Неточные совпадения
Несколько секунд Клим не понимал видимого. Ему показалось, что
голубое пятно
неба, вздрогнув, толкнуло стену и, увеличиваясь над нею, начало давить, опрокидывать ее. Жерди серой деревянной клетки, в которую было заключено
огромное здание, закачались, медленно и как бы неохотно наклоняясь в сторону Клима, обнажая стену, увлекая ее за собою; был слышен скрип, треск и глухая, частая дробь кирпича, падавшего на стремянки.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями, поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела.
Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне
голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
Между стволов сосен являются прозрачные, воздушные фигуры
огромных людей и исчезают в зеленой густоте; сквозь нее просвечивает
голубое, в серебре,
небо. Под ногами пышным ковром лежит мох, расшитый брусничником и сухими нитями клюквы, костяника — сверкает в траве каплями крови, грибы дразнят крепким запахом.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в
небе неустанно и деловито двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то
огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился к земле, а другой, вытянувшись по ветру, дымит
голубым дымом, как печная труба в морозный день.
Побежали по деревенским улицам бурливые, коричневые, сверкающие ручейки, сердито пенясь вокруг встречных каменьев и быстро вертя щепки и гусиный пух; в
огромных лужах воды отразилось
голубое небо с плывущими по нему круглыми, точно крутящимися, белыми облаками; с крыш посыпались частые звонкие капли.
Море
огромное, лениво вздыхающее у берега, — уснуло и неподвижно в дали, облитой
голубым сиянием луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там с синим южным
небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков, неподвижных и не скрывающих собою золотых узоров звезд. Кажется, что
небо все ниже наклоняется над морем, желая понять то, о чем шепчут неугомонные волны, сонно всползая на берег.
Лёжа на спине, мальчик смотрел в
небо, не видя конца высоте его. Грусть и дрёма овладевали им, какие-то неясные образы зарождались в его воображении. Казалось ему, что в
небе, неуловимо глазу, плавает кто-то
огромный, прозрачно светлый, ласково греющий, добрый и строгий и что он, мальчик, вместе с дедом и всею землёй поднимается к нему туда, в бездонную высь, в
голубое сиянье, в чистоту и свет… И сердце его сладко замирало в чувстве тихой радости.
На земле такого
огромного правильного пространства
голубого я никогда не видал: будто кусок прозрачного
неба каким-то чудом лежал перед нами в этой каменной трещине, среди нависших скал.
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус
огромный, величавый,
Белел на
небе голубом.
…Впереди лодки, далеко на горизонте, из черной воды моря поднялся
огромный огненно-голубой меч, поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своим острием по тучам в
небе и лег на грудь моря широкой,
голубой полосой.
Узкая, длинная коса походила на
огромную башню, упавшую с берега в море. Вонзаясь острым шпилем в безграничную пустыню играющей солнцем воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла скрывала землю. Оттуда, с ветром, прилетал тяжелый запах, непонятный и оскорбительный здесь, среди чистого моря, под
голубым, ясным кровом
неба.
И вот — видение: Пушкин, переносящий, проносящий над головой — все море, которое еще и внутри него (тобою полн), так что и внутри у него все
голубое — точно он весь в
огромном до
неба хрустальном продольном яйце, которое еще и в нем (Моресвод). Как тот Пушкин на Тверском бульваре держит на себе все
небо, так этот перенесет на себе — все море — в пустыню и там прольет его — и станет море.
Мне снилось, будто Филипп Кольберг, высокий, чрезвычайно стройный и сильный человек с длинными темно-русыми кудрями,
огромными густыми усами и густой же длинной эспаньолеткой, смотрел на меня умными, энергическими, как
небо голубыми глазами — и, сжимая мою руку, говорил...
Взойдя по исковерканному пожаром или орудийными снарядами крылечку, Игорь и Милица очутились в небольшой горенке с
огромной печью в углу. В другом углу висело распятие, украшенное засохшим венком из полевых цветов. Часть потолка отсутствовала совсем и кусок
голубого неба глядел внутрь избушки. Там не было ни души. Уставшие до полусмерти, оба юные разведчики опустились на лавку.
Ночь с ее
голубым небом, с ее зорким сторожем — месяцем, бросавшим свет утешительный, но не предательский, с ее туманами, разлившимися в озера широкие, в которые погружались и в которых исчезали целые колонны; усыпанные войском горы, выступавшие посреди этих волшебных вод, будто плывущие по ним транспортные,
огромные суда; тайна, проводник — не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, — проводник смелый, вольный, окликающий по временам пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: «С богом!» — все в этом ночном походе наполняло сердце русского воина удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.
Ярким бело-голубым взблеском вспыхнуло
небо. Еще ярче, обжигая душу, сверкнула в расстегнутых одеждах девичья нагота. Миг, и случилось бы что-то
огромное, неслыханное и потрясающее, после чего в изумлении и восторге они бы спросили: что такое, что такое сейчас было?
Над ним было ясное,
голубое небо, и
огромный шар солнца, как
огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана.