Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх
остаться с дедушкой, бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что мое сердце к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки, оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как безумный, в тоске и страхе.
Неточные совпадения
Ипат — рослый и коренастый мужик, в пестрядинной рубахе навыпуск,
с громадной лохматой головой и отвислым животом, который он поминутно чешет. Он дедушкин ровесник, служил у него в приказчиках, когда еще дела были, потом
остался у него жить и пользуется его полным доверием. Идет доклад.
Дедушка подробно расспрашивает, что и почем куплено; оказывается, что за весь ворох заплачено не больше синей ассигнации.
Как теперь, видел Родион Потапыч своего старого начальника, когда он приехал за три дня и
с улыбочкой сказал: «Ну,
дедушка, мне три дня
осталось жить — торопись!» В последний роковой день он приехал такой свежий, розовый и уже ничего не спросил, а глазами прочитал свой ответ на лице старого штейгера.
— Да ты что так о чужом добре плачешься,
дедушка? — в шутливом тоне заговорил Карачунский, ласково хлопая Родиона Потапыча по плечу. — У казны еще много
останется от нас
с тобой…
Перед ужином отец
с матерью ходили к
дедушке и
остались у него посидеть.
— Нет, нельзя! — настойчиво ответила Нелли, — потому что я вижу часто мамашу во сне, и она говорит мне, чтоб я не ездила
с ними и
осталась здесь; она говорит, что я очень много согрешила, что
дедушку одного оставила, и все плачет, когда это говорит. Я хочу
остаться здесь и ходить за
дедушкой, Ваня.
— А ведь Азорка-то был прежде маменькин, — сказала вдруг Нелли, улыбаясь какому-то воспоминанию. —
Дедушка очень любил прежде маменьку, и когда мамаша ушла от него, у него и
остался мамашин Азорка. Оттого-то он и любил так Азорку… Мамашу не простил, а когда собака умерла, так сам умер, — сурово прибавила Нелли, и улыбка исчезла
с лица ее.
Столько же, сколько шарманку, может быть, даже немного больше, он любил своих младших спутников в вечных скитаниях: пуделя Арто и маленького Сергея. Мальчика он взял пять лет тому назад «напрокат» у забулдыги, вдового сапожника, обязавшись за это уплачивать по два рубля в месяц. Но сапожник вскоре умер, и Сергей
остался навеки связанным
с дедушкой и душою, и мелкими житейскими интересами.
Отважный майор предлагал пригласить молодую девушку в гости к бабушке и обвенчаться
с ней без согласия Степана Михайловича, но Бактеева и Курмышева были уверены, что
дедушка мой не отпустит свою сестру одну, а если и отпустит, то очень не скоро, а майору
оставаться долее было нельзя.
Сосновское общество отрезало бессрочному узаконенный участок земли. Но Ваня не захотел
оставаться в Сосновке. Вид Оки пробудил в нем желание возвратиться к прежнему, отцовскому промыслу. Землю свою отдал он под пашню соседу, а сам снял внаймы маленькое озеро, на гладкой поверхности которого
с последним половодьем не переставала играть рыба. Он обстроился и тотчас же перевел к себе в дом
дедушку Кондратия, его дочь и внучка.
«Милый
дедушка, Константин Макарыч! — писал он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас
с Рождеством и желаю тебе всего от Господа Бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один
остался».
Зимою, когда в доме вставили двойные рамы, я не мог по-прежнему часто видеться
с дедушкой Ильей и
с другими мужиками. Меня берегли от морозов, а они все
остались работать на холоду, причем
с одним из них произошла неприятная история, выдвинувшая опять на сцену Селивана.
Таким образом, сбирается почти вся дворня, за исключением разве
дедушки Фадея: и тот
остается потому, что
с печки слезть не может.
— Да, тридцать тысяч будет, пожалуй, — согласился Сергей Никанорыч. — У вашего
дедушки было огромадное состояние, — сказал он, обращаясь к Матвею. — Огромадное! Всё потом
осталось вашему отцу и вашему дяде. Ваш отец помер в молодых летах, и после него всё забрал дядя, а потом, значит, Яков Иваныч. Пока вы
с маменькой на богомолье ходили и на заводе тенором пели, тут без вас не зевали.
Осенью мы долго, долго, до ранних черных вечеров и поздних темных утр заживались в Тарусе, на своей одинокой — в двух верстах от всякого жилья — даче, в единственном соседстве (нам — минуту сбежать, тем — минуту взойти) реки — Оки («Рыбы мало ли в реке!»), — но не только рыбы, потому что летом всегда кто-нибудь тонул, чаще мальчишки — опять затянуло под плот, — но часто и пьяные, а часто и трезвые, — и однажды затонул целый плотогон, а тут еще
дедушка Александр Данилович умер, и мать
с отцом уехали на сороковой день и потом
остались из-за завещания, и хотя я знала, что это грех — потому что
дедушка совсем не утонул, а умер от рака — от рака?
Дедушка Мешедзе молча разглядывал меня проницательным, острым взглядом из-под нависших бровей. Лицо его
оставалось непроницаемым и невозмутимым, как у бронзовой статуи. Он внимательно рассматривал, казалось, каждую черточку моего лица. Это длилось
с минуту, показавшуюся мне, однако, целой вечностью. Я не вынесла напряжения и заговорила первая, нарушая обычай страны, где младшие никогда не начинают разговора в присутствии старших.
— Деда, — в исступлении говорила я, вперив взгляд в ее милый образ
с печальными глазами и прекрасным лицом, — ты была и
останешься моей единственной… Другой деды не хочет твоя крошка, твоя джаным! И если этого пожелает судьба, то я убегу, деда! Я убегу в горы… к
дедушке Магомету… к княгине Бэлле Израил.
Дедушка и бабушка жили в простой хатке, выстроенной ими специально для себя рядом
с большим домом, так что когда мы приехали туда, то нас, мальчиков, поместили в этом доме, где мы никак не могли уснуть от необыкновенного множества блох, несмотря на то, что дом целыми десятилетиями
оставался пустым.
В обхождении
с властными людьми
дедушка Опанас был весьма благоискусен, особенно
с теми, которые этого стоили; но при этом
оставаясь с людьми одной своей «верной природы».