Неточные совпадения
Он поскорей
звонит. Вбегает
К нему слуга француз Гильо,
Халат и туфли предлагает
И подает ему белье.
Спешит Онегин одеваться,
Слуге велит приготовляться
С ним вместе ехать и с собой
Взять также ящик боевой.
Готовы санки беговые.
Он сел, на мельницу летит.
Примчались. Он слуге велит
Лепажа стволы роковые
Нести за ним, а лошадям
Отъехать в
поле к двум дубкам.
Самгин сел, пытаясь снять испачканный ботинок и боясь испачкать руки. Это напомнило ему Кутузова. Ботинок упрямо не слезал с ноги, точно прирос к ней. В комнате сгущался кисловатый запах. Было уже очень поздно, да и не хотелось
позвонить, чтоб пришел слуга, вытер
пол. Не хотелось видеть человека, все равно — какого.
— Передавили друг друга. Страшная штука. Вы — видели? Черт… Расползаются с
поля люди и оставляют за собой трупы. Заметили вы: пожарные едут с колоколами, едут и —
звонят! Я говорю: «Подвязать надо, нехорошо!» Отвечает: «Нельзя». Идиоты с колокольчиками… Вообще, я скажу…
И инструмент зазвенел ровнее. Начавшись высоко, оживленно и ярко, звуки становились все глубже и мягче. Так
звонит набор колокольцев под дугой русской тройки, удаляющейся по пыльной дороге в вечернюю безвестную даль, тихо, ровно, без громких взмахов, все тише и тише, пока последние ноты не замрут в молчании спокойных
полей.
Покамест расстаюсь с вами.
Звонят к всенощной — жар уменьшился; я пойду не в церковь, а в
поле, — там можно и подышать и помолиться.
Он взял со стола колокольчик и
позвонил. Никто не шел. Авиновицкий схватил колокольчик в обе руки, поднял неистовый трезвон, потом бросил колокольчик на
пол, застучал ногами и закричал диким голосом.
Кроткий весенний день таял в бледном небе, тихо качался прошлогодний жухлый бурьян, с
поля гнали стадо, сонно и сыто мычали коровы. Недавно оттаявшая земля дышала сыростью, обещая густые травы и много цветов. Бил бондарь, скучно
звонили к вечерней великопостной службе в маленький, неубедительный, но крикливый колокол. В монастырском саду копали гряды, был слышен молодой смех и говор огородниц; трещали воробьи, пел жаворонок, а от холмов за городом поднимался лёгкий голубой парок.
Когда она
звонила, то
Поля, считавшая меня ее фаворитом и ненавидевшая меня за это, говорила с язвительной усмешкой...
Когда, наконец, в субботу
позвонили снизу и на лестнице послышался знакомый голос, она до такой степени обрадовалась, что зарыдала; она бросилась к нему навстречу, обняла его, целовала ему грудь и рукава, говорила что-то такое, чего нельзя было понять. Швейцар внес чемоданы, послышался веселый голос
Поли. Точно кто на каникулы приехал!
С
поля налетал холодный ветер, принося мелкую пыль отдаленного дождя. В окнах домов уже вспыхивали желтые огни. По времени надо бы к вечерне
звонить, а колокола не слышно, город облегла жуткая тишина, только ветер вздыхал и свистел, летая над крышами домов, молча прижавшихся к сырой и грязной земле.
Абогин резко
позвонил. Когда на его зов никто не явился, он еще раз
позвонил и сердито швырнул колокольчик на
пол; тот глухо ударился о ковер и издал жалобный, точно предсмертный стон. Явился лакей.
И всегда Меркулов не любил глядеть понизу, а во все дни светлой недели он носил голову немного назад и смотрел поверх лбов. И всю неделю он был трезв, каждое утро от обеден до вечерни
звонил на колокольне Михаила-архангела, а после вечерни или сидел у звонаря Семена, или на десяток верст уходил в
поле. И домой возвращался только ночью.
На белой колокольне Михаила-архангела, к приходу которого принадлежала Стрелецкая, толкалось в эти дни много праздного разряженного народа: одни приходили посмотреть на город с высоты, стояли у шатких деревянных перил и грызли семечки из-под
полы, чтоб не заругался сторож; другие для забавы
звонили, но скоро уставали и передавали веревку; и только для одного Меркулова праздничный звон был не смехом, не забавой, а делом таким серьезным и важным, в которое нужно вкладывать всю душу.
По темной, крутой лестнице я поднялся во второй этаж и
позвонил. В маленькой комнатке сидел у стола бледный человек лет тридцати, в синей блузе с расстегнутым воротом; его русые усы и бородка были в крови, около него на
полу стоял большой глиняный таз; таз был полон алою водою, и в ней плавали черные сгустки крови. Молодая женщина, плача, колола кухонным ножом лед.
И вслед за тем она порывисто
позвонила и спустила ноги на
пол.
— Был… И даже продолжительно беседовал. Так как ты грех взяла на себя, то я и явился в качестве любителя женского
пола.
Звоню. Отворяют мне дверь — и что же: вижу знакомое лицо.
Это было в сумерки; за стеною на невидимой церкви тягуче
звонил колокол, сзывая верующих; вдалеке, по пустынному, поросшему бурьяном
полю черной точкой двигался неведомый путник, уходящий в неведомую даль; и тихо было в нашей тюрьме, как в гробнице.
— Отчего он не
звонит? Что, если кто-нибудь блуждает в
поле?