Неточные совпадения
Он злился. Его раздражало шумное оживление Марины, и почему-то была неприятна встреча с Туробоевым. Трудно было признать, что именно вот этот человек с бескровным
лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял
перед Варавкой и звонким голосом говорил о
любви своей к Лидии. Неприятен был и бородатый студент.
Являлись
перед ним напудренные маркизы, в кружевах, с мерцающими умом глазами и с развратной улыбкой; потом застрелившиеся, повесившиеся и удавившиеся Вертеры; далее увядшие девы, с вечными слезами
любви, с монастырем, и усатые
лица недавних героев, с буйным огнем в глазах, наивные и сознательные донжуаны, и умники, трепещущие подозрения в
любви и втайне обожающие своих ключниц… все, все!
Перед ним было только это угасающее
лицо, страдающее без жалобы, с улыбкой
любви и покорности; это, не просящее ничего, ни защиты, ни даже немножко сил, существо!
Перед ней — только одна глубокая, как могила, пропасть. Ей предстояло стать
лицом к
лицу с бабушкой и сказать ей: «Вот чем я заплатила тебе за твою
любовь, попечения, как наругалась над твоим доверием… до чего дошла своей волей!..»
«Plutôt une affaire d’amour sale», [Скорее дело, в котором замешана грязная
любовь, — непереводимый каламбур.] хотела сказать и не сказала Мисси, глядя
перед собой с совершенно другим, потухшим
лицом, чем то, с каким она смотрела на него, но она не сказала даже Катерине Алексеевне этого каламбура дурного тона, а сказала только.
При первом свидании с бабушкой, когда я увидал ее худое, морщинистое
лицо и потухшие глаза, чувство подобострастного уважения и страха, которые я к ней испытывал, заменились состраданием; а когда она, припав
лицом к голове Любочки, зарыдала так, как будто
перед ее глазами был труп ее любимой дочери, даже чувством
любви заменилось во мне сострадание.
Последний месяц меня очень состарил — и моя
любовь, со всеми своими волнениями и страданиями, показалась мне самому чем-то таким маленьким, и детским, и мизерным
перед тем другим, неизвестным чем-то, о котором я едва мог догадываться и которое меня пугало, как незнакомое, красивое, но грозное
лицо, которое напрасно силишься разглядеть в полумраке…
После того, разумеется, последовала нежная, или, скажу даже более того, страстная сцена
любви: Аггей Никитич по крайней мере с полчаса стоял
перед божественной пани на коленях, целовал ее грудь,
лицо, а она с своей стороны отвечала ему такими же ласками и с не меньшею страстью, хоть внутри немножко и грыз ее червяк при невольной мысли о том, что на какие же деньги она будет кушать потом.
И вдруг денщики рассказали мне, что господа офицеры затеяли с маленькой закройщицей обидную и злую игру: они почти ежедневно, то один, то другой,
передают ей записки, в которых пишут о
любви к ней, о своих страданиях, о ее красоте. Она отвечает им, просит оставить ее в покое, сожалеет, что причинила горе, просит бога, чтобы он помог им разлюбить ее. Получив такую записку, офицеры читают ее все вместе, смеются над женщиной и вместе же составляют письмо к ней от
лица кого-либо одного.
Что-то хрустнуло в сердце у меня. Конечно, я ни минуты не думал, что моя Королева любит, как все женщины, да и офицер не позволял думать так. Я видел
перед собою его улыбку, — улыбался он радостно, как улыбается ребенок, неожиданно удивленный, его печальное
лицо чудесно обновилось. Он должен был любить ее — разве можно ее не любить? И она тоже могла щедро одарить его
любовью своей — он так чудесно играл, так задушевно умел читать стихи…
Она сидит, как испуганная птичка, закрыв
лицо от сияния являющегося
перед ней солнца
любви; быстро дышит она, вся дрожит; она еще трепетнее потупляет глаза, когда входит он, называет ее имя; она хочет взглянуть на него и не может; он берет ее руку, — эта рука холодна, лежит как мертвая в его руке; она хочет улыбнуться; но бледные губы ее не могут улыбнуться.
А Петр Степаныч ровно живой стоит
перед ней. Вьются темно-русые кудри, пышет страстью
лицо, горят
любовью искрометные очи, гордо, отважно смотрит он на Дуню; а гул чтения в сионской горнице кажется ей страстным напевом...
Мне хотелось посмотреть, как
любовь к Егорову и в то же время страх
перед матерью совместятся на одном и том же
лице; и что сильней:
любовь или страх?
Влюбленный Ардальон Михайлович и наслаждался, и страдал от этих посещений. Бесконечная
любовь, обуявшая его к соседке, виднелась во всех чертах его молодого, симпатичного
лица, но ни единым нескромным словом не выдал он
перед ней свою тайну.
Когда могила была засыпана, граф подал руку Наталье Федоровне и повел ее к карете. Садясь в нее, она обернулась, чтобы посмотреть на рыдающую мать, поддерживаемую под руки двумя незнакомыми ей генералами, и вдруг
перед ней мелькнуло знакомое, но страшно исхудавшее и побледневшее
лицо Николая Павловича Зарудина. В смущенно брошенном на нее украдкой взгляде его прекрасных глаз она прочла всю силу сохранившейся в его сердце
любви к ней, связанной навеки с другим, почти ненавистным ей человеком.
Но когда я увидел эти милые
лица, эти глаза, полные веры и горячей мольбы о дружеском совете, когда я узрел
перед собою эту богатую ниву, уже вспаханную и ждущую только благого сева, — мое сердце загорелось восторгом, жалостью и
любовью.
Прощай, мой дорогой читатель! Смутным призраком мелькнул ты
перед моими глазами и ушел, оставив меня одного
перед лицом жизни и смерти. Не сердись, что порою я обманывал тебя и кое-где лгал: ведь и ты на моем месте солгал бы, пожалуй. Все же я искренно любил тебя и искренно желал твоей
любви: и мысль о твоем сочувствии была для меня немалою поддержкою в тяжелые минуты и дни. Шлю тебе мое последнее прощанье и искренний совет, забудь о моем существовании, как я отныне и навсегда забываю о твоем.