тушин обменялись взглядом — и в этом взгляде, в одном мгновении, вдруг мелькнул как будто всем им приснившийся, тяжелый полугодовой сон, все вытерпенные ими муки… Никто не сказал ни
слова. Ни Марфенька, ни муж ее не поняли этого взгляда, — не заметила ничего и толпившаяся невдалеке дворня.
Она поручила свое дитя Марье Егоровне, матери жениха, а
последнему довольно серьезно заметила, чтобы он там, в деревне, соблюдал тонкое уважение к невесте и особенно при чужих людях, каких-нибудь соседях, воздерживался от той свободы, которою он пользовался при ней и своей матери, в обращении с Марфенькой, что другие, пожалуй, перетолкуют иначе —
словом, чтоб не бегал с ней там по рощам и садам, как здесь.
Да и сверх того, им было вовсе не до русской литературы; напротив, по его же
словам (он как-то раз расходился), они прятались по углам, поджидали друг друга на лестницах, отскакивали как мячики, с красными лицами, если кто проходил, и «тиран помещик» трепетал
последней поломойки, несмотря на все свое крепостное право.
— Что бы вы ни говорили, я не могу, — произнес я с видом непоколебимого решения, — я могу только заплатить вам такою же искренностью и объяснить вам мои
последние намерения: я передам, в самом непродолжительном времени, это роковое письмо Катерине Николаевне в руки, но с тем, чтоб из всего, теперь случившегося, не делать скандала и чтоб она дала заранее
слово, что не помешает вашему счастью. Вот все, что я могу сделать.
— Твоя мать — совершеннейшее и прелестнейшее существо, mais [Но (франц.).]… Одним
словом, я их, вероятно, не стою. Кстати, что у них там сегодня? Они за
последние дни все до единой какие-то такие… Я, знаешь, всегда стараюсь игнорировать, но там что-то у них сегодня завязалось… Ты ничего не заметил?
Одним
словом, я не помню выражений письма, но она доверилась… так сказать, для
последнего разу… и, так сказать, отвечая самыми геройскими чувствами.
— Это играть? Играть? Перестану, мама; сегодня в
последний раз еду, особенно после того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил, что его денег там нет ни копейки. Вы не поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен с ним объясниться… Мама, милая, в прошлый раз я здесь сказал… неловкое
слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень люблю Христа…
Появившись, она проводила со мною весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним
словом, все мое приданое до
последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Она скрылась, с негодованием хлопнув дверью. В бешенстве от наглого, бесстыдного цинизма самых
последних ее
слов, — цинизма, на который способна лишь женщина, я выбежал глубоко оскорбленный. Но не буду описывать смутных ощущений моих, как уже и дал
слово; буду продолжать лишь фактами, которые теперь все разрешат. Разумеется, я пробежал мимоходом опять к нему и опять от няньки услышал, что он не бывал вовсе.
У меня сердце сжалось до боли, когда я услышал такие
слова. Эта наивно унизительная просьба была тем жалчее, тем сильнее пронзала сердце, что была так обнаженна и невозможна. Да, конечно, он просил милостыню! Ну мог ли он думать, что она согласится? Меж тем он унижался до пробы: он попробовал попросить! Эту
последнюю степень упадка духа было невыносимо видеть. Все черты лица ее как бы вдруг исказились от боли; но прежде чем она успела сказать
слово, он вдруг опомнился.
О, опять повторю: да простят мне, что я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до
последней строчки. Конечно, это только эссенция тогдашних мыслей, но, мне кажется, я этими самыми
словами и говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить, как не это? Разве в жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино же не оправдывало. In vino veritas. [Истина в вине (лат.).]
Люсон взято от тагальского
слова лосонг: так назывались ступки, в которых жители этого острова толкли рис, когда пришли туда первые испанцы, а эти
последние и назвали остров Лосонг.
С
последним лучом солнца по высотам загорелись огни и нитями опоясали вершины холмов, унизали берега —
словом, нельзя было нарочно зажечь иллюминации великолепнее в честь гостей, какую японцы зажгли из страха, что вот сейчас, того гляди, гости нападут на них.
Я, лежа у себя в койке, слышу всякий стук, крик, всякое движение парусов, командные
слова и начинаю понимать смысл
последних.
— Если вы меня не хотите видеть, то увидите удивительную актрису, — отвечая на смысл его
слов, сказала Mariette. — Не правда ли, как она хороша была в
последней сцене? — обратилась она к мужу.
Между матерью и дочерью не было сказано ни одного
слова на эту тему, но это не мешало
последней чувствовать, что больной отец был предоставлен на ее исключительное попечение.
Когда Nicolas выбросили из гимназии за крупный скандал, Агриппина Филипьевна и тогда не сказала ему в упрек ни одного
слова, а собрала
последние крохи и на них отправила своего любимца в Петербург.
— Ах, Миша, ведь это, пожалуй, как есть все и сбудется, до
последнего даже
слова! — вскричал вдруг Алеша, не удержавшись и весело усмехаясь.
— Господа, — начал он громко, почти крича, но заикаясь на каждом
слове, — я… я ничего! Не бойтесь, — воскликнул он, — я ведь ничего, ничего, — повернулся он вдруг к Грушеньке, которая отклонилась на кресле в сторону Калганова и крепко уцепилась за его руку. — Я… Я тоже еду. Я до утра. Господа, проезжему путешественнику… можно с вами до утра? Только до утра, в
последний раз, в этой самой комнате?
— Ваше превосходительство, ваше превосходительство… неужели?.. — начал было он и не договорил, а лишь всплеснул руками в отчаянии, хотя все еще с
последнею мольбой смотря на доктора, точно в самом деле от теперешнего
слова доктора мог измениться приговор над бедным мальчиком.
— Видишь. Непременно иди. Не печалься. Знай, что не умру без того, чтобы не сказать при тебе
последнее мое на земле
слово. Тебе скажу это
слово, сынок, тебе и завещаю его. Тебе, сынок милый, ибо любишь меня. А теперь пока иди к тем, кому обещал.
Но так как мотивов этих за ним никто предварительно не приметил, а все видели, напротив, что он барином любим, почтен бариновою доверенностью, то, конечно бы, его
последнего и заподозрили, а заподозрили бы прежде всего такого, который бы имел эти мотивы, кто сам кричал, что имеет эти мотивы, кто их не скрывал, перед всеми обнаруживал, одним
словом, заподозрили бы сына убитого, Дмитрия Федоровича.
Последний, по
словам старика, поехал на лодке в деревню за продуктами и должен был скоро возвратиться обратно.