Неточные совпадения
Тем не менее
вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась
по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Этот
вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница
по направлению к выгону и, отойдя от города на безопасное расстояние, начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
Уважение к старшим исчезло; агитировали
вопрос, не следует ли,
по достижении людьми известных лет, устранять их из жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и старух продать в рабство.
Жду вас к себе, дорогая сестра моя
по духу, дабы разрешить сей
вопрос в совокупном рассмотрении".
Никто, однако ж, на клич не спешил; одни не выходили вперед, потому что были изнежены и знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие не выходили
по недоразумению: не разобрав
вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их не сочли за бунтовщиков,
по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
В речи, сказанной
по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями
вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он,
по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
Ни разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь,
по улицам, он даже задавал себе
вопрос: не потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Он сам чувствовал всю важность этого
вопроса и в письме к"известному другу"(не скрывается ли под этим именем Сперанский?) следующим образом описывает свои колебания
по этому случаю.
— Я, напротив, полагаю, что эти два
вопроса неразрывно связаны, — сказал Песцов, — это ложный круг. Женщина лишена прав
по недостатку образования, а недостаток образования происходит от отсутствия прав. — Надо не забывать того, что порабощение женщин так велико и старо, что мы часто не хотим понимать ту пучину, которая отделяет их от нас, — говорил он.
После обычных
вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла. Чувство торжества и светлой радости
по мере совершения обряда всё больше и больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным
вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович,
по единственному, кроме службы, интересовавшему его
вопросу — воспитанию сына.
Кроме того, все предметы, которыми занимался Вронский, она изучала
по книгам и специальным журналам, так что часто он обращался прямо к ней с агрономическим, архитектурными, даже иногда коннозаводческими и спортсменскими
вопросами.
Одно, что он нашел с тех пор, как
вопросы эти стали занимать его, было то, что он ошибался, предполагая
по воспоминаниям своего юношеского, университетского круга, что религия уж отжила свое время и что ее более не существует.
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало в правильные,
по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной
вопрос устройства земледелия.
— Да, это: мы шапками закидаем, мы нашли то, чего ищет Европа! Всё это я знаю, но, извините меня, вы знаете ли всё, что сделано в Европе
по вопросу об устройстве рабочих?
В сущности, понимавшие,
по мнению Вронского, «как должно» никак не понимали этого, а держали себя вообще, как держат себя благовоспитанные люди относительно всех сложных и неразрешимых
вопросов, со всех сторон окружающих жизнь, — держали себя прилично, избегая намеков и неприятных
вопросов. Они делали вид, что вполне понимают значение и смысл положения, признают и даже одобряют его, но считают неуместным и лишним объяснять всё это.
Университетский
вопрос был очень важным событием в эту зиму в Москве. Три старые профессора в совете не приняли мнения молодых; молодые подали отдельное мнение. Мнение это,
по суждению одних, было ужасное,
по суждению других, было самое простое и справедливое мнение, и профессора разделились на две партии.
Отчего я хотела и не сказала ему?» И в ответ на этот
вопрос горячая краска стыда разлилась
по ее лицу.
Дарья Александровна наблюдала эту новую для себя роскошь и, как хозяйка, ведущая дом, — хотя и не надеясь ничего из всего виденного применить к своему дому, так это всё
по роскоши было далеко выше ее образа жизни, — невольно вникала во все подробности, и задавала себе
вопрос, кто и как это всё сделал.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и
по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько
вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в
вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар
по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей, дело
по опеке и
по получению денег выкупа.
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть отсыпной паек, —
по твоему, это преступление; а я не признаю жизни без любви, — сказал он, поняв
по своему
вопрос Левина. Что ж делать, я так сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь зла, а себе столько удовольствия…
Сначала Левин, на
вопрос Кити о том, как он мог видеть ее прошлого года в карете, рассказал ей, как он шел с покоса
по большой дороге и встретил ее.
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё, что относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более
по этому
вопросу того, что так часто случалось с ним
по различным
вопросам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали этот
вопрос».
По неопределенным ответам на
вопрос о том, сколько было сена на главном лугу,
по поспешности старосты, разделившего сено без спросу,
по всему тону мужика Левин понял, что в этом дележе сена что-то нечисто, и решился съездить сам поверить дело.
Открытие это, вдруг объяснившее для нее все те непонятные для нее прежде семьи, в которых было только
по одному и
по два ребенка, вызвало в ней столько мыслей, соображений и противоречивых чувств, что она ничего не умела сказать и только широко раскрытыми глазами удивленно смотрела на Анну. Это было то самое, о чем она мечтала еще нынче дорогой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась. Она чувствовала, что это было слишком простое решение слишком сложного
вопроса.
Алексей Александрович погладил рукой
по волосам сына, ответил на
вопрос гувернантки о здоровье жены и спросил о том, что сказал доктор о baby [ребенке.].
Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами, с тем чтобы всё оставалось
по старому и чтобы можно было забыть про страшный
вопрос, что будет с сыном.
