Неточные совпадения
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал
замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел
к Самгину пить кофе и, желтый
от злобы, заявил...
Расстояние
от дома предварительного заключения до пересыльного
замка было огромное, и приехал Нехлюдов в
замок уже только
к вечеру.
Когда подписан был протокол, Николай Парфенович торжественно обратился
к обвиняемому и прочел ему «Постановление», гласившее, что такого-то года и такого-то дня, там-то, судебный следователь такого-то окружного суда, допросив такого-то (то есть Митю) в качестве обвиняемого в том-то и в том-то (все вины были тщательно прописаны) и принимая во внимание, что обвиняемый, не признавая себя виновным во взводимых на него преступлениях, ничего в оправдание свое не представил, а между тем свидетели (такие-то) и обстоятельства (такие-то) его вполне уличают, руководствуясь такими-то и такими-то статьями «Уложения о наказаниях» и т. д., постановил: для пресечения такому-то (Мите) способов уклониться
от следствия и суда, заключить его в такой-то тюремный
замок, о чем обвиняемому объявить, а копию сего постановления товарищу прокурора сообщить и т. д., и т. д.
Надо было остановиться на бивак. Недалеко
от реки, с правой стороны, высилась одинокая скала, похожая на развалины
замка с башнями по углам. У подножия ее рос мелкий березняк. Место это мне показалось удобным, и я подал знак
к остановке.
Призадумался честной купец и, подумав мало ли, много ли времени, говорит ей таковые слова: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая и пригожая, достану я тебе таковой хрустальный тувалет; а и есть он у дочери короля персидского, молодой королевишны, красоты несказанной, неописанной и негаданной: и схоронен тот тувалет в терему каменном, высокиим, и стоит он на горе каменной, вышина той горы в триста сажен, за семью дверьми железными, за семью
замками немецкими, и ведут
к тому терему ступеней три тысячи, и на каждой ступени стоит по воину персидскому и день и ночь, с саблею наголо булатного, и ключи
от тех дверей железныих носит королевишна на поясе.
Так мучился он, трепеща пред неизбежностью замысла и
от своей нерешительности. Наконец взял свечу и опять подошел
к дверям, приподняв и приготовив револьвер; левою же рукой, в которой держал свечу, налег на ручку
замка. Но вышло неловко: ручка щелкнула, призошел звук и скрип. «Прямо выстрелит!» — мелькнуло у Петра Степановича. Изо всей силы толкнул он ногой дверь, поднял свечу и выставил револьвер; но ни выстрела, ни крика… В комнате никого не было.
Моей причудливой мечты
Наперсник иногда нескромный,
Я рассказал, как ночью темной
Людмилы нежной красоты
От воспаленного Руслана
Сокрылись вдруг среди тумана.
Несчастная! когда злодей,
Рукою мощною своей
Тебя сорвав с постели брачной,
Взвился, как вихорь,
к облакам
Сквозь тяжкий дым и воздух мрачный
И вдруг умчал
к своим горам —
Ты чувств и памяти лишилась
И в страшном
замке колдуна,
Безмолвна, трепетна, бледна,
В одно мгновенье очутилась.
Разговор с Бутлером как бы подвел меня
к запертой двери, но не дал ключа
от замка; узнав кое-что, я, как и раньше, знал очень немного о том, почему фотография Биче Сениэль украшает стол Геза.
Голос старушки, выражение всей фигуры изменялись с непостижимою быстротою; все существо ее мгновенно отдавалось под влияние слов и воспоминаний, которые возникали вереницами в слабой голове ее: они переходили
от украденных полушубков
к Дуне,
от Дуни
к замку у двери каморы,
от замка к покойному мужу,
от мужа
к внучке,
от внучки
к Захару,
от Захара
к дедушке Кондратию, которого всеслезно просила она вступиться за сирот и сократить словами беспутного, потерянного парня, —
от Кондратия переходили они
к Ване и только что полученному письму, и вместе с этими скачками голос ее слабел или повышался, слезы лились обильными потоками или вдруг пересыхали, лицо изображало отчаяние или уныние, руки бессильно опускались или делали угрожающие жесты.
Я бы, кажется, имела основание уподобить состояние бабушки с состоянием известной сверстницы Августа Саксонского, графини
Кόзель, когда ее заключили в
замке. Обе они были женщины умные и с большими характерами, и обе обречены на одиночество, и обе стали анализировать свою религию, но
Кόзель оторвала
от своей Библии и выбросила в ров Новый Завет, а бабушка это одно именно для себя только и выбрала и лишь это одно сохранила и все еще добивалась, где тут материк?
