Неточные совпадения
Старушка очень полюбила
Совет
разумный и благой;
Сочлась — и тут же положила
В Москву отправиться зимой.
И Таня слышит новость эту.
На суд взыскательному свету
Представить ясные черты
Провинциальной простоты,
И запоздалые наряды,
И запоздалый склад речей;
Московских франтов и Цирцей
Привлечь насмешливые взгляды!..
О страх! нет, лучше и верней
В глуши лесов
остаться ей.
Те, которые не могут, те
останутся доживать свой век, как образчики прекрасного сна, которым дремало человечество. Они слишком жили фантазией и идеалами, чтоб войти в
разумный американский возраст.
Самое тонкое, хитрое и в то же время правдоподобное толкование
оставалось за несколькими серьезными сплетниками, из того слоя
разумных людей, которые всегда, в каждом обществе, спешат прежде всего уяснить другим событие, в чем находят свое призвание, а нередко и утешение.
— Очень может быть, — поддержала ее Ольга Сергеевна, по мнению которой ни один
разумный человек вечером не должен был
оставаться над водою.
Проговорив это, очарованный странник как бы вновь ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом. Да и о чем было его еще больше расспрашивать? повествования своего минувшего он исповедал со всею откровенностью своей простой души, а провещания его
остаются до времени в руке сокрывающего судьбы свои от умных и
разумных и только иногда открывающего их младенцам.
Анархия
осталась бы та же, потому что в обществе все-таки
разумных начал не было бы, озорничества продолжались бы по-прежнему; но половина людей принуждена была бы страдать от них и постоянно питать их собою, своим смирением и угодливостью.
Ничего не
оставалось бессмысленным, случайным: во всем высказывалась
разумная необходимость и красота, все получало значение ясное и, в то же время, таинственное, каждое отдельное явление жизни звучало аккордом, и мы сами, с каким-то священным ужасом благоговения, с сладким сердечным трепетом, чувствовали себя как бы живыми сосудами вечной истины, орудиями ее, призванными к чему-то великому…
Но в истинной науке необходимо улетучивается то и другое и
остается стройный организм,
разумный и оттого просто понятный.
Поле словесной битвы, постоянно
оставалось, таким образом, за людьми зрелыми,
разумными и опытными; молодое поколение обычным путем вступило в свои права — наслаждаться поучениями старших.
Ардальон Семеныч, будучи скрытен от природы, начитался в каком-то швейцарском философе, что
разумный человек не должен раскрывать внутренность души своей перед невежественной толпою, а, напротив, должен согласоваться наружно с взглядами и убеждениями окружающих его людей; а потому он сознательно, законно позволял себе надевать в обществе довольно разнохарактерные маски, не делаясь через то обманщиком и лицемером, а, напротив,
оставаясь правдивым, честным человеком, всегда верным своему слову.
И в сколь многих из этих писаний каждому свежему чутью слышался поддельный неискренний тон сочувствия и приторная лесть новому идолу! Прежде, бывало, курили сильным и высоким мира; ныне — «молодому поколению». Мы только переметши ярлычки на кумирах, а сущность
осталась та же: мы поклонялись силе,
разумной или нет — это все равно: была бы только сила!
Евномий не согласился, однако, с толкованием отрицательных имен Божиих у св. Василия В. и, не без некоторого основания, возражал: «Я не знаю, как чрез отрицание того, что не свойственно Богу, Он будет превосходить творения!.. Всякому
разумному существу должно быть ясно, что одно существо не может превосходить другое тем, чего оно не имеет» [Несмелов, 135.]. Вопрос о значении отрицательного богословия в его отношении к положительному так и
остался у св. Василия мало разъясненным.
И если он, узнав магометанство,
остался Буддистом, прежняя слепая вера в Будду уже неизбежно зиждется на
разумных основаниях.
Отдайся я второму,
разумному я, — во мне не
остается влечения к жизни.
Смерть представляется только тому человеку, который, не признав свою жизнь в установлении
разумного отношения к миру и проявлении его в большей и большей любви,
остался при том отношении, т. е. с тою степенью любви, к одному и нелюбви к другому, с которыми он вступил в существование.
Жизнь, как личное существование, отжита человечеством, и вернуться к ней нельзя, и забыть то, что личное существование человека не имеет смысла, невозможно. Что бы мы ни писали, ни говорили, ни открывали, как бы ни усовершенствовали нашу личную жизнь, отрицание возможности блага личности
остается непоколебимой истиной для всякого
разумного человека нашего времени.
Если бы боги сотворили людей без ощущения боли, очень скоро люди бы стали просить о ней; женщины без родовых болей рожали бы детей в таких условиях, при которых редкие бы
оставались живыми, дети и молодежь перепортили бы себе все тела, а взрослые люди никогда не знали бы ни заблуждений других, прежде живших и теперь живущих людей, ни, главное, своих заблуждений, — не знали бы что им надо делать в этой жизни, не имели бы
разумной цели деятельности, никогда не могли бы примириться с мыслью о предстоящей плотской смерти и не имели бы любви.
Как ни старается человек, воспитанный в нашем мире, с развитыми, преувеличенными похотями личности, признать себя в своем
разумном я, он не чувствует в этом я стремления к жизни, которое он чувствует в своей животной личности.
Разумное я как будто созерцает жизнь, но не живет само и не имеет влечения к жизни.
Разумное я не чувствует стремления к жизни, а животное я должно страдать, и потому
остается одно — избавиться от жизни.
Наконец путешественник успел освободиться от церемоний приема, отблагодарив щедро дворских служителей. Великодушие его не любило ни у кого
оставаться в долгу, хотя возможность часто противилась этому влечению доброго сердца. Он
остался один и заперся в своей комнате. Здесь принес творцу дань
разумного творения. И это причли ему в худое. Он-де сзывает нечистую силу, чтобы освободиться от святыни, которою его окружали в новом жилище.
И еще более
осталось непонятно прекращение этого движения тогда, когда ясно поставлена была историческими деятелями
разумная, святая цель походов — освобождение Иерусалима.