Неточные совпадения
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук, ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не
спал,
никуда не ходил, видясь только с профессором скульптуры, с учениками, ходил с ними
в Исакиевский собор, замирая от удивления перед работами Витали, вглядываясь
в приемы,
в детали,
в эту новую сферу нового искусства.
— И думать нечего, — настаивал Ефим Андреич. — Ведь мы не чужие, Петр Елисеич… Ежели разобрать, так и я-то не о себе хлопочу: рудника жаль, если
в чужие руки
попадет. Чужой человек, чужой и есть… Сегодня здесь, завтра там, а мы, заводские, уж
никуда не уйдем. Свое лихо… Как пошлют какого-нибудь инженера на рудник-то, так я тогда что буду делать?
На другом конце дома
падал на мостовую свет из наугольной и единственной комнаты, где Полина,
никуда не выезжавшая
в последнее время, проводила целые дни.
—
Никуда,
никуда нельзя. Слабы мы, дорогой… Был я равнодушен, бодро и здраво рассуждал, а стоило только жизни грубо прикоснуться ко мне, как я
пал духом… прострация… Слабы мы, дрянные мы… И вы тоже, дорогой мой. Вы умны, благородны, с молоком матери всосали благие порывы, но едва вступили
в жизнь, как утомились и заболели… Слабы, слабы!
И этих мыслей было достаточно, чтобы он отменил свое намерение и остался
в Москве; целую неделю после того
никуда не выходил из квартиры, не ел, не
спал, одним словом, страдал добросовестно, а потом, как бы для рассеяния, пустился во все тяжкие студенческой жизни.
Родись он
в селе, его бы считали «ледащеньким», но приставили бы к соответственному делу — стадо
пасти или гусей сгонять, и он все-таки пропитался бы и даже не был бы
в тягость; но среди культурного общества — он
никуда не годился.
Гуров не
спал всю ночь и возмущался, и затем весь день провел с головной болью. И
в следующие ночи он
спал дурно, все сидел
в постели и думал или ходил из угла
в угол. Дети ему надоели, банк надоел, не хотелось
никуда идти, ни о чем говорить.
— Умею… — кивнул босяк рыжей головой и, вытерев ладонью мокрые усы, заговорил поучительно: — Умею, брат! Я все делаю скоро и прямо. Без изворотов — валяй прямо и все! А куда
попадешь — это все равно! С земли, кроме как
в землю,
никуда не соскочишь…
Некоторым из моих товарищей посчастливилось
попасть в больницы; другие поступили
в земство; третьим,
в том числе и мне, пристроиться
никуда не удалось, и нам осталось одно — попытаться жить частной практикой.
Из Каптоуна решено было идти
никуда не заходя, прямо
в Шербург. И это решение сделать длинный переход встречено было с живейшей радостью: нужды нет, что придется под конец перехода есть солонину и консервы и порядочно-таки поскучать, только бы скорее
попасть на родину.
— Третий? Третий еще судит…Но тоже уже
никуда не годится…Старичок! Ему бы
спать теперь
в могиле, а не драки разбирать…Живет он…Видите зеленое крыльцо? Видите? Ну, там он и живет…
—
Никуда вам скакать дальше не треба, потому что всепомогающий доктор Николавра здесь живет, но он теперь, як и усе христiанство,
спит. А вы майте соби трохи совiсти, и если
в господа бога веруете, то не колотайте так крепко, бо наш дом старенький, еще не за сих времен, и шибки из окон повыскакують, а тут близко ни якого стекольщика нет, а теперь зима лютая, и с малыми детьми смерзти можно.
Иван Алексеевич на улице выбранил себя энергически. И поделом ему! Зачем идет
в трактир с первым попавшимся проходимцем? Но"купец"делался просто каким-то кошмаром.
Никуда не уйдешь от него… И на сатирический журнал дает он деньги; не будет сам бояться
попасть в карикатуру: у него
в услужении голодные мелкие литераторы. Они ему и пасквиль напишут, и карикатуру нарисуют на своего брата или из думских на кого нужно, и до"господ"доберутся.
Дожил Досифей у Евпраксии Михайловны до той поры, как реки
спали и можно стало лесом ходить.
Никуда не выходил он. Кроме Евпраксии Михайловны да ее сыновей, никого к себе не пускал. Не только
в Колгуеве, на самом усаде Гусятниковых мало кто знал о прохожем старце… Гриша был при нем безотлучно.
Читала, а слезы медленно капали на страницы. Болела голова, ничего
в нее не шло. У нее теперь часто болела голова. Исанка приписывала это помойке перед окном, — нельзя было даже решить, что полезнее — проветривать комнату или нет. И нервы стали
никуда не годные, она постоянно вздрагивала, ночи
спала плохо. Похудела, темные полукруги были под глазами. Такими далекими казались летний блеск солнца, здоровье, бодрая радость!
Вечером этого дня Николай
никуда не поехал
в гости и остался дома с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться
спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, чтò с ним редко случалось.