Загремел тяжелый
замок у судной тюрьмы, и узников вывели на свет божий. Они едва держались на ногах
от истомы и долгого сидения. Белоус и Аблай были прикованы
к середине железного прута, а Брехун и Арефа по концам. Воевода посмотрел на колодников и покачал головой, — дескать, хороши голуби.
Мы вышли из конторы в ворота, потом прошли небольшой двор и остановились у запертых ворот другого. Мой провожатый приложил лицо
к оконцу в воротах и крикнул дежурного. За воротами послышалось звякание связки ключей, потом калитка отворилась и опять захлопнулась за нами. Теперь трое крепко запертых ворот с тремя огромными висячими
замками отделяли меня
от вольного божьего мира.
Когда ж безумца увели
И шум шагов умолк вдали,
И с ним остался лишь Сокол,
Боярин
к двери подошел;
В последний раз в нее взглянул,
Не вздрогнул, даже не вздохнул
И трижды ключ перевернул
В ее заржавленном
замке…
Но… ключ дрожал в его руке!
Потом он отворил окно:
Всё было на небе темно,
А под окном меж диких скал
Днепр беспокойный бушевал.
И в волны ключ
от двери той
Он бросил сильною рукой,
И тихо ключ тот роковой
Был принят хладною рекой.
— Слушаю, братец, слушаю, кормилец ты мой, — отвечала Платонида. — Все будет по приказу исполнено. Птице
к окошку не дам подлететь, на единую пядь не отпущу
от себя Матренушку, келарничать пойду — на
замок запру.
О, радость! Я увидела знакомую коляску, только сейчас лошади мчали ее
от замка — по направлению
к Тифлису.
Перерезав предварительно канат своим кинжалом, тот самый канат,
к концу которого прикреплены драгоценные, добытые им трофеи — четыре
замка от неприятельских пушек и, держа его в крепко стиснутых зубах, Иоле плывет обратно, лихорадочно быстро перебирая руками.
Полумертвый
от пережитых впечатлений, юноша молча притянул
к ногам Танасио прикрепленные
к канату
замки и произнес, собрав последние силы...
Я схватил его под мышки, приволок
к ближайшему крыльцу.
От соборной площади бежали с дубинками пьяные молодцы из холодных лавок. Катра метнулась
к двери. Она была старая, на старом, непрочном
замке.
— Перестаньте, благородный рыцарь, — начал Гримм с чуть заметной иронией в слове «благородный», — разнеживаться теперь над полумертвой… Что тратить время по пустякам. Она
от вас не уйдет. Идите-ка лучше собирать в поход своих товарищей и когда они все выберутся из
замка, мы с Павлом перенесем ее отсюда
к вам. Вы, проводив рыцарей, не захотите марать благородных рук своих в драке с русскими и вернетесь домой… Там вас будет ожидать Эмма и мы с нашими услугами.
Утешенный Волынской, с новым запасом для своих волшебных
замков, выпроводил
от себя Тредьяковского, а этот, уложив в свой табачный носовой платок богатую пару платья, ему подаренную, и свою «Телемахиду», отправился с этим сокровищем домой. Вслед за его отбытием пришли доложить кабинет-министру, что какие-то святочные маски просят позволения явиться
к нему. Велено пригласить.
На дворе
замка маститый вяз, еще прекрасный, несмотря что старость и осень разубирают его, привлекает
к себе юную виноградную лозу, которая крепко его обнимает, вьется в ласковых побегах по ветвям и убирает их своими гроздиями, жарко пылающими
от последних лучей солнца.
Скорее деньги Иоганна фон Ферзена, чем еще только расцветшая красота его дочери Эммы за несколько лет до того времени,
к которому относится наш рассказ, сильно затронули сердце соседа и приятеля ее отца, рыцаря Эдуарда фон Доннершварца, владельца
замка Вальден, человека хотя и молодого еще, но с отталкивающими чертами опухшего
от пьянства лица и торчащими в разные стороны рыжими щетинистыми усами.
Михайловский
замок окружала каменная стена вышиною в сажень;
к замку от Большой Садовой вели три липовые и березовые аллеи, посаженные еще при императрице Анне; каждая из них упиралась в железные ворота, украшенные императорскими вензелями.
С торжественным лицом явился Вульф
к Глику и застал его в больших трудах. Он высиживал речь, которую хотел произнесть перед русским военачальником, когда последует сдача
замка. Госпожа Вульф в глубокой задумчивости сидела неподалеку
от него.
