Неточные совпадения
Дворовый, что у барина
Стоял за стулом с веткою,
Вдруг всхлипнул!
Слезы катятся
По старому
лицу.
«Помолимся же Господу
За долголетье барина!» —
Сказал холуй чувствительный
И стал креститься дряхлою,
Дрожащею рукой.
Гвардейцы черноусые
Кисленько как-то глянули
На верного слугу;
Однако — делать нечего! —
Фуражки сняли, крестятся.
Перекрестились барыни.
Перекрестилась нянюшка,
Перекрестился Клим…
— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то поднял он,
Да в землю сам ушел
по грудь
С натуги!
По лицу его
Не
слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам ушла!
Она чувствовала, что
слезы выступают ей на глаза. «Разве я могу не любить его? — говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный взгляд. — И неужели он будет заодно с отцом, чтобы казнить меня? Неужели не пожалеет меня?»
Слезы уже текли
по ее
лицу, и, чтобы скрыть их, она порывисто встала и почти выбежала на террасу.
Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда он думал о жене, мог надеяться, что всё образуется,
по выражению Матвея, и мог спокойно читать газету и пить кофе; но когда он увидал ее измученное, страдальческое
лицо, услыхал этот звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и глаза его заблестели
слезами.
Он видел и княгиню, красную, напряженную, с распустившимися буклями седых волос и в
слезах, которые она усиленно глотала, кусая губы, видел и Долли, и доктора, курившего толстые папиросы, и Лизавету Петровну, с твердым, решительным и успокаивающим
лицом, и старого князя, гуляющего
по зале с нахмуренным
лицом.
«Как! — говорил я сам себе, прохаживаясь
по зале и захлебываясь от
слез. — Наталья Савишна, просто Наталья, говорит мне ты и еще бьет меня
по лицу мокрой скатертью, как дворового мальчишку. Нет, это ужасно!»
Во время путешествия он заметно успокоился; но
по мере приближения к дому
лицо его все более и более принимало печальное выражение, и когда, выходя из коляски, он спросил у выбежавшего, запыхавшегося Фоки: «Где Наталья Николаевна?» — голос его был нетверд и в глазах были
слезы.
И когда затихла она, безнадежное, безнадежное чувство отразилось в
лице ее; ноющею грустью заговорила всякая черта его, и все, от печально поникшего лба и опустившихся очей до
слез, застывших и засохнувших
по тихо пламеневшим щекам ее, — все, казалось, говорило: «Нет счастья на
лице сем!»
Слезы неудержимо катились
по ее круглому перепуганному
лицу.
Почти все время, как читал Раскольников, с самого начала письма,
лицо его было мокро от
слез; но когда он кончил, оно было бледно, искривлено судорогой, и тяжелая, желчная, злая улыбка змеилась
по его губам.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут
по глазам,
по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается,
слезы текут. Один из секущих задевает его
по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и
слезы потекли
по ее
лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что,
по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.
Отскочив от него, она бросилась на диван, ее пестренькое
лицо сразу взмокло
слезами; задыхаясь, всхлипывая, она взмахивала платком в одной руке, другою колотила себя
по груди и мычала, кусая губы.
У него даже голос от огорчения стал другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее
лицо сузилось и выражало искреннейшее горе.
По вискам,
по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его
лицо вспотело
слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду с волос головы и бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал...
Слезы текли
по лицу его так обильно, как будто вся кожа
лица вспотела
слезами, а Варвара, сконфуженно отталкивая его, умоляюще глядя на Клима, укоризненно позвала...
Так, с поднятыми руками, она и проплыла в кухню. Самгин, испуганный ее шипением, оскорбленный тем, что она заговорила с ним на ты, постоял минуту и пошел за нею в кухню. Она, особенно огромная в сумраке рассвета, сидела среди кухни на стуле, упираясь в колени, и
по бурому, тугому
лицу ее текли маленькие
слезы.
Это было очень оглушительно, а когда мальчики кончили петь, стало очень душно. Настоящий Старик отирал платком вспотевшее
лицо свое. Климу показалось, что, кроме пота,
по щекам деда текут и
слезы. Раздачи подарков не стали дожидаться — у Клима разболелась голова. Дорогой он спросил дедушку...
Снова оба, глядя друг на друга, тряслись в припадке смеха, а Клим Самгин видел, что теперь
по мохнатому
лицу хромого льются настоящие
слезы.
Как-то днем, в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым товарищем послали посмотреть: что там? Минут через двадцать чумазый привел его в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он сидел на табурете, весь бок был в крови, — казалось, что с бока его содрана кожа.
По бледному
лицу Лаврушки текли
слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Взмахнув руками, он сбросил с себя шубу и начал бить кулаками
по голове своей; Самгин видел, что
по лицу парня обильно текут
слезы, видел, что большинство толпы любуется парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека в опорках...
У ней даже доставало духа сделать веселое
лицо, когда Обломов объявлял ей, что завтра к нему придут обедать Тарантьев, Алексеев или Иван Герасимович. Обед являлся вкусный и чисто поданный. Она не срамила хозяина. Но скольких волнений, беготни, упрашиванья
по лавочкам, потом бессонницы, даже
слез стоили ей эти заботы!
После завтрака все окружили Райского. Марфенька заливалась
слезами: она смочила три-четыре платка. Вера оперлась ему рукой на плечо и глядела на него с томной улыбкой, Тушин серьезно. У Викентьева
лицо дружески улыбалось ему, а
по носу из глаз катилась
слеза «с вишню», как заметила Марфенька и стыдливо сняла ее своим платком.
Райский видел, что
по лицу бабушки потекла медленно
слеза и остановилась, как будто застыла. Старуха зашаталась и ощупью искала опоры, готовая упасть…
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро
по предметам, ни на чем не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно все
лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место
слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и бродил
по уединенным улицам. Горе укладывалось,
слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от
слез лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»
Он хотел броситься обнимать меня;
слезы текли
по его
лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то цыгане и увели к чужим людям. Но обняться нам не дали: отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна, но не с хозяином, а с братом своим, камер-юнкером. Эта новость ошеломила меня; я встал и направился к двери.
Привалов пошел в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала на кровати, устроенной на скорую руку из старых декораций;
лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него
по лицу катились крупные
слезы.
— Маменька, маменька, голубчик, полно, полно! Не одинокая ты. Все-то тебя любят, все обожают! — и он начал опять целовать у нее обе руки и нежно стал гладить
по ее
лицу своими ладонями; схватив же салфетку, начал вдруг обтирать с
лица ее
слезы. Алеше показалось даже, что у него и у самого засверкали
слезы. — Ну-с, видели-с? Слышали-с? — как-то вдруг яростно обернулся он к нему, показывая рукой на бедную слабоумную.
— Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и, пав
лицом ниц на землю, зарыдал в голос как малое дитя, весь сотрясаясь от
слез своих и распростирая
по земле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
Алеша вдруг вскочил из-за стола, точь-в-точь как,
по рассказу, мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими
лицо, упал как подкошенный на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадка внезапных, сотрясающих и неслышных
слез.
Тревога мигом сбежала с ее
лица; сквозь
слезы она улыбнулась, затем принялась нас угощать чумизной кашей с рыбьей икрой и снова стала расспрашивать о жизни удэгейцев, живущих
по ту сторону Сихотэ-Алиня.
Обалдуй, весь разнеженный, стоял, глупо разинув рот; серый мужичок тихонько всхлипывал в уголку, с горьким шепотом покачивая головой; и
по железному
лицу Дикого-Барина, из-под совершенно надвинувшихся бровей, медленно прокатилась тяжелая
слеза; рядчик поднес сжатый кулак ко лбу и не шевелился…
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы
слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила
по его
лицу.
Маша стояла неподвижно, старый князь поцеловал ее руку, вдруг
слезы побежали
по ее бледному
лицу. Князь слегка нахмурился.
Голос ее, который вдруг было возвысился, остановился. Ручьи
слез покатились
по бледному
лицу. Какое-то тяжелое, полное жалости и грусти чувство сперлось в груди парубка.
Слезы тихо покатились
по бледному
лицу ее.
Но продолжать не мог. Белое
лицо его как-то жалко дрогнуло, глаза затуманились, и
по щекам потекли крупные
слезы.
Он очень низко кланялся отцу, прикасаясь рукой к полу, и жаловался на что-то, причем длинная седая борода тряслась, а
по старческому
лицу бежали крупные
слезы.
В это время заплакала во сне сестренка. Они спохватились и прекратили спор, недовольные друг другом. Отец, опираясь на палку, красный и возбужденный, пошел на свою половину, а мать взяла сестру на колени и стала успокаивать.
По лицу ее текли
слезы…
«Разрешение» он произнес смягченным голосом. «Епитимий не налагаю. Помолись
по усердию… и за меня грешного», — прибавил он вдруг, и эта последняя фраза вновь кинула мне краску в
лицо и вызвала на глаза
слезы от горького сознания вынужденного лицемерия…
Полуянов в какой-нибудь месяц страшно изменился, начиная с того, что уже
по необходимости не мог ничего пить. С
лица спал пьяный опух, и он казался старше на целых десять лет. Но всего удивительнее было его душевное настроение, складывавшееся из двух неравных частей: с одной стороны — какое-то детское отчаяние, сопровождавшееся
слезами, а с другой — моменты сумасшедшей ярости.
Ей вспомнилось выражение боли, вызванное ее игрой на
лице мальчика, и жгучие
слезы лились у нее из глаз, и
по временам она с трудом сдерживала подступавшие к горлу и готовые вырваться рыдания.
Когда же мальчик
по своему обыкновению ощупывал его
лицо, то осязал своими чуткими пальцами глубокие морщины, большие обвисшие вниз усы, впалые щеки и на щеках старческие
слезы.
Дядя Максим всегда недовольно хмурился в таких случаях, и, когда на глазах матери являлись
слезы, а
лицо ребенка бледнело от сосредоточенных усилий, тогда Максим вмешивался в разговор, отстранял сестру и начинал свои рассказы, в которых,
по возможности, прибегал только к пространственным и звуковым представлениям.
Он повиновался. Теперь он сидел, как прежде,
лицом к стороне заката, и когда девочка опять взглянула на это
лицо, освещенное красноватыми лучами, оно опять показалось ей странным. В глазах мальчика еще стояли
слезы, но глаза эти были по-прежнему неподвижны; черты
лица то и дело передергивались от нервных спазмов, но вместе с тем в них виднелось недетское, глубокое и тяжелое горе.
Бабка не поняла вопроса. Ребенок опять закричал.
По лицу больной пробежало отражение острого страдания, и из закрытых глаз скользнула крупная
слеза.
Она остановилась. Анна Михайловна закрыла ладонями пылающее
лицо,
по которому текли
слезы.
И опять ему вспомнилось детство, тихий плеск реки, первое знакомство с Эвелиной и ее горькие
слезы при слове «слепой»… Инстинктивно почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану, и остановился. Несколько секунд стояла тишина, только вода тихо и ласково звенела в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно, как будто она исчезла.
По ее
лицу действительно пробежала судорога, но девушка овладела собой, и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно и шутливо.
Потоком сердечных, восторженных слов,
Похвал моей дерзости женской
Была я осыпана;
слезы текли
По лицам их, полным участья…
Матюшка переминался с ноги на ногу, а потом вдруг у него
по лицу посыпались быстрые молодые
слезы.