Неточные совпадения
— Да ведь позвольте! Они на статье основываются, — говорили
в другой
группе, — жена должна
быть записана дворянкой.
Хоры
были полны нарядных дам, перегибавшихся через перила и старавшихся не проронить ни одного слова из того, что говорилось внизу. Около дам сидели и стояли элегантные адвокаты, учителя гимназии
в очках и офицеры. Везде говорилось о выборах и о том, как измучался предводитель и как хороши
были прения;
в одной
группе Левин слышал похвалу своему брату. Одна дама говорила адвокату...
В нескольких шагах от меня стояла
группа мужчин, и
в их числе драгунский капитан, изъявивший враждебные намерения против милой княжны; он особенно
был чем-то очень доволен, потирал руки, хохотал и перемигивался с товарищами.
Спустясь
в середину города, я пошел бульваром, где встретил несколько печальных
групп, медленно подымающихся
в гору; то
были большею частию семейства степных помещиков; об этом можно
было тотчас догадаться по истертым, старомодным сюртукам мужей и по изысканным нарядам жен и дочерей; видно, у них вся водяная молодежь
была уже на перечете, потому что они на меня посмотрели с нежным любопытством: петербургский покрой сюртука ввел их
в заблуждение, но, скоро узнав армейские эполеты, они с негодованием отвернулись.
В двух-трех местах они толпились на тротуаре
группами, преимущественно у сходов
в нижний этаж, куда, по двум ступенькам, можно
было спускаться
в разные весьма увеселительные заведения.
— Газеты
есть? — спросил он, входя
в весьма просторное и даже опрятное трактирное заведение о нескольких комнатах, впрочем довольно пустых. Два-три посетителя
пили чай, да
в одной дальней комнате сидела
группа, человека
в четыре, и
пили шампанское. Раскольникову показалось, что между ними Заметов. Впрочем, издали нельзя
было хорошо рассмотреть.
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки рыбаков. С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые
группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая
в воде, на отмелях.
В третьем классе, на корме парохода, тоже играли,
пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она
в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
Вообще это газетки
группы интеллигентов, которые, хотя и понимают, что страна безграмотных мужиков нуждается
в реформах, а не
в революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким
были все «политические движения русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами, книги которых он читал
в юности, но, понимая, не умеют говорить об этом просто, ясно, убедительно.
В тени
группы молодых берез стояла на высоких ногах запряженная
в крестьянскую телегу длинная лошадь с прогнутой спиной, шерсть ее когда-то
была белой, но пропылилась, приобрела грязную сероватость и желтоватые пятна, большая, костлявая голова бессильно и низко опущена к земле,
в провалившейся глазнице тускло блестит мутный, влажный глаз.
За ним почтительно двигалась
группа людей, среди которых
было четверо китайцев
в национальных костюмах; скучно шел молодцеватый губернатор Баранов рядом с генералом Фабрициусом, комиссаром павильона кабинета царя, где
были выставлены сокровища Нерчинских и Алтайских рудников, драгоценные камни, самородки золота. Люди с орденами и без орденов почтительно, тесной
группой, тоже шли сзади странного посетителя.
Самгин шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как вино стакан.
Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади из переулка вышла
группа людей, человек двести, впереди ее — бородачи, одетые
в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул
в какую-то улицу и наткнулся на
группу рабочих, двое
были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел
в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек
в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня
была в крови, точно
в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
По эту сторону насыпи пейзаж
был более приличен и не так густо засорен людями: речка извивалась по холмистому дерновому полю, поле украшено небольшими
группами берез, кое-где возвышаются бронзовые стволы сосен, под густой зеленью их крон — белые палатки, желтые бараки, штабеля каких-то ящиков, покрытые брезентами, всюду красные кресты, мелькают белые фигуры сестер милосердия, под окнами дощатого домика сидит священник
в лиловой рясе — весьма приятное пятно.
И, как всякий человек
в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими
группами, и, должно
быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая
группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы
в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
Клим отодвинулся за косяк. Солдат
было человек двадцать; среди них шли тесной
группой пожарные, трое — черные,
в касках, человек десять серых —
в фуражках, с топорами за поясом. Ехала зеленая телега, мотали головами толстые лошади.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди
в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты
в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная
группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет
в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно
было сказано.
На тумбах, жирно дымя, пылали огни сальных плошек. Самгин нашел, что иллюминация скудна и даже
в огне
есть что-то нерешительное, а шум города недостаточно праздничен, сердит, ворчлив. На Тверском бульваре собрались небольшие
группы людей;
в одной ожесточенно спорили:
будет фейерверк или нет? Кто-то горячо утверждал...
