Неточные совпадения
— Видите, какая я хорошая ученица. Теперь этот частный вопрос о поступках, имеющих житейскую важность, кончен. Но в общем вопросе
остаются затруднения. Ваша книга говорит: человек действует
по необходимости. Но ведь есть случаи, когда кажется, что от моего произвола зависит поступить так или иначе. Например: я играю и перевертываю страницы нот; я перевертываю их иногда
левою рукою, иногда правою. Положим, теперь я перевернула правою: разве я не могла перевернуть
левою? не зависит ли это от моего произвола?
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома
остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в
левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом
рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие
по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, —
оставался по-прежнему прелестен.
Смотрим: невдалеке от дороги, у развалившихся ворот, от которых
остались одни покосившиеся набок столбы, стоит старик в засаленном стеганом архалуке, из которого местами торчит вата, и держит
руку щитком над глазами, всматриваясь в нас. На голове у него теплый картуз, щеки и губы обвисли, борода не брита, жидкие волосы развеваются
по ветру; в
левой руке березовая палка, которую он тщетно старается установить.
Предложение это было принято и больного увезли, а безоружный Бенни,
оставшись пешим, был настигнут преследовавшими отряд кавалеристами, из которых один ударил
по нем саблею и отсек ему кисть
левой руки.
Народ снял шапки, но из приглашенных многие
остались с покрытыми головами. Гроб поставили на катафалк с трудом, чуть не повалили его. Фонарщики зашагали тягучим шагом,
по двое в ряд. Впереди два жандарма,
левая рука — в бок, поморщиваясь от погоды, попадавшей им прямо в лицо. За каретами двинулись обитые красным и желтым линейки, они покачивались на ходу и дребезжали. Больше половины провожатых бросились к своим экипажам.
Обычно Ермак Тимофеевич ничего не оставлял себе, но на этот раз он изменил этому обыкновению. Среди собранных с убитых кочевников колец одно было особенно массивное и, по-тогдашнему, видимо, хорошей работы. Его оставил Ермак себе — надел на мизинец
левой руки: кольцо, бывшее на
руке тщедушного кочевника, не лезло на другие пальцы богатырской
руки Ермака. Это обстоятельство не
осталось незамеченным и даже возбудило толки.