Неточные совпадения
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером
на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли
бегать вокруг высокого столба
на веревке; ел он раз в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости
воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны, писал ему наставления по-французски, в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
— Известно, как же возможно сравнить! Раб или вольный! Только, доложу вам, что и
воля воле рознь. Теперича я что хочу, то и делаю; хочу — лежу, хочу — хожу, хочу — и так посижу. Даже задавиться, коли захочу, — и то могу. Встанешь этта утром, смотришь в окошко и думаешь! теперь шалишь, Ефим Семенов, рукой меня не достанешь! теперь я сам себе господин. А ну-тко ступай,"сам себе господин",
побегай по городу, не найдется ли где дыра, чтобы заплату поставить, да хоть двугривенничек
на еду заполучить!
Муж Катерины, молодой Кабанов, хоть и много терпит от старой Кабанихи, но все же он независимее: он может и к Савелу Прокофьичу выпить
сбегать, он и в Москву съездит от матери и там развернется
на воле, а коли плохо ему уж очень придется от старухи, так есть
на ком вылить свое сердце — он
на жену вскинется…
Там и сям мелькают какие-то оливковые личности, не то греки, не то евреи, не то армяне, словом, какие-то иконописные люди, которым удалось
сбежать с кипарисной деки и отгуляться
на воле у Дюссо и у Бореля.
— Нельзя, милый барин. Знамо, не по своей
воле тащимся
на сплав, а нужда гонит. Недород у нас… подати справляют… Ну, а где взять? А караванные приказчики уж пронюхают, где недород, и по зиме все деревни объедут. Приехали — сейчас в волость: кто подати не донес? А писарь и старшина уж ждут их, тоже свою спину берегут, и сейчас кондракт… За десять-то рублев ты и должон месить сперва
на пристань тыщу верст, потом сплаву обжидать, а там
на барке
сбежать к Перме али дальше, как подрядился по кондракту.
Иногородный.
На все ваша
воля! Слова не услышите. Я и угощать люблю, и от угощенья никогда не
бегаю.
Вороной жеребец, которого не пускали в табун, так как он лягал и ранил лошадей, пущенный
на волю, топоча, со ржаньем,
пробежал по деревне раз и другой и вдруг остановился около телеги и стал бить ее задними ногами.
Воля развивается позже всего, уже
на втором году, когда дитя может
бегать без посторонней помощи, и когда имеет уже запас впечатлений, достаточный для того, чтобы составлять собственные суждения и выводы.
— Постой, — говорю, — старуха, если ты так говоришь, так слушай: я приехал к тебе
на пользу; дочку твою я вылечу, только ты говори мне правду, не скрывай ничего, рассказывай сначала: как она у тебя жила, не думала ли ты против
воли замуж ее выдать, что она делала и как себя перед побегом вела, как
сбежала и как потом опять к тебе появилась? — Все подробно с самого начала.
— Тоже не своей
волей: в те поры, как ты к нам наехал и начал разведывать, он той же ночью влез к ней в чуланчик, в слуховое окно, и почал ее пугать: так и так, говорит, Марфушка, за тобой, говорит, наехал исправник, и он тя завтра посадит в кандалы и пошлет в Сибирь
на поселенье, а коли хочешь спастись,
сбеги опять со мной: я, говорит, спрячу тебя в такое потаенное место, что никто николи тебя не отыщет.
Башкирцы и мещеряки, обольщенные подарками и обещаниями самозванца, стали нападать
на русские селения и толпами переходить в шайки бунтовщиков; киргизский хан Нурали вошел в дружеские сношения с Пугачевым, мордва, черемисы, чуваши заволновались и перестали повиноваться русскому правительству, служилые калмыки
бегали с форпостов, помещичьи крестьяне Оренбургского края и по Волге заговорили о
воле, о
воле «батюшки Петра Федоровича».
Глядя
на нее, он чувствовал, что почти лишается свободы
воли, и кроме того, по его телу разливалась какая-то сладкая истома, лишающая сил, в виски стучала приливавшая к голове кровь, по позвоночнику то и дело как бы
пробегала электрическая искра и ударяла в нижнюю часть затылка.
— Зачем же
сбегать, живите, коли
на то графская
воля, — твердым, с чуть заметною дрожью, голосом сказала графиня.
— Жить ли мне здесь или
сбежать тайком, так как
волею граф не выпустит, сегодня еще сказал мне, что не расстанется со мной до смерти, боюсь, и коли
сбегу я,
на дне морском сыщет, власти-то ему не занимать стать.
— Не принимай — твоя
воля. Ну, хорошо, я — прожженная кокетка, хищница — под стать Элиодору Пятову, бездушная актерка! Так ведь? Но что же я такое сделала? Познакомил меня с Пятовым ты… Ты и привез меня к нему. Он помог мне попасть
на курсы. Я ему за это благодарна. Да, благодарна. Вот мое настоящее призвание, а не курсы истории или ботаники. Тайно от тебя я к нему не
бегала. Я тебе говорила про тот завтрак. Говорила или нет? — почти гневно крикнула Надя, подняв голову. Он не ответил.