Неточные совпадения
— Так заезжай, пожалуйста, к Болям, — сказала Кити мужу, когда он в одиннадцать часов, пред тем как уехать из дома, зашел к ней. — Я
знаю, что ты обедаешь в клубе,
папа тебя записал. А утро что ты делаешь?
— О, нет,
папа! — горячо возразила Кити. — Варенька обожает ее. И потом она делает столько добра! У кого хочешь спроси! Ее и Aline Шталь все
знают.
— А ты разве её
знал,
папа? — спросила Кити со страхом, замечая зажегшийся огонь насмешки в глазах князя при упоминании о мадам Шталь.
— Нет, вы мне только скажите, Василий Лукич, — спросил он вдруг, уже сидя за рабочим столом и держа в руках книгу, — что больше Александра Невского? Вы
знаете,
папа получил Александра Невского?
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с
папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты
знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С
папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
— Да,
папа, — отвечала Кити. — Но надо
знать, что у них трое детей, никого прислуги и почти никаких средств. Он что-то получает от Академии, — оживленно рассказывала она, стараясь заглушить волнение, поднявшееся в ней вследствие странной в отношении к ней перемены Анны Павловны.
— Ты
знаешь,
папа получил Александра Невского?
— Я не понимаю,
папа, как ты можешь смеяться! — сказала она быстро. Гнев отемнил прекрасный лоб ее… — Бесчестнейший поступок, за который я не
знаю, куды бы их следовало всех услать…
Должно быть, заметив, что я прочел то, чего мне
знать не нужно,
папа положил мне руку на плечо и легким движением показал направление прочь от стола. Я не понял, ласка ли это или замечание, на всякий же случай поцеловал большую жилистую руку, которая лежала на моем плече.
— А! вот что! — сказал
папа. — Почем же он
знает, что я хочу наказывать этого охотника? Ты
знаешь, я вообще не большой охотник до этих господ, — продолжал он по-французски, — но этот особенно мне не нравится и должен быть…
Мне казалось, что важнее тех дел, которые делались в кабинете, ничего в мире быть не могло; в этой мысли подтверждало меня еще то, что к дверям кабинета все подходили обыкновенно перешептываясь и на цыпочках; оттуда же был слышен громкий голос
папа и запах сигары, который всегда, не
знаю почему, меня очень привлекал.
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на
папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я
знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом.
Очень живо изобразив синего мальчика верхом на синей лошади и синих собак, я не
знал наверное, можно ли нарисовать синего зайца, и побежал к
папа в кабинет посоветоваться об этом.
Он кинул на счеты три тысячи и с минуту молчал, посматривая то на счеты, то в глаза
папа, с таким выражением: «Вы сами видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем, коли его теперь продавать, вы сами изволите
знать…»
Заметно, однако, было, что она не
знала, куда поставить эту коробочку, и, должно быть, поэтому предложила
папа посмотреть, как удивительно искусно она сделана.
Скажи теперь при всех лишь нам,
Чему учён ты, что ты
знаешьИ как ты свой народ счастливым сделать чаешь?» —
«
Папа́», ответствовал сынок: «я
знаю то,
Чего не
знает здесь никто...
Он, однако, изумился, когда
узнал, что приглашенные им родственники остались в деревне. «Чудак был твой
папа́ всегда», — заметил он, побрасывая кистями своего великолепного бархатного шлафрока, [Шлафрок — домашний халат.] и вдруг, обратясь к молодому чиновнику в благонамереннейше застегнутом вицмундире, воскликнул с озабоченным видом: «Чего?» Молодой человек, у которого от продолжительного молчания слиплись губы, приподнялся и с недоумением посмотрел на своего начальника.
— Павля все
знает, даже больше, чем
папа. Бывает, если
папа уехал в Москву, Павля с мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля целует мамины руки. Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой». И ей не нравится, что
папа знаком с другими дамами и с твоей мамой; она не любит никаких дам, только Павлю, которая ведь не дама, а солдатова жена.
— Просто — тебе стыдно сказать правду, — заявила Люба. — А я
знаю, что урод, и у меня еще скверный характер, это и
папа и мама говорят. Мне нужно уйти в монахини… Не хочу больше сидеть здесь.
Вчера надел мой
папа шляпу
И стал похож на белый гриб,
Я просто не
узнала папу…
—
Папа стоял у камина и грелся. Я посмотрела на него и думала, что он взглянет на меня ласково: мне бы легче было. Но он старался не глядеть на меня; бедняжка боялся maman, а я видела, что ему было жалко. Он все жевал губами: он это всегда делает в ажитации, вы
знаете.
Я — не тетушка, не
папа, не предок ваш, не муж: никто из них не
знал жизни: все они на ходулях, все замкнулись в кружок старых, скудных понятий, условного воспитания, так называемого тона, и нищенски пробавляются ими.
Вот послушайте, — обратилась она к
папа, — что говорит ваша дочь… как вам нравится это признание!..» Он, бедный, был смущен и жалок больше меня и смотрел вниз; я
знала, что он один не сердится, а мне хотелось бы умереть в эту минуту со стыда…
— Что мне вам рассказывать? Я не
знаю, с чего начать. Paul сделал через княгиню предложение, та сказала maman, maman теткам; позвали родных, потом объявили
папа… Как все делают.
—
Папа и mes tantes! — с пренебрежением повторил он, — много
знают они: послушайте их!
— Мне было жаль его, — и я даже просила
папа послать
узнать о его здоровье…
— Дальше, приставили француженку, madame Clery, [мадам Клери (фр.).] но… не
знаю, почему-то скоро отпустили. Я помню, как
папа защищал ее, но maman слышать не хотела…
Зная, что это письмо могло попасть… в руки злых людей… имея полные основания так думать (с жаром произнесла она), я трепетала, что им воспользуются, покажут
папа… а на него это могло произвести чрезвычайное впечатление… в его положении… на здоровье его… и он бы меня разлюбил…
— И хорошо сделали, потому что, вероятно,
узнали бы не больше того, что уже слышали от мамы. Городские слухи о нашем разорении — правда… В подробностях я не могу объяснить вам настоящее положение дел, да и сам
папа теперь едва ли
знает все. Ясно только одно, что мы разорены.
—
Папа будет вам очень рад, — ответила Зося за доктора. — Только он ничего не говорит пока, но всех
узнает отлично… Ему было немного лучше, но дорога испортила.
— Ведь
папе совсем было лучше, и он мог уже ходить по комнате с костылями, но тут подвернулся этот Альфонс Богданыч. Вы, вероятно, видали его у нас? Что произошло между ними — не
знаю, но с
папой вдруг сделался паралич…
— Кажется… Мне кажется странным такой вопрос,
папа, ведь ты
знаешь Сергея Александрыча не меньше моего!
— Да… но при теперешних обстоятельствах… Словом, вы понимаете, что я хочу сказать. Мне совсем не до веселья, да и
папа не хотел, чтобы я ехала. Но вы
знаете, чего захочет мама — закон, а ей пришла фантазия непременно вывозить нынче Верочку… Я и вожусь с ней в качестве бонны.
—
Папа, дорогой… милый
папа… я ничего не
знаю, — стонала Надежда Васильевна. — Дай мне подумать… Я слишком несчастна… пожалей меня.
Он сорвался с места и, отворив дверь, быстро прошел в комнату. Перезвон бросился за ним. Доктор постоял было еще секунд пять как бы в столбняке, смотря на Алешу, потом вдруг плюнул и быстро пошел к карете, громко повторяя: «Этта, этта, этта, я не
знаю, что этта!» Штабс-капитан бросился его подсаживать. Алеша прошел в комнату вслед за Колей. Тот стоял уже у постельки Илюши. Илюша держал его за руку и звал
папу. Чрез минуту воротился и штабс-капитан.
— «
Папа, переедем в другой город, в хороший, говорит, город, где про нас и не
знают».
— Он,
папа, все
знает, лучше всех у нас
знает! — подхватил и Илюшечка, — он ведь только прикидывается, что он такой, а он первый у нас ученик по всем предметам…
— Ах,
папа! Я ведь
знаю, что тебе новый доктор про меня сказал… Я ведь видел! — воскликнул Илюша и опять крепко, изо всей силы прижал их обоих к себе, спрятав на плече у
папы свое лицо.
— Нет,
папа, вы напрасно объясняете мою задумчивость таким высоким мотивом: вы
знаете, у меня просто невеселый характер, и я скучаю.
— Вы не
знаете,
папа, что с ним?
— Думай себе что хочешь, — сказал Данило, — думаю и я себе. Слава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда стоял за веру православную и отчизну, — не так, как иные бродяги таскаются бог
знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов [Униаты — принявшие унию, то есть объединение православной церкви с католической под властью римского
папы.] даже не похожи: не заглянут в Божию церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются.
—
Папа, я неспособна к этому чувству… да. Я
знаю, что это бывает и что все девушки мечтают об этом, но, к сожалению, я решительно не способна к такому чувству. Назови это уродством, но ведь бывают люди глухие, хромые, слепые, вообще калеки. Значит, по аналогии, должны быть и нравственные калеки, у которых недостает самых законных чувств. Как видишь, я совсем не желаю обманывать себя. Ведь я тоже средний человек,
папа… У меня ум перевешивает все, и я вперед отравлю всякое чувство.
—
Папа, ты не любишь Казимира, я это
знаю.
«
Знаешь ты, говорит, что такое
папа римский?» — «Слыхал, говорю».
В Егоре девочка
узнала кержака: и по покрою кафтана, и по волосам, гладко подстриженным до бровей, от одного уха до другого, и по особому складу всего лица, — такое сердитое и скуластое лицо, с узкими темными глазками и окладистою бородой, скатавшиеся пряди которой были запрятаны под ворот рубахи из домашней пестрядины. Наверное, этот кержак ждет, когда проснется
папа, а
папа только напьется чаю и сейчас пойдет в завод.
— Как им было трудно,
папа, бедненьким… Такие маленькие и уж сколько
знали.
Поместили нас в общественном доме. В тот же вечер явились К. Карл, с Нонушкой и Мария Николаевна с Мишей. [К. Карл. — Кузьмина, воспитательница Нонушки — С. Н. Муравьевой; Мария Николаевна — Волконская, ее сын Миша — крестник Пущина, писавший ему в детстве: «Милый
Папа Ваня».] Объятия и пр., как ты можешь себе представить. Радостно было мне найти прежнее неизменное чувство доброй моей кумушки. Миша вырос и
узнал меня совершенно — мальчишка хоть куда: смел, говорлив, весел.
— Ты ведь не
знаешь, какая у нас тревога! — продолжала Гловацкая, стоя по-прежнему в отцовском мундире и снова принявшись за утюг и шляпу, положенные на время при встрече с Лизой. — Сегодня, всего с час назад, приехал чиновник из округа от попечителя, — ревизовать будет. И
папа, и учители все в такой суматохе, а Яковлевича взяли на парадном подъезде стоять. Говорят, скоро будет в училище.
Папа там все хлопочет и болен еще… так неприятно, право!
— Не
знаю, и вообще он как-то не внушает к себе доверия.
Папа тоже на него не полагается. Вчера с вечера он все бредил, звал Розанова.
— Вы здесь ничем не виноваты, Женичка, и ваш
папа тоже. Лиза сама должна была
знать, что она делает. Она еще ребенок, прямо с институтской скамьи и позволяет себе такие странные выходки.