Неточные совпадения
Кто-то посоветовал ему
послать за священником, он не хотел и говорил Кало, что жизни за гробом быть не может, что он настолько знает анатомию. Часу
в двенадцатом вечера он спросил штаб-лекаря по-немецки, который час, потом, сказавши: «Вот и Новый год, поздравляю вас», — умер.
Покуда
шла эта неурядица, Калерия Степановна как-то изловчилась перестроить старое аббатство. Туда и переселилась Милочка, по продаже Веригина, так как муж решительно отказался принять ее к себе. Вместе с нею перенесли
в аббатство свои штаб-квартиры и паны Туровский, Бандуровский и Мазуровский.
Потом пили за здоровье Николаева и за успех его на будущей службе
в генеральном
штабе, пили
в таком духе, точно никогда и никто не сомневался, что ему действительно удастся наконец поступить
в академию. Потом, по предложению Шурочки, выпили довольно вяло за именинника Ромашова; пили за присутствующих дам и за всех присутствующих, и за всех вообще дам, и за
славу знамен родного полка, и за непобедимую русскую армию…
Я отправился
в канцелярию, и только вышел, встречаю знакомого генерала А.Д. Мартынова, начальника
штаба,
в те дни замещавшего наказного атамана, бывшего
в отпуску. Я ему сказал, что
иду в канцелярию за справками.
Я
шел с сыном Богданова, Василием, который служил писарем
в Москве при окружном
штабе. Это был развитой малый, мой приятель, иногда мы с ним охотились. Мы наткнулись на эту компанию и удостоились приглашения отца Памво. У Василия Богданова были все приятели: представил он и меня им как своего друга.
Наши приятели, не говоря ни слова,
пошли вслед за незнакомым. Когда они стали подходить к огням, то заметили, что он был
в военном сюртуке с штаб-офицерскими эполетами. Подойдя к биваку Зарецкого, он повернулся и сказал веселым голосом...
Сам Карл Федорович с нами
в поход не
шел, иначе, подъехав к левому его стремени, я считал бы себя безопасным от всякого рода выходок собравшейся
в кучку с левой стороны походной колонны зубоскалов. Чтобы избежать заведомо враждебной среды, я безотлучно
шел в голове полка, перед трубаческим хором, начинавшим по знаку штаб-трубача играть при вступлении во всякое жилое место. Мои поездки к Петковичам не могли быть неизвестны
в полку; но едва ли многие знали, где именно Федоровка.
Телефонист (по телефону). Слухаю!.. Слухаю!..
Слава!
Слава! Пан полковник! Пан полковник!
В штаб пришли ходоки от двух гетьманских сердюкских полкив. Батько веде с ними переговоры о переходе на нашу сторону.
Николка. Как близко. Впечатление такое, будто бы под Святошином стреляют. Интересно, что там происходит? Алеша, может быть, ты
пошлешь меня узнать,
в чем дело
в штабе? Я бы съездил.
Мышлаевский. Сменили сегодня,
слава тебе, Господи! Пришла пехотная дружина. Скандал я
в штабе на посту устроил. Жутко было! Они там сидят, коньяк
в вагоне пьют. Я говорю, вы, говорю, сидите с гетманом во дворце, а артиллерийских офицеров вышибли
в сапогах на мороз с мужичьем перестреливаться! Не знали, как от меня отделаться. Мы, говорят, командируем вас, капитан, по специальности
в любую артиллерийскую часть. Поезжайте
в город… Алеша, возьми меня к себе.
Полк наш стоял на юге,
в городе, — тут же был и
штаб сего Ерофеича. И попало мне
идти в караул к погребам с порохом, под самое Светлое воскресенье. Заступил я караул
в двенадцать часов дня
в чистую субботу, и стоять мне до двенадцати часов
в воскресенье.
— То есть снарядим-то мы его здесь, но не
в гвардию, а
пошлем в какой-нибудь из варшавских полков. Там он будет теперь полезнее. А Чарыковский все это обделает
в Главном
Штабе и быстро и хорошо!
— Ну, так вот она дорога
в штаб! — прервал я его и
пошел с сестрами.
29 сентября пальба особенно усилилась. Пушки гремели непрерывно, вдоль позиций как будто с грохотом валились друг на друга огромные шкапы. Снаряды со свистом уносились вдаль, свисты сливались и выли, как вьюга… Непрерывно трещал ружейный огонь.
Шли слухи, что японцы обошли наше правое крыло и готовы прорвать центр. К нам подъезжали конные солдаты-ординарцы, спрашивали, не знаем ли мы, где такой-то
штаб. Мы не знали. Солдат
в унылой задумчивости пожимал плечами.
Уходите скорей, японцы
идут!» Помчался я
в штаб, — там уж развороченный муравейник, все садятся на лошадей.
Мы укладывались спать
в нашем сарайчике. Из
штаба принесли приказ: завтра на заре
идти на станцию Каюань,
в тридцати пяти верстах севернее Телина. Воротился с вокзала засидевшийся там Брук и сообщил, что на вокзале паника: снимают почтовые ящики и телеграфные аппараты, все бегут; японцы подступают к Телину.
