Неточные совпадения
Смеркалось; на столе, блистая,
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился легкий
пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал;
Татьяна пред
окном стояла,
На стекла хладные дыша,
Задумавшись, моя душа,
Прелестным пальчиком писала
На отуманенном стекле
Заветный вензель О да Е.
Когда Самгин очнулся, — за
окном, в молочном тумане, таяло серебряное солнце, на столе сиял самовар, высоко и кудряво вздымалась струйка
пара, перед самоваром сидел, с газетой в руках, брат. Голова его по-солдатски гладко острижена, красноватые щеки обросли купеческой бородой; на нем крахмаленная рубаха без галстука, синие подтяжки и необыкновенно пестрые брюки.
Есть отрадные мгновения — утром, например когда, вставши рано, отворишь
окно и впустишь прохладу в комнату; но ненадолго оживит она: едва сдунет только дремоту, возбудит в организме игру сил и расположит к деятельности, как вслед за ней из того же
окна дохнет на вас теплый
пар раскаленной атмосферы.
Нехлюдов сказал, что сейчас придет, и, сложив бумаги в портфель, пошел к тетушке. По дороге наверх он заглянул в
окно на улицу и увидал
пару рыжих Mariette, и ему вдруг неожиданно стало весело и захотелось улыбаться.
Такими жалкими показались Нехлюдову те сапожники, которых он увидал работающих в
окне одного подвала; такие же были худые, бледные, растрепанные прачки, худыми оголенными руками гладившие перед открытыми
окнами, из которых валил мыльный
пар.
Она с соболезнованием смотрела теперь на ту каторжную жизнь, которую вели в первых комнатах бледные, с худыми руками прачки, из которых некоторые уже были чахоточные, стирая и гладя в тридцатиградусном мыльном
пару с открытыми летом и зимой
окнами, и ужасалась мысли о том, что и она могла поступить в эту каторгу.
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в домах, с улицы широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в
окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались белые клубы
пара, вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
Впечатление жуткое, несмотря на вполне приличную семейную обстановку средней руки; даже
пара канареек перекликалась в глубокой нише маленького
окна.
Темь. Слякоть. Только
окна «Каторги» светятся красными огнями сквозь закоптелые стекла да
пар выходит из отворяющейся то и дело двери.
Сидит за столиком с
парой чая у
окна издатель с одним из таких сочинителей.
Нет заткнутых бумагой или тряпками или просто разбитых
окон, из которых валит
пар и несется пьяный гул…
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота, сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными
парами до крайней степени, так что во время сильных морозов
окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными
парами и происходит то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Не успели проводить Яшу на промысла, как накатилась новая беда. Раз вечером кто-то осторожно постучал в
окно. Устинья Марковна выглянула в
окно и даже ахнула: перед воротами стояла чья-то «долгушка», заложенная
парой, а под
окном расхаживал Мыльников с кнутиком.
А на Малой Ямской, которую посещают солдаты, мелкие воришки, ремесленники и вообще народ серый и где берут за время пятьдесят копеек и меньше, совсем уж грязно и скудно: пол в зале кривой, облупленный и занозистый,
окна завешены красными кумачовыми кусками; спальни, точно стойла, разделены тонкими перегородками, не достающими до потолка, а на кроватях, сверх сбитых сенников, валяются скомканные кое-как, рваные, темные от времени, пятнистые простыни и дырявые байковые одеяла; воздух кислый и чадный, с примесью алкогольных
паров и запаха человеческих извержений; женщины, одетые в цветное ситцевое тряпье или в матросские костюмы, по большей части хриплы или гнусавы, с полупровалившимися носами, с лицами, хранящими следы вчерашних побоев и царапин и наивно раскрашенными при помощи послюненной красной коробочки от папирос.
Шитье ратницкой амуниции шло дни и ночи напролет. Все, что могло держать в руке иглу, все было занято. Почти во всяком мещанском домишке были устроены мастерские. Тут шили рубахи, в другом месте — ополченские кафтаны, в третьем — стучали сапожными колодками. Едешь, бывало, темною ночью по улице — везде горят огни, везде отворены
окна, несмотря на глухую осень, и из
окон несется
пар, говор, гам, песни…
Ромашов с Раисой Александровной стали недалеко от музыкантского
окна, имея vis-б-vis [Напротив (франц.).] Михина и жену Лещенки, которая едва достигала до плеча своего кавалера. К третьей кадрили танцующих заметно прибавилось, так что
пары должны были расположиться и вдоль залы и поперек. И тем и другим приходилось танцевать по очереди, и потому каждую фигуру играли по два раза.
Послушная память тотчас же вызвала к жизни все увлечения и «предметы» Александрова. Все эти бывшие дамы его сердца пронеслись перед ним с такой быстротой, как будто они выглядывали из
окон летящего на всех
парах курьерского поезда, а он стоял на платформе Петровско-Разумовского полустанка, как иногда прошлым летом по вечерам.