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались
группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно
было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли
в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Но
есть другая
группа собственников, их — большинство, они живут
в непосредственной близости с народом, они знают, чего стоит превращение бесформенного вещества материи
в предметы материальной культуры,
в вещи, я говорю о мелком собственнике глухой нашей провинции, о скромных работниках наших уездных городов, вы знаете, что их у нас — сотни.
Самгин вышел на улицу и тотчас же попал
в группу людей, побитых
в драке, — это
было видно по их одежде и лицам. Один из них крикнул...
Путь Самгину преграждала
группа гостей, среди ее — два знакомых адвоката, одетые как на суде, во фраках, перед ними — тощий мужик,
в синей, пестрядинной рубахе, подпоясанный мочальной веревкой,
в синих портках, на ногах — новенькие лапти, а на голове рыжеватый паричок; маленькое, мелкое лицо его оклеено комически растрепанной бородкой, и
был он похож не на мужика, а на куплетиста из дешевого трактира.
Среди этих домов люди, лошади, полицейские
были мельче и незначительнее, чем
в провинции,
были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее заметил
в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими
группами люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а остановился
в городском саду и оттуда посмотрел на площадь; она
была точно огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад
был тоже набит людями, образовав тесные
группы, они тревожно ворчали; на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Наконец, отдыхая от животного страха, весь
в поту, он стоял
в группе таких же онемевших, задыхающихся людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади
был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно крикнули...
— Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но не смеются, — рассказывала Татьяна, косясь на Сомову. — Вообще там,
в разных местах, какие-то люди собирали вокруг себя небольшие
группы рабочих, уговаривали.
Были и бессловесные зрители;
в этом качестве присутствовал Тагильский, — сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня узнает. Рабочие узнавали сразу: барышня! И посматривают на меня подозрительно… Молодежь пробовала
в царь-пушку залезать.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну.
Было уже около полуночи, и обычно
в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но
в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали
в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли
группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла
в окнах и даже задребезжала посуда
в буфете.
Когда герои
были уничтожены, они — как это всегда бывает — оказались виновными
в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их. Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой,
были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся
в живых. Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками
группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
Недостаток продовольствия
в городе принимал характер катастрофы, возбуждая рабочих, но
в январе
была арестована рабочая
группа «Центрального военно-промышленного комитета», а выпущенная 6 февраля прокламация Петроградского комитета большевиков, призывавшая к забастовке и демонстрации на 10-е число,
в годовщину суда над социал-демократической фракцией Думы, — эта прокламация не имела успеха.
Эту
группу, вместе с гробом впереди ее, окружала цепь студентов и рабочих, державших друг друга за руки, у многих
в руках — револьверы. Одно из крепких звеньев цепи — Дунаев, другое — рабочий Петр Заломов, которого Самгин встречал и о котором говорили, что им
была организована защита университета, осажденного полицией.
Он оделся и, как бы уходя от себя, пошел гулять. Показалось, что город освещен празднично, слишком много
было огней
в окнах и народа на улицах много. Но одиноких прохожих почти нет, люди шли
группами, говор звучал сильнее, чем обычно, жесты — размашистей; создавалось впечатление, что люди идут откуда-то, где любовались необыкновенно возбуждающим зрелищем.
— Любаша Сомова ввела ее к нам, когда организовалась
группа содействия рабочему движению… или — не помню — может
быть,
в «Красный Крест».
«Ты мог бы не делать таких глупостей, как эта поездка сюда. Ты исполняешь поручение
группы людей, которые мечтают о социальной революции. Тебе вообще никаких революций не нужно, и ты не веришь
в необходимость революции социальной. Что может
быть нелепее, смешнее атеиста, который ходит
в церковь и причащается?»
Пейзаж портили красные массы и трубы фабрик. Вечером и по праздникам на дорогах встречались
группы рабочих;
в будни они
были чумазы, растрепанны и злы,
в праздники приодеты, почти всегда пьяны или
выпивши, шли они с гармониями, с песнями, как рекрута, и тогда фабрики принимали сходство с казармами. Однажды кучка таких веселых ребят, выстроившись поперек дороги, крикнула ямщику...
Это правда, он готов
был носить белье по два дня, что даже огорчало мать; это у них считалось за жертву, и вся эта
группа преданных женщин прямо видела
в этом подвиг.
На втором из этих обедов присутствовал и я, ласково приглашенный главным лицом этой
группы,
в которой
было несколько офицеров, перешедших на фрегат «Диана» с фрегата «Паллада».
С западной его стороны отвалился большой камень с кучей маленьких; между ними хлещет бурун; еще подальше от Паппенберга
есть такая же куча, которую исхлестали, округлили и избороздили волны, образовав живописную
группу, как будто великанов,
в разных положениях, с детьми.