Из
штаба нашего корпуса пришел приказ: обоим госпиталям немедленно свернуться и завтра утром
идти в деревню Сахотаза, где ждать дальнейших приказаний. А как же быть с больными, на кого их бросить? На смену нам должны были прийти госпитали другой дивизии нашего корпуса, но поезд наместника остановил на железной дороге все движение, и было неизвестно, когда они придут. А нам приказано завтра уходить!
Под вечер мы получили из
штаба корпуса приказ: обоим госпиталям немедленно двинуться на юг, стать и развернуться у станции Шахе. Спешно увязывались фуры, запрягались лошади. Солнце садилось; на юге, всего за версту от нас, роями вспыхивали
в воздухе огоньки японских шрапнелей, перекатывалась ружейная трескотня. Нам предстояло
идти прямо туда.
— Это нарыв на теле армии, все равно, что генеральный
штаб. Дворянчики,
в моноклях, французят,
в узких брючках и лакированных сапогах… Когда нам пришлось
идти в контратаку, оказалось, никакой артиллерии нет, мы взяли деревню без артиллерийской подготовки… А они, голубчики, вот где! Удирают и всех топчут по дороге! Знают, что их орудия — самая большая драгоценность армии!
В штабе и лазарете говорили о возможности близкого отступления. Рассказывали, что впереди на восемьдесят верст нигде не находят японцев, что они где-то глубоким обходом
идут на север. Рассказывали, что японцы прислали нам приглашение разговеться у них на пасху
в Харбине. Вспоминали, как они недавно приглашали нас на блины
в Мукден… Решено, как передавали, бросить сыпингайские позиции и отступить за Сунгари, к Харбину.
Вылезли мы,
пошли отыскивать местного коменданта.
В комендантском управлении теснилась большая толпа
штаб — и обер-офицеров. Все требовали мест.
Войска входили с музыкой и развернутыми знаменами,
штаб — и обер-офицеры, — будем говорить словами очевидца и участника Нащокина, — так, как были на войне,
шли с оружием, с примкнутыми штыками; шарфы имели подпоясаны; у шляп, поверх бантов, за поля были заткнуты кокарды лаврового листа, чего ради было прислано из дворца довольно лаврового листа для делания кокард к шляпам, ибо
в древние времена римляне, после победы, входили
в Рим с лавровым венцом, и то было учинено
в знак того древнего обыкновения, что с знатной победой над турками возвратились.
В доме, когда Александр Васильевич вернулся из Нейшлота, уже
шли приготовления. За день до свадьбы штаб-лекарша пришла к своему жильцу. Суворов был очень весел, бегал по комнате и, увидев свою «маменьку», сам подал ей стул.
— Пусть распустят резервный батальон из риг! — закричали ему. — Зачем их там поставили? Небось, думают, что солдаты будут с нами драться? Да мы их кольями закидаем, да и как они осмелятся! Когда уже на то
пойдет, то мы
в штабе кирпича не оставим!
Редакции газет сделали бы доброе дело, если бы
посылали по экземпляру газет
в корпусные
штабы действующей армии.
Буйные толпы поселян, поселянок и кантонистов набежали на
штаб. Мятежники были и пешие, и верхами, вооруженные топорами, шкворнями, кольями и разными сельскими оружиями,
шли в рубахах, с платками и тряпицами на шеях, с завязанным ртом из глупой предосторожности против мнимой отравы, летающей, будто бы,
в воздухе с пылью.
Из-под арки главного
штаба шел, направляясь
в казармы, Преображенский караул.
По смерти Александра Павловича
в его бумагах нашли список главных начальников заговора, и барон Дибич, убежденный, что этот заговор мог не сегодня-завтра вспыхнуть, счел себя вправе привести
в исполнение последние приказания своего августейшого повелителя. Он
послал в Тульчин генерала Чернышева, чтобы уведомить обо всем князя Витгенштейна, главнокомандующего южной армией, и чтобы арестовать нескольких штаб-офицеров, между прочим, и Павла Пестеля.
Адъютант был прислан из главного
штаба подтвердить полковому командиру то, чтò было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно
в том положении,
в котором он
шел —
в шинелях,
в чехлах и без всяких приготовлений.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Чтó я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский
штаб находится неподалеку
в деревне, куда
шли обозы. Ростов поехал за ними.
Ночь была темная, теплая, осенняя.
Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и
в полтора часа проскакав 30 верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был
в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный
Штаб», и бросив лошадь, он вошел
в темные сени.
Про батарею Тушина было забыто, и только
в самом конце дела, продолжая слышать канонаду
в центре, князь Багратион
послал туда дежурного штаб-офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником
штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений,
шла более чем обыкновенно сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях.
Решено было
послать донесение
в штаб.
11 октября,
в тот самый день, когда
в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака,
в штабе эскадрона походная жизнь спокойно
шла по-старому. Денисов, проигравший всю ночь
в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов
в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им
шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при
штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил...