Неточные совпадения
— Ну, красавчик не красавчик, — заметил Василий Иванович, — а мужчина, как говорится: оммфе. [Настоящий мужчина (homme fait) (фр.).] А теперь, я надеюсь, Арина Власьевна, что, насытив свое материнское сердце, ты позаботишься
о насыщении своих
дорогих гостей, потому что, тебе известно, соловья баснями кормить не следует.
Звонок повторился с новой силой, и когда Лука приотворил дверь, чтобы посмотреть на своего неприятеля, он даже немного попятился назад: в дверях стоял низенький толстый седой старик с желтым калмыцким лицом, приплюснутым носом и узкими черными, как агат, глазами. Облепленный грязью татарский азям и смятая войлочная шляпа свидетельствовали
о том, что
гость заявился прямо с
дороги.
Но после случая на железной
дороге он и на этот счет изменил свое поведение: намеков себе уже более не позволял, даже самых отдаленных, а
о Дарданелове при матери стал отзываться почтительнее, что тотчас же с беспредельною благодарностью в сердце своем поняла чуткая Анна Федоровна, но зато при малейшем, самом нечаянном слове даже от постороннего какого-нибудь
гостя о Дарданелове, если при этом находился Коля, вдруг вся вспыхивала от стыда, как роза.
Этикет требовал, чтобы
гости первыми нарушили молчание. Дерсу знал это и потому спросил его
о дороге и
о глубине выпавшего снега. Разговор завязался. Узнав, кто мы и откуда идем, удэгеец сказал, что ему известно было, что мы должны спуститься по Иману, — об этом он услыхал от своих сородичей, живущих ниже по реке, — и что там, внизу, нас давно уже ожидают. Это известие очень меня удивило.
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат,
о полотках позабудь — баста! Вот они, пути провидения! Приехал
дорогой гость, а у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную! Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать любит — это я знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот у него как!
— «
О, вижу ясно, что у тебя в
гостях была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал глаза к небу. Замин, взявший на себя роль Капулетти, говорил каким-то гортанным старческим голосом: «Привет вам,
дорогие гости!» — и больше походил на мужицкого старосту, чем на итальянского патриция.
Разумеется, несмотря на оговорки Прудентова, мы немедленно сделали все распоряжения, чтобы на славу отпраздновать посещение
дорогих гостей. Затем мы сообщили Прудентову те соображения, вследствие которых мы нашли полезным ввести некоторые изменения в «Общие начала» устава
о благопристойности, и встретили с его стороны полное одобрение нашей законодательной деятельности.
Потом, помню, он вдруг заговорил, неизвестно по какому поводу,
о каком-то господине Коровкине, необыкновенном человеке, которого он встретил три дня назад где-то на большой
дороге и которого ждал и теперь к себе в
гости с крайним нетерпением.
Но на этот раз он преодолел себя и повел ласковые речи с Софьей Николавной: прежде всего расспросил
о здоровье любезного свата Николая Федоровича; искренне пожалел, узнав, что он слабеет час от часу, и прибавил, что «не станет долго задерживать в Багрове
дорогих своих
гостей».
Самого князя не было в это время дома, но камердинер его показал барону приготовленное для него помещение, которым тот остался очень доволен: оно выходило в сад; перед глазами было много зелени, цветов. Часа в два, наконец, явился князь домой; услыхав
о приезде
гостя, он прямо прошел к нему. Барон перед тем только разложился с своим измявшимся от
дороги гардеробом. Войдя к нему, князь не утерпел и ахнул. Он увидел по крайней мере до сорока цветных штанов барона.
— Но вы ничего, ничего не переменились! — восклицает она, хватая
гостя за обе руки и усаживая его в покойное кресло. — Садитесь, садитесь, князь! Шесть лет, целых шесть лет не видались, и ни одного письма, даже ни строчки во все это время!
О, как вы виноваты передо мною, князь! Как я зла была на вас, mon cher prince! [мой
дорогой князь (франц.)] Но — чаю, чаю! Ах, боже мой, Настасья Петровна, чаю!
Дорогой он рассказывал мне
о Кавказе,
о жизни помещиков-грузин,
о их забавах и отношении к крестьянам. Его рассказы были интересны, своеобразно красивы, но рисовали предо мной рассказчика крайне нелестно для него. Рассказывает он, например, такой случай: К одному богатому князю съехались соседи на пирушку; пили вино, ели чурек и шашлык, ели лаваш и пилав, и потом князь повёл
гостей в конюшню. Оседлали коней.
Пора! — Яснеет уж восток,
Черкес проснулся, в путь готовый.
На пепелище огонек
Еще синел. Старик суровый
Его раздул, пшено сварил,
Сказал, где лучшая
дорога,
И сам до ветхого порога
Радушно
гостя проводил.
И странник медленно выходит,
Печалью тайной угнетен;
О юной деве мыслит он…
И кто ж коня ему подводит?
— Так я сегодня же вечером буду у вас, — говорил генерал, провожая
гостя через зал. — Так, братец, и скажи Тарасу Ермилычу… Только, чур! не проболтайся
о свечке… ха-ха!.. Уговор
дороже денег. Понимаешь?