Вечером зажгли огни под деревьями; матросы
группами теснились около них;
в палатке
пили чай, оттуда слышались пение, крики.
В песчаный берег яростно бил бурун: иногда подойдешь близко, заговоришься, вал хлестнет по ногам и бахромой рассыплется по песку. Вдали светлел от луны океан, точно ртуть, а
в заливе, между скал, лежал густой мрак.
Ночью ни зги не видать; небо заволокло тучами; ветер ревет; а часа
в два ночи надо
было проходить сквозь
группу островов Баши, ту самую, у которой 9-го и 10-го июля прошлого года нас встретил ураган.
Только мы расстались с судами, как ветер усилился и вдруг оказалось, что наша фок-мачта клонится совсем назад, еще хуже, нежели грот-мачта. Общая тревога; далее идти
было бы опасно: на севере могли встретиться крепкие ветра, и тогда ей несдобровать. Третьего дня она вдруг треснула; поскорей убрали фок. Надо зайти
в порт, а куда?
В Гонконг всего бы лучше, но это значит прямо
в гости к англичанам. Решили спуститься назад, к
группе островов Бабуян, на островок Камигуин,
в порт Пио-Квинто, недалеко от Люсона.
Живо убрали с палубы привезенные от губернатора конфекты и провизию и занялись распределением подарков с нашей стороны.
В этот же вечер с баниосами отправили только подарок первому губернатору, Овосаве Бунго-но: малахитовые столовые часы, с
группой бронзовых фигур, да две хрустальные вазы. Кроме того, послали ликеров, хересу и несколько голов сахару. У них рафинаду нет, а
есть только сахарный песок.
Он принадлежал к партии народовольцев и
был даже главою дезорганизационной
группы, имевшей целью терроризировать правительство так, чтобы оно само отказалось от власти и призвало народ. С этой целью он ездил то
в Петербург, то за границу, то
в Киев, то
в Одессу и везде имел успех. Человек, на которого он вполне полагался, выдал его. Его арестовали, судили, продержали два года
в тюрьме и приговорили к смертной казни, заменив ее бессрочной каторгой.
Нехлюдов стал спрашивать ее о том, как она попала
в это положение. Отвечая ему, она с большим оживлением стала рассказывать о своем деле. Речь ее
была пересыпана иностранными словами о пропагандировании, о дезорганизации, о
группах и секциях и подсекциях, о которых она
была, очевидно, вполне уверена, что все знали, а о которых Нехлюдов никогда не слыхивал.
В обособлении членов на
группы Хиония Алексеевна, конечно, приняла самое деятельное участие и повела глухую борьбу против аристократических привилегий, то
есть против Зоси Ляховской, за которой больная молодежь ходила толпой.
По лестнице величественно поднимались две
группы: впереди всех шла легкими шажками Алла
в бальном платье цвета чайной розы, с голыми руками и пикантным декольте. За ней Иван Яковлич с улыбкой счастливого отца семейства вел Агриппину Филипьевну, которая
была сегодня необыкновенно величественна. Шествие замыкали Хиония Алексеевна и Виктор Николаич.
Коллектив
есть не реальность, а известная направленность людей и
групп, состояние,
в котором они находятся.
— Лупи его, сажай
в него, Смуров! — закричали все. Но Смуров (левша) и без того не заставил ждать себя и тотчас отплатил: он бросил камнем
в мальчика за канавкой, но неудачно: камень ударился
в землю. Мальчик за канавкой тотчас же пустил еще
в группу камень, на этот раз прямо
в Алешу, и довольно больно ударил его
в плечо. У мальчишки за канавкой весь карман
был полон заготовленными камнями. Это видно
было за тридцать шагов по отдувшимся карманам его пальтишка.
Бабы хохотали. А Коля шагал уже далеко с победоносным выражением
в лице. Смуров шел подле, оглядываясь на кричащую вдали
группу. Ему тоже
было очень весело, хотя он все еще опасался, как бы не попасть с Колей
в историю.
—
Есть, — сказал он
в одной
группе, как передавали потом, —
есть эти невидимые нити, связующие защитника с присяжными. Они завязываются и предчувствуются еще во время речи. Я ощутил их, они существуют. Дело наше,
будьте спокойны.
Не знаю,
были ли свидетели прокурорские и от защиты разделены председателем как-нибудь на
группы и
в каком именно порядке предположено
было вызывать их.
Этот Смуров, если не забыл читатель,
был один из той
группы мальчиков, которые два месяца тому назад кидали камнями через канаву
в Илюшу и который рассказывал тогда про Илюшу Алеше Карамазову.