Неточные совпадения
(Из записной книжки Н.В.
Гоголя.)] густой щетиною вытыкавший из-за ивы иссохшие от страшной глушины, перепутавшиеся и скрестившиеся листья и сучья, и, наконец, молодая ветвь клена, протянувшая сбоку свои зеленые лапы-листы, под один из которых забравшись бог
весть каким образом, солнце превращало его вдруг в прозрачный и огненный, чудно сиявший в этой густой темноте.
— Душа моя, это не беда; то ли еще на свете приедается! А теперь, я думаю, не проститься ли нам? С тех пор как я здесь, я препакостно себя чувствую, точно начитался писем
Гоголя к калужской губернаторше. Кстати ж, я не
велел откладывать лошадей.
Один Кичибе
гоголем сидел и ждал, когда ему
велят говорить.
В тысячах других
повестей я уже вижу по пяти строкам с пяти разных страниц, что не найду ничего, кроме испорченного
Гоголя, — зачем я стану их читать?
— А хоть бы и так, Николай Всеволодович, хоть бы и так? — осторожно вгляделся Лебядкин. — Ведь судьба-то моя какова! Даже стихи перестал писать, а когда-то и вы забавлялись моими стишками, Николай Всеволодович, помните, за бутылкой? Но конец перу. Написал только одно стихотворение, как
Гоголь «Последнюю
повесть», помните, еще он возвещал России, что она «выпелась» из груди его. Так и я, пропел, и баста.
В
повестях и рассказах Пушкина, Лермонтова,
Гоголя общее свойство — краткость и быстрота рассказа.
Что же собственно разумел
Гоголь под словами: «к каким чудным пользам и благу
вело меня то, что называют в свете неудачами», то это обстоятельство осталось для меня неизвестным.
Легко может быть, что он читал один или два раза по возвращении нашем из Петербурга, от 23 декабря до 2 января, потому что в письмах Веры к Машеньке Карташевской есть известие, от 14 февраля, что мы слушали уже итальянскую его
повесть («Анунциату») и что 6 марта
Гоголь прочел нам уже четвертую главу «Мертвых душ».
Григорий Иванович, этот умный, высоконравственный, просвещенный и доступный пониманию некоторых сторон искусства человек, сказал нам с Верой: что малороссийский народ пустой, что и
Гоголь сам точно такой же хохол, каких он представляет в своих
повестях, что ему мало одного, что он хочет быть и музыкантом и живописцем, и начал бранить его за то, что он предался Италии.
Зная от Бенардаки, который 14-го числа сам привез мне поутру две тысячи рублей, что именно 16-го
Гоголь обещал у него обедать, я написал записку к
Гоголю и
велел человеку дожидаться его у Бенардаки; но
Гоголь обманул и не приходил обедать.
Мне было досадно, что гости мои так долго голодали, и в пять часов я
велел подавать кушать; но в самое это время увидели мы
Гоголя, который шел пешком через всю Сенную площадь к нашему дому.
Я особенно должен обвинять себя потому, что только моя просьба (как мне кажется) могла заставить
Гоголя оторваться от своего святого труда, пожертвовать своею чудною итальянскою
повестью «Анунциата», которой начало он нам читал, и сделать из нее отдельную статью под названием «Рим», которая впоследствии была напечатана в «Москвитянине».
Что он говорил, я хорошенько не помню; помню только, что он, между прочим, утверждал, что в первом томе содержание поэмы не двигается вперед; что
Гоголь выстроил длинный коридор, по которому
ведет своего читателя вместе с Чичиковым и, отворяя двери направо и налево, показывает сидящего в каждой комнате урода.
Гоголь опять читал
повести Павлова, опять многое хвалил и говорил, что они имеют свое неотъемлемое достоинство.
Когда я позвал
Гоголя, обнял его одной рукою и
повел таким образом наверх, то на лице его изобразилось такое волнение и смущение…
Должно упомянуть, что в это время вышли из печати вторые «Три
повести» Павлова, что, сравнивая их с прежними, многие нападали на них, а
Гоголь постоянно защищал, доказывая, что они имеют свое неотъемлемое достоинство: наблюдательный ум сочинителя и прекрасный язык, и что они нисколько не хуже первых.
Должно также сказать, что это чудное письмо произвело тогда на нас необыкновенно сильное впечатление, вероятно подготовленное утренним чтением переделанной или почти вновь написанной
Гоголем повести «Портрет».
В пояснении строк: «Пропажа их <писем> исходит из того же источника, из которого выходили разные
вести о вас, много причинившие вашей маменьке горя», и слов самого
Гоголя: «У маменьки есть неблагоприятели, которые уже не раз ее смущали какими-нибудь глупыми слухами обо мне, зная, что этим более всего можно огорчить ее», следует привести выписку из письма Веры Сергеевны к М. Г. Карташевской от 31 мая 1849 года...
Еще в 1835 г. он напечатал в «Телескопе» статью, в которой говорил, что до
Гоголя у нас, собственно, не было хорошей чисто русской
повести и что она начинается только с
Гоголя!
[Вий — есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта
повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал. (Прим. Н. В.
Гоголя.)]
Такие открытия делает нам
Гоголь в некоторых
повестях своих; то же, только в несколько затейливой форме, находим мы в «Бедных людях» г. Достоевского и отчасти в других его
повестях.
В марте 1835 года Станкевич писал о
Гоголе: «Прочел одну
повесть из Гоголева «Миргород», — это прелесть! («Старомодные помещики» — так, кажется, она названа.) Прочти! как здесь схвачено прекрасное чувство человеческое в пустой, ничтожной жизни!» Именно на этой мысли основан разбор «Старосветских помещиков», помещенный Белинским в статье его «О русской
повести и
повестях г.
Гоголя» в 7 и 8 (июньских) №№ «Телескопа».
«Евгений Онегин», «Капитанская дочка», «
Повести Белкина», «Арабески»
Гоголя, «Мертвые души» и «Герой нашего времени» стояли над этим. Тургенева мы уже знали; но Писемский, Гончаров и Григорович привлекали нас больше. Все это было до 1853 года включительно.
Из великих русских писателей Достоевский непосредственно примыкает к
Гоголю, особенно в первых своих
повестях.
Стр. 403. Капитан Копейкин — главный герой «
Повести о капитане Копейкине», представляющей собою часть поэмы Н. В.
Гоголя «Мертвые души»; здесь: проситель.
А Америку открыл Христофор Колумб, которого неблагодарные соотечественники оклеветали и заковали в цепи, и на это картины есть, и это на театрах играют; а в Москве был Иоанн Грозный, который и с вас, может быть,
велел бы с живых кожу снять, а Петербург основал Петр Великий, и там есть рыба ряпушка, о которой бессмертный
Гоголь упоминает, а потрясователи это что!