Возвращение Смагина в злобинский дом было настоящим событием. Сам Тарас Ермилыч выскочил на подъезд и, когда узнал
о благополучном исходе объяснения с генералом, троекратно облобызал
дорогого гостя.
Надрывал животики весь павильон над хитрой немецкой выдумкой, хохотали музыканты, и только не смеялись березы и сосны тенистых аллей. Эту даровую потеху прекратило появление генерала,
о чем прибежали объявить сразу пять человек. Позабыв свою гордость, Тарас Ермилыч опрометью бросился к дому, чтобы встретить
дорогого гостя честь честью. Генерал был необыкновенно в духе и, подхватив хозяина под руку, весело спрашивал...
Толстый, дородный, цветущий здоровьем и житейским довольством, Сергей Андреич сидел, развалившись в широких, покойных креслах, читая письма пароходных приказчиков, когда сказали ему
о приходе Чапурина. Бросив недочитанные письма, резвым ребенком толстяк кинулся навстречу
дорогому гостю. Звонко, радостно целуя Патапа Максимыча, кричал он на весь дом...
Макар Тихоныч непомерно был рад
дорогим гостям. К свадьбе все уже было готово, и по приезде в Москву отцы решили повенчать Евграфа с Машей через неделю. Уряжали свадьбу пышную. Хоть Макар Тихоныч и далеко не миллионер был, как думал сначала Гаврила Маркелыч, однако ж на половину миллиона все-таки было у него в домах, в фабриках и капиталах — человек, значит, в Москве не из последних, а сын один… Стало быть, надо такую свадьбу справить, чтобы долго
о ней потом толковали.
Ее превосходительство желала, чтобы
дорогой и блистательный
гость унес с собою самое приятное воспоминание
о своем пребывании в Славнобубенске, и потому они сразу проектировали в будущем загородный пикник на картинном берегу Волги, два вечера, один бал и «благотворительный» спектакль с живыми картинами в пользу «наших бедных», в котором должны были принять участие исключительно только благородные любители.
Послеобеденным разговором почти безраздельно владел
дорогой гость. Губернаторша только задавала вопросы, прилично ахала, вставляла сожаления
о своей собственной славнобубенской жизни и оживленно восхищалась рассказами барона, когда тот, в несколько небрежном тоне, повествовал
о последней великосветской сплетне,
о придворных новостях,
о Кальцоляри и Девериа, да
о последнем фарсе на Михайловской сцене.
Увлечение мое морской стихией в то время давно уже кончилось. Определилась моя большая способность к языкам. Папа говорил, что можно бы мне поступить на факультет восточных языков, оттуда широкая
дорога в дипломаты на Востоке. Люба только что прочла «Фрегат Палладу» Гончарова. Мы говорили
о красотах Востока, я приглашал их к себе в
гости на Цейлон или в Сингапур, когда буду там консулом. Или нет, я буду не консулом, а доктором и буду лечить Наташу. — Наташа, покажите язык!
Бояре окружили, по уходе царя из посольской палаты, Ивана Кольца с товарищами и князца Ишбердея. Каждый из бояр, сыновей боярских, дворян и опричников наперебой старался переманить к себе
дорогих гостей послушать их рассказы
о неведомой стране,
о ратных победных подвигах.
О! постойте, подождите хоть немного, милые призраки, у изголовья несчастливца, заставьте его забыть на этот день железа, черную избу, стоны товарищей его заключения; очаруйте его,
дорогие гости, своими ласками, подарите его еще одним земным праздником, может быть, последним на пороге в вечность…
По этой-то
дороге утром шестнадцатого июля в беспорядке тянулся к Платору отряд шведский, испуганный вестью
о приближении нечаянных
гостей.
В Приреченской усадьбе Настасья Александровна и дочери ее, предупрежденные
о приезде к ним
дорогих гостей, встретили их с неподдельною радостью.
Ему поручено было распорядиться
о приеме
дорогих гостей, выступавших из замка.
Было еще совсем рано, когда он приехал, около десяти часов, но большая белая зала с золочеными стульями и зеркалами была готова к принятию
гостей, и все огни горели. Возле фортепиано с поднятой крышкой сидел тапер, молодой, очень приличный человек в черном сюртуке, — дом был из
дорогих, — курил, осторожно сбрасывая пепел с папиросы, чтобы не запачкать платье, и перебирал ноты; и в углу, ближнем к полутемной гостиной, на трех стульях подряд, сидели три девушки и
о чем-то тихо разговаривали.
Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов
о радости видеть столь
дорогого гостя, и не дождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную.
Влетает, стало быть, карабахский конь, верный товарищ, к князю Удалу на широкий двор, заливисто ржет, серебряной подковой
о кремень чешет: привез
дорогого гостя, примайте! А пир, хочь час и поздний, в полном разгаре. Бросились
гости навстречу, князь Удал с крыльца поспешает, широкие рукава закинул… Тамара на крыше белую ручку к вороту прижала, — не след княжеской невесте к жениху первой бежать, не такого она воспитания.