Пропустив мимо себя орудия, Иоле с радостным и легким чувством поскакал вперед. Впереди батареи ехал его брат Танасио. Лицо
пожилого капитана было, как всегда, озабочено и сурово. Брови нахмурены, губы сжаты. Впрочем, нынче эти брови показались Иоле более нахмуренными, нежели обыкновенно. Иоле видел ясно, что тревожные думы осаждают голову брата. Ему стало бесконечно жаль его. Захотелось приласкать этого закаленного, сурового воина, который так мастерски умел владеть собою и своим настроением.
Неточные совпадения
За столом, покрытым бумагами, сидели два человека:
пожилой генерал, виду строгого и холодного, и молодой гвардейский
капитан, лет двадцати осьми, очень приятной наружности, ловкий и свободный в обращении.
Это были штабс-капитан Клодт, алкоголик и вор, отчисленный от командования ротой, и подпрапорщик Золотухин, долговязый,
пожилой, уже плешивый игрок, скандалист, сквернослов и тоже пьяница из типа вечных подпрапорщиков.
Но в доме жили жильцы — известный в городе
капитан с сестрицей и при них
пожилая работница, и вот эти-то жильцы,
капитан, сестра его и работница, все трое были в эту ночь зарезаны и, очевидно, ограблены.
Произошло его отсутствие оттого, что
капитан, возбужденный рассказами Миропы Дмитриевны о красоте ее постоялки, дал себе слово непременно увидать m-lle Рыжову и во что бы то ни стало познакомиться с нею и с матерью ее, ради чего он, подобно Миропе Дмитриевне, стал предпринимать каждодневно экскурсии по переулку, в котором находился домик Зудченки, не заходя, впрочем, к сей последней, из опасения, что она начнет подтрунивать над его увлечением, и в первое же воскресенье Аггей Никитич, совершенно неожиданно для него, увидал, что со двора Миропы Дмитриевны вышли:
пожилая, весьма почтенной наружности, дама и молодая девушка, действительно красоты неописанной.
Сам Пухов,
пожилой чиновник, и брат его — помощник
капитана на Самолетском пароходе, служивший когда-то юнкером.
Несмотря на строгость, в боях принимали участие и солдаты обозной роты, которым мирволил командир роты,
капитан Морянинов, человек
пожилой, огромной физической силы, в дни юности любитель боев, сожалевший в наших беседах, что мундир не позволяет ему самому участвовать в рядах; но тем не менее он вместе с Лондроном в больших санях всегда выезжал на бои, становился где-нибудь в поле на горке и наблюдал издали.
Это был первый министр его величества короля гавайского, мистер Вейль,
пожилой, довольно красивый шотландец, с седыми курчавыми волосами, карьера которого, как потом рассказывал
капитан со слов самого мистера Вейля, была довольно разнообразная и богатая приключениями.
На другой день король и королева, приглашенные
капитаном к обеду, приехали на корвет в сопровождении своего дяди, губернатора острова,
пожилого, коротко остриженного канака с умным и энергичным лицом, который потом, после смерти Камеамеа IV, года через три после пребывания «Коршуна» в Гонолулу, вступил на престол, и неизбежного первого министра, мистера Вейля, которого король очень любил и, как уверяли злые языки, за то, что умный шотландец не очень-то обременял делами своего короля и не прочь был вместе с ним распить одну-другую бутылку хереса или портвейна, причем не был одним из тех временщиков, которых народ ненавидит.
Злорадствовал и Захар Петрович,
пожилой невзрачный артиллерийский офицер, выслужившийся из кантонистов и решительно не понимавший службы без порки и без «чистки зубов»; уж он получил серьезное предостережение от
капитана, что его спишут с корвета, если он будет бить матросов, и потому Захар Петрович не особенно был расположен к командиру.
Капитан Петрович при слабом отблеске костра успел разглядеть горящие глаза Иоле, его воодушевленное лицо и молящую улыбку. Неизъяснимое чувство любви, жалости и сознания своего братского долга захватили этого
пожилого офицера. Он понял, чего хотел Иоле, этот молодой орленок, горячий, смелый и отважный, достойный сын своего отца. Он понял, что юноша трепетал при одной мысли о возможности подобраться к неприятельскому судну и в отчаянном бою заставить замолчать австрийские пушки.