— Я служанка красавицы королевы, — чуть слышным
от слабости голосом прошептала девушка, — той красавицы королевы, которая танцует и веселится там, в
замке. Она приказала привязать меня
к дереву и заморить голодом, потому что три дня тому назад я осмелилась сказать ей, что рыцарь, которого она избрала в женихи, не любит ее и желает жениться на ней потому только, чтобы стать королем. Я это знаю. Это правда. И за эти слова правды я должна умереть голодной смертью.
В то время, когда в
замке Гельмст рыцари ордена меченосцев с часу на час ждали набега новгородских дружинников; в то время, когда в самом Новгороде, как мы уже знаем, происходили смуты и междоусобия по поводу полученного
от московского князя неожиданного запроса, а благоразумные мужи Великого Новгорода с трепетом за будущее своей отчизны ждали результата отправленного
к великому князю ответа, — посмотрим, что делалось тогда в самой Москве.
Рано лишившись матери, вкусив несколько
от французской премудрости в местном пансионе, открытом француженкой эмигранткой, она семнадцати лет был полной хозяйкой и распорядительницей в отцовском неказистом домишке. Природа наделила ее выдающейся красотой, а пансионское воспитание склонностью
к несбыточным мечтам и способностью строить воздушные
замки, не вложив в молодое сердце никаких устойчивых нравственных правил.
Он обратил на нее помутившиеся взоры, пожал руку Биру и удалился
от них. Так бежал из рая первый преступник, гонимый пламенным мечом ангела и гремящим над ним приговором Вышнего Судии. На повороте дорожки в кусты Густав остановился, еще раз взглянул на Луизу и исчез. В
замке отдал он письмо
от Адольфа
к баронессе первому попавшемуся ему навстречу слуге.
Разумеется, что счастливым соперником ее приняты были все меры
к уничтожению этого замысла; но дипломатке не показывали, что тайна открыта. Русские офицеры, собравшиеся в
замке, и хозяйка его, как давно знакомые, как приятели, беседовали и шутили по-прежнему.
К умножению общего веселия, прибыл и карла Шереметева. С приходом его в глазах Аделаиды все закружилось и запрыгало: она сама дрожала
от страха и чувства близкого счастия.
Густав приподнял голову и увидел перед собой того самого служителя баронессина, который в первое его посещение
замка вызвался держать его лошадь и которого умел он отличить
от других дворовых людей, заметив в нем необыкновенное
к себе усердие. Несчастный обрадовался неожиданной встрече, как утопающий спасительному дереву, мимо его плывущему.
Он и не ошибся. Фимка лежала недвижимо на том же месте, где была им брошена. Он снова схватил ее в охабку и потащил
к волчьей погребице, ключ
от которой он, по должности домашнего палача и тюремщика, носил на поясе. Отперев им страшную тюрьму, он бросил в нее бесчувственную девушку, затворил дверь, задвинул засов и запер на
замок.
На следующий день, только что начало светать, он вскочил с постели, спешил одеться и выйти из деревни с твердым намерением во что бы ни стало приблизиться
к замку и узнать,
от кого бы то ни было, о состоянии больной.
В то время, когда в
замке Гельмст рыцари ордена меченосцев с часу на час ждали набегов новгородских дружинников; в то время, когда в самом Новгороде, как мы уже знаем, происходили смуты и междоусобия по поводу полученного
от московского князя неожиданного запроса, а благоразумные мужи Великого Новгорода с трепетом за будущее своей отчизны ждали результата отправленного
к великому князю ответа, посмотрим, что делалось тогда в самой Москве.
В начале апреля прибыли
к Суворову орудия большого калибра и была возведена скрытно
от неприятеля брешь-батарея. Она обрушила часть стены у ворот, пробила брешь и произвела в
замке несколько пожаров; польский инженер окончил тем временем минные галереи.
В
замке все приуныло. У коменданта составлен был совет. Пролом стены, недостаток в съестных припасах, изготовления русских
к штурму, замеченные в
замке, — все утверждало в общем мнении, что гарнизон не может долее держаться, но что, в случае добровольной покорности, можно ожидать
от неприятеля милостивых условий для войска и жителей. Решено через несколько часов послать в русский стан переговорщиков о сдаче. Сам цейгмейстер, убежденный необходимостию, не противился этому решению.
Прямо за речкою, в средине разлившейся широко долины, встал продолговатый холм с рощею, как островок; несколько правее, за семь верст, показывается вполовину из-за горы кирка нейгаузенская, отдаленная
от русского края и ужасов войны, посещавших некогда
замок; далее видны сизые, неровные возвышения
к Оденпе, мызы и кирки.
