По возвращении домой после пира у правителя, где Нефора виделась и
говорила с епископом, она бросилась в постель, но, несмотря на поздний час ночи, не могла заснуть: известие о том, что отвергшего ее художника Зенона нет в числе христиан, которые должны явиться передвигателями горы и подвергнуться, по всем вероятиям, всеобщему посмеянию, поразило Нефору и отогнало от нее покой.
Неточные совпадения
Говорил это
епископ со вздохами,
с грустью…
Видела одного
епископа, он недавно беседовал
с царем,
говорит, что царь — самый спокойный человек в России.
Наконец мы собрались к миссионерам и поехали в дом португальского
епископа. Там, у молодого миссионера, застали и монсиньора Динакура,
епископа в китайском платье, и еще монаха
с знакомым мне лицом. «Настоятель августинского монастыря, — по-французски не
говорит, но все разумеет», — так рекомендовал нам его
епископ. Я вспомнил, что это тот самый монах, которого я видел в коляске на прогулке за городом.
По приезде адмирала
епископ сделал ему визит. Его сопровождала свита из четырех миссионеров, из которых двое были испанские монахи, один француз и один китаец, учившийся в знаменитом римском училище пропаганды. Он сохранял свой китайский костюм, чтоб свободнее ездить по Китаю для сношений
с тамошними христианами и для обращения новых. Все они завтракали у нас; разговор
с епископом, итальянцем, происходил на французском языке, а
с китайцем отец Аввакум
говорил по-латыни.
Мы сидели
с полчаса;
говорил все
епископ.
Долго
говорил он
с нами; корил нас в небывалых изменах, высчитывал нам наши вины, которых мы не ведали за собою, и наконец сказал, что я-де только по упросу богомольцев моих,
епископов, беру паки мои государства, но и то на уговоре.
Мне хотелось
поговорить с ним, когда он трезв, но трезвый он только мычал, глядя на все отуманенными, тоскливыми глазами. От кого-то я узнал, что этот на всю жизнь пьяный человек учился в казанской академии, мог быть архиереем, — я не поверил этому. Но однажды, рассказывая ему о себе, я упомянул имя
епископа Хрисанфа; октавист тряхнул головою и сказал...
— Э, вы совсем не то
говорите, что надо. Если бы вы захотели, я повел бы вас в нашу синагогу… Ну, вы увидели бы, какая у нас хорошая синагога. А наш раввин здесь в таком почете, как и всякий священник. И когда его вызывали на суд, то он сидел
с их
епископом, и они
говорили друг
с другом… Ну, совсем так, как двоюродные братья.
Прежде отшедший
епископ был недоволен новым соседством и, ничем не стесняясь, прямо
говорил: «Возьмите вон отсюда это падло, душно мне
с ним».
— Как есть анафему, матушка, — подтвердил Василий Борисыч. — Да потом и
говорит: «Теперь поезжайте
с жалобой к митрополиту. Вам, отлученным и анафеме преданным, веры не будет». Да, взявши Кормчую, шестое правило второго собора и зачал вычитывать: «Аще которые осуждены или отлучены, сим да не будет позволено обвинять
епископа». Наши так и обмерли: делу-то не пособили, а клятву
с анафемой доспели!.. Вот те и
с праздником!..
— Тот Стуколов где-то неподалеку от Красноярского скита искал обманное золото и в том обмане заодно был
с епископом. Потому Патап Максимыч и думает, что
епископ и по фальшивым деньгам не без участия… Сердитует очень на них… «Пускай бы,
говорит, обоих по одному канату за Уральские бугры послали, пускай бы там настоящее государево золото, а не обманное копали…» А игумна Патап Максимыч жалеет и так полагает, что попал он безвинно.
— Слушайте: дорогой, как мы из австрийских пределов
с епископом в Москву ехали, рассказал я ему про свои хожденья,
говорил и про то, как в сибирских тайгах земляным маслом заимствовался.
— Тебя хотят монахи сжечь, Мария! — сказал он жене, пришедши домой от
епископа. — Они
говорят, что ты ведьма, и приказали мне привести тебя туда…Послушай, жена! Если ты на самом деле ведьма, то бог
с тобой! — обратись в черную кошку и убеги куда-нибудь; если же в тебе нет нечистого духа, то я не отдам тебя монахам…Они наденут на тебя ошейник и не дадут тебе спать до тех пор, пока ты не наврешь на себя. Убегай же, если ты ведьма!
Когда воины пришли за
епископом, то он спокойно играл в шахматы
с одной знатной прихожанкой и удивился всему, что услыхал, и начал
говорить, что он лицо подчиненное и ничего не смеет без патриарха; но когда ему сказали, что патриарх выставил его лицом самостоятельным в Александрии, а сам неизвестно куда уехал, то
епископ заплакал.