Я наткнулся на него лунною ночью, в ростепель, перед масленицей; из квадратной форточки
окна, вместе с теплым
паром, струился на улицу необыкновенный звук, точно кто-то очень сильный и добрый пел, закрыв рот; слов не слышно было, но песня показалась мне удивительно знакомой и понятной, хотя слушать ее мешал струнный звон, надоедливо перебивая течение песни.
Клуб
пара и дыма, точно развевающаяся лента, махнул по
окну, и несколько клочьев ворвалось в самую комнату…
Нилов распахнул
окно и некоторое время смотрел в него, подставляя лицо ласковому ветру. В
окно глядела тихая ночь, сияли звезды, невдалеке мигали огни Дэбльтоуна, трубы заводов начинали куриться: на завтра разводили
пары после праздничного отдыха.
И мистер Борк пошел дальше. Пошли и наши, скрепя сердцем, потому что столбы кругом дрожали, улица гудела, вверху лязгало железо о железо, а прямо над головами лозищан по настилке на всех
парах летел поезд. Они посмотрели с разинутыми ртами, как поезд изогнулся в воздухе змеей, повернул за угол, чуть не задевая за
окна домов, — и полетел опять по воздуху дальше, то прямо, то извиваясь…
Наконец показался поезд. Из трубы валил и поднимался над рощей совершенно розовый
пар, и два
окна в последнем вагоне вдруг блеснули от солнца так ярко, что было больно смотреть.
Ветер дул навстречу поезду; беловатые клубы
пара, то одни, то смешанные с другими, более темными клубами дыма, мчались бесконечною вереницей мимо
окна, под которым сидел Литвинов.
Шумная улица многолюдной столицы, голубой свет электрических фонарей. Она стоит у роскошного отеля и смотрит в
окна. А там, сквозь зеркальные стекла, видны кружащиеся в вальсе
пары и между ними знакомые двухэтажные глаза и выхоленные усики над ярко-красными губами. У него та же улыбка, то же заискивающее выражение глаз, как было тогда в саду.
Он подошел к
окну и открыл его. В комнату хлынул странный шум. Что-то скрежетало и визжало, как будто под самыми нашими
окнами… Потом послышался ряд толчков, шипение
пара, который светился и пламенел в темноте.
Но вдруг я вскочил в ужасе. Мне отчетливо послышался скрежет машины, частые толчки, как будто на гигантском катке катали белье… Казалось, я должен опять крикнуть что-то Урманову… Поэтому я быстро подбежал к
окну и распахнул его… Ночь была тихая. Все кругом спало в серой тьме, и только по железной дороге ровно катился поезд, то скрываясь за откосами, то смутно светясь клочками
пара. Рокочущий шум то прерывался, то опять усиливался и наконец совершенно стих…
И он отошел от
окна. Я еще некоторое время оставался. Поезд несколько раз, часто и гулко пыхнул
паром, точно затрепыхалась чудовищная металлическая птица, тронулся опять и побежал в темноту, отбивая по рельсам свою железную дробь. Влажный ветер стукнул нашею рамой, шевельнул голыми ветками кустов и понесся тоже в темноту…
Токарное производство мужа после его смерти у Софьи Карловны не прекратилось и шло точно так же, как и при покойнике, а на другом
окне магазина, в pendant [Т. е. в
пару (франц.).] к вывеске о зонтиках, выступила другая, объявлявшая, что здесь чистят и переделывают соломенные шляпы, а также берут в починку резиновые калоши и клеят разбитое стекло.
— И ведь, поди ж ты, что выдумали! — говорил Василий, которого я видеть не мог, но слышал весьма явственно; он, вероятно, сидел тут же, возле
окна, с товарищем, за
парой чая — и, как это часто случается с людьми в запертом покое, говорил громко, не подозревая, что каждый прохожий на улице слышит каждое слово. — Что выдумали? Зарыли их в землю!
Указав в
окно, на крышу фабрики, где фыркала
паром тонкая трубка и откуда притекал ворчливый гул работы, он сказал внушительно, стараясь говорить мягко...
Мы встали и пошли бродить по комнатам. В конце анфилады их широкая дверь вела в зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на
окнах и расписанный потолок, ряды венских стульев по стенам, в углу залы большая белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр из пятнадцати человек. Женщины, по большей части обнявшись,
парами ходили по зале; мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне немного знакомым.
Первое время я безразлично ловил голубей и, связавши им крылья, чтобы они не выбили
окон, пускал их в кухне; затем непременно пожелал иметь
пару белых, а пойманных сизых или глинистых выпускал на волю.
В подвале с маленькими
окнами, закрытыми снаружи частой проволочной сеткой, под сводчатым потолком стоит облако
пара, смешанное с дымом махорки. Сумрачно, стекла
окон побиты, замазаны тестом, снаружи обрызганы грязью. В углах, как старое тряпье, висят клочья паутины, покрытые мучной пылью, и даже черный квадрат какой-то иконы весь оброс серыми пленками.
Передняя рядом
окон выходила на широкий двор, чистый и утоптанный, как гуменный ток; в открытое
окно, в которое врывался свежий утренний воздух, видно было, как в глубине двора, между двух столбов, стояла заложенная в линейку генеральская
пара наотлет и тут же две заседланных казачьих лошади.