Левин видел, что в
вопросе этом уже высказывалась мысль, с которою он был несогласен; но он продолжал излагать свою мысль, состоящую в том, что русский рабочий имеет совершенно особенный от других народов взгляд на землю. И чтобы доказать это положение, он поторопился прибавить, что,
по его мнению, этот взгляд Русского народа вытекает из сознания им своего призвания заселить огромные, незанятые пространства на востоке.
― Да, нынче заседание в Обществе Любителей в память пятидесятилетнего юбилея Свинтича, ― сказал Катавасов на
вопрос Левина. ― Мы собирались с Петром Иванычем. Я обещал прочесть об его трудах
по зоологии. Поедем с нами, очень интересно.
У него сидел известный профессор философии, приехавший из Харькова собственно затем, чтобы разъяснить недоразумение, возникшее между ними
по весьма важному философскому
вопросу.
Всё, что постигнет ее и сына, к которому точно так же как и к ней, переменились его чувства, перестало занимать его. Одно, что занимало его теперь, это был
вопрос о том, как наилучшим, наиприличнейшим, удобнейшим для себя и потому справедливейшим образом отряхнуться от той грязи, которою она зaбрызгала его в своем падении, и продолжать итти
по своему пути деятельной, честной и полезной жизни.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику
по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми
вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
— Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми, что это для меня
вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не говорил об этом. И ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой
по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради Бога, будь вполне откровенен.
Левин слушал брата и решительно ничего не понимал и не хотел понимать. Он только боялся, как бы брат не спросил его такой
вопрос,
по которому будет видно, что он ничего не слышал.
Ответа не было, кроме того общего ответа, который дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые
вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня, то есть забыться. Забыться сном уже нельзя,
по крайней мере, до ночи, нельзя уже вернуться к той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни.
На его счастье, в это самое тяжелое для него
по причине неудачи его книги время, на смену
вопросов иноверцев, Американских друзей, самарского голода, выставки, спиритизма, стал Славянский
вопрос, прежде только тлевшийся в обществе, и Сергей Иванович, и прежде бывший одним из возбудителей этого
вопроса, весь отдался ему.
То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял
по себе неприятное впечатление нескромного
вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно спокоен.
Семейством своим он не занимался; существованье его было обращено более в умозрительную сторону и занято следующим, как он называл, философическим
вопросом: «Вот, например, зверь, — говорил он, ходя
по комнате, — зверь родится нагишом.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на
вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на
вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла
по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку
по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без
вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
На
вопрос, не делатель ли он фальшивых бумажек, он отвечал, что делатель, и при этом случае рассказал анекдот о необыкновенной ловкости Чичикова: как, узнавши, что в его доме находилось на два миллиона фальшивых ассигнаций, опечатали дом его и приставили караул, на каждую дверь
по два солдата, и как Чичиков переменил их все в одну ночь, так что на другой день, когда сняли печати, увидели, что все были ассигнации настоящие.
— Какое мне дело, что вам в голову пришли там какие-то глупые
вопросы, — вскричал он. — Это не доказательство-с! Вы могли все это сбредить во сне, вот и все-с! А я вам говорю, что вы лжете, сударь! Лжете и клевещете из какого-либо зла на меня, и именно
по насердке за то, что я не соглашался на ваши вольнодумные и безбожные социальные предложения, вот что-с!
Аркадий Иванович встал, засмеялся, поцеловал невесту, потрепал ее
по щечке, подтвердил, что скоро приедет, и, заметив в ее глазах хотя и детское любопытство, но вместе с тем и какой-то очень серьезный, немой
вопрос, подумал, поцеловал ее в другой раз и тут же искренно подосадовал в душе, что подарок пойдет немедленно на сохранение под замок благоразумнейшей из матерей.
Теперь же обращусь к вам, милостивый государь мой, сам от себя с
вопросом приватным: много ли может, по-вашему, бедная, но честная девица честным трудом заработать?..
(Эта женщина никогда не делала
вопросов прямых, а всегда пускала в ход сперва улыбки и потирания рук, а потом, если надо было что-нибудь узнать непременно и верно, например: когда угодно будет Аркадию Ивановичу назначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и почти жадными
вопросами о Париже и о тамошней придворной жизни и разве потом уже доходила
по порядку и до третьей линии Васильевского острова.)
— Извините, мне так показалось
по вашему
вопросу. Я был когда-то опекуном его… очень милый молодой человек… и следящий… Я же рад встречать молодежь:
по ней узнаешь, что нового. — Петр Петрович с надеждой оглядел всех присутствующих.
Вопрос же: болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь
по особенной натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? — он еще не чувствовал себя в силах разрешить.
К величайшей досаде защищавших это мнение, сам преступник почти не пробовал защищать себя; на окончательные
вопросы: что именно могло склонить его к смертоубийству и что побудило его совершить грабеж, он отвечал весьма ясно, с самою грубою точностью, что причиной всему было его скверное положение, его нищета и беспомощность, желание упрочить первые шаги своей жизненной карьеры с помощью
по крайней мере трех тысяч рублей, которые он рассчитывал найти у убитой.
Херувимов это
по части женского
вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим
по полтиннику.
Ну кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из самого посконного мужичья, не знает, что его, например, сначала начнут посторонними
вопросами усыплять (
по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое-то темя,
по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это в самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел… хе! хе!