Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с
ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский
подымается.)
А уже огонь
подымался над костром, захватывал его
ноги и разостлался пламенем по дереву… Да разве найдутся
на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!
Со всех сторон из травы уже стал
подыматься густой храп спящего воинства,
на который отзывались с поля звонкими ржаньями жеребцы, негодующие
на свои спутанные
ноги.
— «Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный, ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление, Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя слово Иисусе, придержал рукою рясу
на шелковой подкладке и, опустившись
на одно колено, поклонился в землю, а хор запел последние слова: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», а арестанты падали и
подымались, встряхивая волосами, остававшимися
на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые
ноги.
— Что мне делается; живу, как старый кот
на печке. Только вот
ноги проклятые не слушают. Другой раз точно
на чужих
ногах идешь… Ей-богу! Опять, тоже вот идешь по ровному месту, а левая
нога начнет задирать и начнет задирать. Вроде как
подымаешься по лестнице.
Замеченный мною барсук часто
подымался на задние
ноги и старался что-то достать, но что именно — я рассмотреть никак не мог. Он так был занят своим делом, что совершенно не замечал нас. Долго мы следили за ним, наконец мне наскучило это занятие, и я пошел вперед.
— Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует
на стол, — сказал голова, гневно
подымаясь с своего места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под
ноги. Голова остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его
на руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
Только что дошел, однако ж, до половины и хотел разгуляться и выметнуть
ногами на вихорь какую-то свою штуку, — не
подымаются ноги, да и только!
Помолчав с минуту, он оттолкнул
ногой Александру Степановну и закричал: «Вон! и не смей показываться
на глаза, покуда не позову!» Никто не дожидался дальнейших приказаний; в одну минуту горница опустела, и всё стало тихо вокруг Степана Михайлыча, у которого еще долго темны и мутны были голубые зрачки глаз, долго тяжело он дышал и грудь его высоко
подымалась, потому что он сдержал свое бешенство, не удовлетворил своему разгоревшемуся гневу.
Представьте себе четвероугольное туловище, которое едва могло держаться в равновесии
на двух коротких и кривых
ногах; величественно закинутую назад голову в превысокой косматой шапке, широкое, багровое лицо; огромные, оловянного цвета, круглые глаза; вздернутый нос, похожий
на луковицу, и бесконечные усы, которые не опускались книзу и не
подымались вверх, но в прямом, горизонтальном направлении, казалось, защищали надутые щеки, разрумяненные природою и частым употреблением горелки.
Со всем тем лицо ее выражало более суеты и озабоченности, чем когда-нибудь; она перебегала от крылечка в клетушку, от клетушки к задним воротам, от задних ворот снова к крылечку, и во все время этих путешествий присутствовавшие могли только видеть одни
ноги тетушки Анны: верхняя же часть ее туловища исчезала совершенно за горшками, лагунчиками, скрывалась за решетом, корчагою или корытом, которые каждый раз
подымались горою
на груди ее, придерживаемые в обхват руками.
Как дикой зверь впиваюсь я в беззащитную мою клячу; казацкая плеть превращается в руке моей в барабанную палку, удары сыпятся как дождь; мой аргамак чувствует наконец необходимость пуститься в галоп,
подымается на задние
ноги, хочет сделать скачок, спотыкается, падает — и преспокойно располагается, лежа одним боком
на правой моей
ноге, отдохнуть от тяжких трудов своих.
Одно колесо ухает в яму, другое
на воздух
подымается, чемодан
на ноги — бух… потом
на бок, потом
на другой, потом носом вперед, потом затылком.
Рассказывал он также о своих встречах под водой с мертвыми матросами, брошенными за борт с корабля. Вопреки тяжести, привязанной к их
ногам, они, вследствие разложения тела, попадают неизбежно в полосу воды такой плотности, что не идут уже больше ко дну, но и не
подымаются вверх, а, стоя, странствуют в воде, влекомые тихим течением, с ядром, висящим
на ногах.
Приведя таким образом шест в должное равновесие, акробат шепнул несколько слов мальчику, который влез ему сначала
на плечи, потом обхватил шест тонкими руками и
ногами и стал постепенно
подыматься кверху.
Всю первую половину мая шли непрерывные дожди, а мы двигались без палаток. Бесконечная глинистая дорога
подымалась на холм и спускалась в овраг чуть ли не
на каждой версте. Идти было тяжело.
На ногах комья грязи, серое небо низко повисло, и беспрерывно сеет
на нас мелкий дождь. И нет ему конца, нет надежды, придя
на ночлег, высушиться и отогреться: румыны не пускали нас в жилье, да им и негде было поместить такую массу народа. Мы проходили город или деревню и становились где-нибудь
на выгоне.
Теперь чувство темпа достигает самой высшей напряженности и держится
на каком-то тонком волоске, вот-вот готовом порваться. Та-та-та-та! — ровно отпечатывают по земле
ноги Изумруда. Трра-трра-трра! — слышится впереди галоп белого жеребца, увлекающего за собой Изумруда. В такт бегу колеблются гибкие оглобли, и в такт галопу
подымается и спускается
на седле мальчик, почти лежащий
на шее у лошади.
Вскоре почувствовал он под
ногами покатость горы, по которой дней пять тому назад
подымался на пегашке; смутно и как бы сквозь сон мелькнуло в голове его это воспоминание.
Ни одно приветствие не удерживало ее
на пути, и сто любопытных глаз, озиравших с головы до
ног незнакомую красавицу, вызвали краску
на нежные щеки ее, — глаза покрылись какою-то электрической влагой, грудь неровно
подымалась, и можно было догадаться по выражению лица, что настала минута для нее мучительна<я>.
— Все, — заговорила она,
подымаясь через несколько минут
на ноги и тоскливо водя угасшими глазами по своей унылой каморке, — все ему отдала, ничего у меня больше нет. Нечего мне ему дать больше, голубчику… Хоть бы сходить к нему…
От купальни нужно было
подыматься вверх,
на гору, по узкой тропинке, которая была зигзагами проложена в сыпучем черном шифере, поросшем корявым дубнячком и бледно-зелеными кочнями морской капусты. Воскресенский взбирался легко, шагая редко и широко своими длинными мускулистыми
ногами. Но тучный доктор, покрывший голову, вместо шляпы, мокрым полотенцем, изнемогал от зноя и одышки. Наконец он совсем остановился, держась за сердце, тяжело дыша и мотая головой.
По свистку хозяина слон неуклюже
подымался на задние
ноги и стоял таким образом до тех пор, пока Энрико не ударял его слегка хлыстом по брюху.
Еще половины песни не пропели, как началось «раденье». Стали ходить в кругах друг зá другом мужчины по солнцу, женщины против. Ходили, прискакивая
на каждом шагу, сильно топая
ногами, размахивая пальмами и платками. С каждой минутой скаканье и беганье становилось быстрей, а пение громче и громче. Струится пот по распаленным лицам, горят и блуждают глаза, груди у всех тяжело
подымаются, все задыхаются. А песня все громче да громче, бег все быстрей и быстрей. Переходит напев в самый скорый. Поют люди Божьи...
На третий день он, почти голый, еле-еле передвигал
ноги, падал в бессилии,
подымался, шел несколько шагов, опять падал и подолгу лежал без движения.