Неточные совпадения
В восемь часов пошел я смотреть фокусника.
Публика собралась в исходе девятого; представление началось. В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел в первом ряду с лорнетом. Фокусник
обращался к нему всякий раз, как ему нужен был носовой платок, часы, кольцо и прочее.
— Извините, что я, может быть, прерываю, но дело довольно важное-с, — заметил Петр Петрович, как-то вообще и не
обращаясь ни
к кому в особенности, — я даже и рад при
публике.
Впечатление от высшего благородства его речи было-таки испорчено, и Фетюкович, провожая его глазами, как бы говорил, указывая
публике: «вот, дескать, каковы ваши благородные обвинители!» Помню, не прошло и тут без эпизода со стороны Мити: взбешенный тоном, с каким Ракитин выразился о Грушеньке, он вдруг закричал со своего места: «Бернар!» Когда же председатель, по окончании всего опроса Ракитина,
обратился к подсудимому: не желает ли он чего заметить со своей стороны, то Митя зычно крикнул...
— Сидеть
публика будет на этих стульях; тут их, должно быть, дюжины три; потом можно будет взять мебели из гостиной!.. Ведь можно? —
обратился Плавин
к Симонову.
— Господа, —
обратился он
к публике, — по недосмотру произошло комическое недоразумение, которое и устранено; но я с надеждою взял на себя поручение и глубокую, самую почтительную просьбу одного из местных здешних наших стихотворцев…
Дивнее же всего Ахилла сделал этому финал: „Господа! —
обратился он
к публике, — может, кто вздумает уверять, что я кто другой: так вы ему, сделайте милость, плюньте, потому что я просто мещанин Иван Морозов из Севска“.
В антракт Тургенев выглянул из ложи, а вся
публика встала и обнажила головы. Он молча раскланялся и исчез за занавеской, больше не показывался и уехал перед самым концом последнего акта незаметно. Дмитриев остался, мы пошли в сад. Пришел Андреев-Бурлак с редактором «Будильника» Н.П. Кичеевым, и мы сели ужинать вчетвером. Поговорили о спектакле, о Тургеневе, и вдруг Бурлак начал собеседникам рекомендовать меня, как ходившего в народ, как в Саратове провожали меня на войну, и вдруг
обратился к Кичееву...
— Я глубоко понимаю вашего друга, —
обратился он
к Кичееву, — и предложил бы иной путь помощи: сделаем литературный вечер в его пользу. Это будет признательность
публики любимому художнику, а собранную здесь сумму присоединим
к сбору.
По окончании первого акта, когда статский встал с своего места и обернулся лицом
к публике,
к нему
обратился с разговором широкоплечий генерал с золотым аксельбантом и начал рассказывать, по мнению генерала, вероятно, что-нибудь очень смешное.
Мало этого:
публика обратилась к начальству, и вместо полевой было поставлено луговой; наконец, и этим не удовольствовались, и куплет был вычеркнут.
В ответ на это слышишь, с одной стороны, что будто вкус
публики испортился (какой
публики?),
обратился к фарсу и что последствием этого была и есть отвычка артистов от серьезной сцены и серьезных, художественных ролей; а с другой, что и самые условия искусства изменились: от исторического рода, от трагедии, высокой комедии — общество ушло, как из-под тяжелой тучи, и
обратилось к буржуазной так называемой драме и комедии, наконец
к жанру.
— Если вы любите искусство, — сказал он,
обращаясь к княгине, — то я могу вам сказать весьма приятную новость, картина Брюлова: «Последний день Помпеи» едет в Петербург. Про нее кричала вся Италия, французы ее разбранили. Теперь любопытно знать, куда склонится русская
публика, на сторону истинного вкуса или на сторону моды.
А между тем нельзя сказать, чтоб в
публике и раньше того не было сочувствия
к вопросам промышленности: в последние три года страсть
к акциям, по уверению некоторых, дошла у нас до ажиотажа; в акционерных компаниях теперь уже
обращается до 500 мильонов капитала; неужели же все это и родилось и выросло только с 1856 года?..