Скорее деньги Иоганна фон-Ферзен, чем еще только расцветшая красота его дочери Эммы за несколько лет до того времени,
к которому относится наш рассказ, сильно затронули сердце соседа и приятеля ее отца, рыцаря Эдуарда фон-Доннершварца, владельца
замка Вальден, человека хотя и молодого еще, но с отталкивающими чертами опухшего
от пьянства лица и торчащими в разные стороны рыжими щетинистыми усами.
После крестин Гладких приказал наглухо заколотить избу Егора Никифорова. Дверь запер большим висячим
замком, и ключ
от него взял
к себе.
— И вправду, что же ждать
от разбойника? — ворчал Гримм про себя в минуту раздумья. — Что награбит, тем и богат, а ведь часто волк платится и своей шкурой. Разве — женитьба? Да где ему! Роберт Бернгард посмышленее, да и по молодцеватей его, да и у него что-то не вдруг ладится… А за моего она ни за что не пойдет, даром что кротка, как овечка, а силком тащить ее из
замка прямо в когти
к коршуну — у меня, кажись, и руки не поднимутся на такое дело… Дьявол попутал меня взяться за него…
— Скорее! Скорее, моя птица, поспешим в
замок, — заговорила она, поспешим
к королеве, пока еще не поздно освободить несчастную девушку и спасти ее
от лютой смерти!
Для отвлечения внимания военного начальства
от замка в эту ночь в городе был назначен костюмированный бал, на котором находился и Штакельберг. Весть о занятии
замка пришла
к нему на балу, и он решил отнять
замок тотчас же. Была произведена бессвязная атака, но отбита; за нею через полчаса другая, но также без успеха; потеряно 42 убитых и раненых. Отряд этот отбросил русских, и пехота пробралась в
замок, кавалерия же была отогнана с потерею 15 человек.
— Перестаньте, благородный рыцарь, — начал Гримм с чуть заметной иронией в слове «благородный», — разнеживаться теперь над полумертвою… Что тратить время по пустякам. Она
от вас не уйдет. Идите-ка лучше собирать в поход своих товарищей, и, когда они все выберутся из
замка, мы с Павлом перенесем ее отсюда
к вам. Вы, проводив рыцарей, не захотите марать благородных рук своих в драке с русскими и вернетесь домой… Там вас будет ожидать Эмма и мы с нашими услугами.
Приехал доктор Блументрост.
От искусства его ожидали многого, а он возлагал все свое упование на Бога и на силу природы, которой обещался помогать по возможности своей. Ожидали с надеждою и страхом назначенного им перелома болезни. В эти-то часы ожидания в
замке и в хижинах поселян все было полно любви
к Луизе: мысль потерять ее усиливала еще эти чувства.
Все бросились с мест своих: кто за мундир, кто за парик, кто за палаш и так далее. Минуты в три
замок опустел, и там, где кипела живая беседа, песни и музыка, стало только слышно шурканье оловянных ложек, которыми, очищая сковороду
от остатков жареной почки с луком, работали Филя и широкоплечий, в засаленной рубашке, драгун. Изредка примешивалось
к этому шурканью робкое чоканье чар.
Государыня, великие княгини и первые чины двора ехали в церемониальных каретах
от Зимнего дворца
к замку, между выстроенными полками, при колокольном звоне по всему городу.
— И вправду, что же ждать
от разбойника? — ворчал Гримм про себя в минуту раздумья. — Что награбит, тем и богат, а ведь часто волк платится и своей шкурой. Разве — женитьба? Да где ему! Роберт Бернгард посмышленнее, да и помолодцеватей его, да и у него что-то не вдруг ладится… А за моего она ни за что не пойдет, даром что кротка, как овечка, а силком тащить ее из
замка прямо в когти
к коршуну — у меня, кажись, и руки не поднимутся на такое дело… Дьявол попутал меня взяться за него…
Следовательно, и я мог уйти вместо того, чтобы тратить десятки лет на титаническую борьбу, вместо того, чтобы в отчаянных потугах, изнемогая
от ужаса перед лицом неразгаданных тайн, стремиться
к подчинению мира моей мысли и моей воле, я мог бы взлезть на стол, и — одно мгновение неслышной боли — я уже на свободе, я уже торжествую над
замком и стенами, над правдой и ложью, над радостью и страданиями.
Пик увидал ее первый раз на выпускном экзамене, где она пела, как Пери, одетая в белое платье, и, рыдая, прощалась с подругами детства, а потом произошла вторая, по-видимому, очень значительная встреча на летнем празднике в загородном герцогском
замке, где Пеллегрина в скромном уборе страдала
от надменности богато убранных подруг, которые как только переоделись дома, так и переменились друг
к другу.