Отворил
окно, поманил пальцем… Жили у нас во дворе, во флигелечке, два брата — бомбардиры отставные, здоровенные, подлецы, усищи у каждого по аршину, морды красные… Сапожничали: где починить, где подметку подкинуть, где и новую
пару сшить, а более насчет пьянства. Вошли в комнату, стали у косяков, только усами водят, как тараканы: не перепадет ли? Отец подносит по рюмочке.
Иногда Алексей Петрович останавливался у
окна; холодный
пар лился ему на разгоряченную голову, на открытую шею и грудь.
В
окно все летел морозный воздух; клубящийся
пар точно выливался в комнату, в которой от него уже стало холодно.
Пока я шел в своем черном пальто и шляпе, столь необычных в этом месте, на меня из каждого
окна смотрело по
паре внимательных глаз.
Осмотр
окна снаружи не дал решительно ничего; осмотр же травы и ближайших к
окну кустов дал следствию много полезных указаний. Дюковскому удалось, например, проследить на траве длинную темную полосу, состоявшую из пятен и тянувшуюся от
окна на несколько сажен в глубь сада. Полоса заканчивалась под одним из сиреневых кустов большим темно-коричневым пятном. Под тем же кустом был найден сапог, который оказался
парой сапога, найденного в спальне.
Мельник крякнул, желая обратить на себя внимание, и его поняли. Все как-то засуетились, сразу сдвинулись плотнее к столу; Аннушка вскочила с дивана и села рядом с мельником на стул;
пара от
окна тоже подошла к столу.
Дома станка, неопределенными кучками раскиданные по каменной площадке, начинали просыпаться. Кое-где тянулся дымок, кое-где мерцали
окна; высокий худой ямщик в рваном полушубке, зевая, провел в поводу
пару лошадей к водопою и скоро стушевался в тени берегового спуска. Все было буднично и уныло.
Огромный неуклюжий самовар из красной меди, занимавший чуть ли не половину стола, пыхтел и отдувался, как толстяк, обремененный тяжкою ношей, в знойное время; из него валили, клубясь и журча, густые струи серого
пара, то направляясь на соседнее
окно и обдавая его крупными каплями, то вдруг обращаясь косою полосой на сальный огарок, находившийся тут же, между чайником и чашками.
Неверная! Где ты? Сквозь улицы сонные
Протянулась длинная цепь фонарей,
И,
пара за
парой, идут влюбленные,
Согретые светом любви своей.
Где же ты? Отчего за последней
пароюНе вступить и нам в назначенный круг?
Я пойду бренчать печальной гитарою
Под
окно, где ты пляшешь в хоре подруг!
Нарумяню лицо мое, лунное, бледное,
Нарисую брови и усы приклею,
Слышишь ты, Коломбина, как сердце бедное
Тянет, тянет грустную песню свою?
— Нечего тут!.. Коли сказано «с Богом», так берись за скобку да шасть за косяк… — угрюмо сказал Патап Максимыч, не отворачиваясь от
окна. —
Пару саврасых с тележкой дарю. На них поезжай…
Когда замерзает лед, то делается то же самое. Летит снежинка — в ней не видать никакой фигуры; но как только она сядет на что-нибудь темное и холодное, на сукно, на мех, в ней можно разобрать фигуру: увидишь звездочку или шестиугольную дощечку. На
окнах пар примерзает не как попало, а как он станет примерзать, так сейчас сложится в звездочку.
Если летом вынесешь из погреба холодный горшок, по нем сейчас сядут капли воды. Откуда взялась эта вода? Она тут и была. Только пока тепло было, ее не видно было, а как ушло тепло из воздуха в холодный горшок, воздух вокруг горшка остыл, и капли сели. То же бывает и на
окнах. В горнице тепло, и
пары держатся в воздухе; но с надворья остынут
окна, и снутри, подле
окон, воздух охолодеет, и потекут капли.
Из своего
окна, я видела как старый Николай открыл дверь покосившегося от времени сарая, вывел оттуда
пару вороных лошадей и выволок огромный старомодный фаэтон.
Остаюсь ночевать. Всю ночь слушаю, как храпят перевозчики и мой возница, как в
окна стучит дождь и ревет ветер, как сердитый Иртыш стучит по гробам… Ранним утром иду к реке; дождь продолжает идти, ветер же стал тише, но все-таки плыть на
пароме нельзя. Меня переправляют на лодке.
За ними следят, не мигая, две
пары молодых глазок. На
окне, открытом настежь, повернувшись лицом к голубому небу, с мочалкой в одной руке и тряпкой в другой стоит Наташа…
Не успели они таким образом обойти деревню из двора во двор, как уж на том конце, с которого они начали, закурилася не в урочный час лохматая, низкая кровля, а через час все большое село, как кит на море, дохнуло: сизый дым взмыл кверху как покаянный вздох о греховном ропоте, которым в горе своем согрешил народ, и, разостлавшись облаком, пошел по поднебесью; из щелей и из
окон пополз на простор густой потный
пар, и из темных дверей то одной, то другой избы стали выскакивать докрасна взогретые мужики.