— Припомнив это, мы представляем читателю следующий вывод, который он может уже прямо приложить
к русской литературе последнего времени: «Когда какое-нибудь литературное явление мгновенно приобретает чрезвычайное сочувствие массы
публики, это значит, что
публика уже прежде того приняла и сознала идеи, выражение которых является теперь в литературе; тут уже большинство читателей
обращается с любопытством
к литературе, потому что ожидает от нее обстоятельного разъяснения и дальнейшей разработки вопросов, давно поставленных самой жизнью.
Когда я приехал
к Ивану Афанасьичу с ролею Ярба, то прочел ее всю как следует, кроме одного места, которое у меня было лучше всех и в котором московская
публика меня всегда отлично принимала: это 1-е явление в 4-м действии, где Ярб бросается на колени и
обращается к Юпитеру...
Часов с одиннадцати обыкновенно в Приказ начинала собираться
публика, и первые являлись купцы с вкладами. Случалось так, что какой-нибудь из них, забежав наскоро в Приказ, тяжело дыша и с беспокойными глазами, прямо
обращался к бухгалтеру...
На суде доктор Керженцев держался очень спокойно и во все время заседания оставался в одной и той же, ничего не говорящей позе. На вопросы он отвечал равнодушно и безучастно, иногда заставляя дважды повторять их. Один раз он насмешил избранную
публику, в огромном количестве наполнившую зал суда. Председатель
обратился с каким-то приказанием
к судебному приставу, и подсудимый, очевидно недослышав или по рассеянности, встал и громко спросил...
На плохом, но очень уверенном английском языке он объявляет
публике,
обращаясь, однако,
к креслам, занятым Барнумами...
Мирович(при этом смеется, глядя на
публику, и затем
обращается к Бургмейеру). Я слушаю вас.
И литература получила, по-видимому, общественное значение: она почти исключительно
обратилась к тем вопросам, которыми занято было внимание
публики.
Вот почему, между прочим, в
публике громким успехом пользуются врачи, о которых понимающие дело товарищи отзываются с презрением и
к помощи которых ни один из врачей не станет
обращаться.
— Что ж это плохо собираются! — суетливо пищал дохленький блондинчик, то
обращаясь к окружающим, то на цыпочках устремляя взгляд вдаль по улице. — Ай-ай, господа, как же это так!.. Наши еще не все налицо… Пожалуйста же, господа, смотрите, чтобы все так, как условлено!.. Господа!.. господа! после панихиды — чур! не расходиться!.. Пожалуйста, каждый из вас пустите в
публике слух, чтобы по окончании все сюда, на паперть: Ардальон Михайлович слово будет говорить.
— Да что ж это богомокрицы эти нейдут панихиду козлогласовать-то нам! —
обратился он
к окружающим, видимо желая порисоваться и щегольнуть пикантностью своей последней фразы, впрочем целиком почерпнутой из «Колокола». — Анцыфров! слетай за ними, пригласи, что пора, мол! —
публика собралась и ждет спектакля.
Когда она вошла в партер, взоры
публики обратились к ней и
к ложе мадам Бланшар, которая сейчас только утверждала, что Илька больна и лежит в постели.
Они не обращали на Авдеева почти никакого внимания,
обращались к нему раз в три дня, и вопросы, которые они задавали ему, были такого свойства, что, отвечая на них, Авдеев всякий раз возбуждал в
публике смех.
— Ложь! — вскричала молодая женщина, — вы лжете, сударь! Это вовсе не Тото… Вы слышали, господа, что крикнул этот ребенок? —
обратилась госпожа Раева
к публике, — она назвала свое имя, просила спасти ее. Я хорошо знаю эту девочку! Её несчастная мать разыскивает ее! Я ее отвезу
к матери сию минуту.
Мне оставалось предложить всем моим кредиторам — взять это имение. Но и эта. комбинация не осуществилась, несмотря на то что я печатно
обратился к ним и
к публике с особенным заявлением, которое появилось в"Московских ведомостях", как органе всего более подходящем для такой публикации.
При этом Лир, то есть скорее актер, играющий Лира,
обращается к нарядной даме в
публике и говорит, что и ей не нужны ее наряды: они не согревают ее.
В начале 1876 года я счел уже возможным в трех публичных лекциях, прочитанных с благотворительной целью,
обратиться к нашей
публике с более полной характеристикой реального движения романа во Франции.