Неточные совпадения
Он заметил, что ругает толстяка механически и потому, что на
обиду отвечают
обидой. Но у него нет озлобления против Бердникова,
осталось только чувство легкой брезгливости.
— Ну и решился убить себя. Зачем было
оставаться жить: это само собой в вопрос вскакивало. Явился ее прежний, бесспорный, ее обидчик, но прискакавший с любовью после пяти лет завершить законным браком
обиду. Ну и понял, что все для меня пропало… А сзади позор, и вот эта кровь, кровь Григория… Зачем же жить? Ну и пошел выкупать заложенные пистолеты, чтобы зарядить и к рассвету себе пулю в башку всадить…
Платов
остался с
обидою и лег дома на досадную укушетку, да так все и лежал да покуривал Жуков табак без перестачи.
— Вы как хотите, господа, это дело вашего личного взгляда, но я принципиально ухожу вместе с Борисом. Пусть он там неправ и так далее, мы можем выразить ему порицание в своей интимной компании, но раз нашему товарищу нанесли
обиду — я не могу здесь
оставаться. Я ухожу.
— Мне даже тошно стало, как взглянул я снова на эту жизнь. Вижу — не могу! Однако поборол себя, — нет, думаю, шалишь, душа! Я
останусь! Я вам хлеба не достану, а кашу заварю, — я, брат, заварю ее! Несу в себе
обиду за людей и на людей. Она у меня ножом в сердце стоит и качается.
Ромашов поглядел ему вслед, на его унылую, узкую и длинную спину, и вдруг почувствовал, что в его сердце, сквозь горечь недавней
обиды и публичного позора, шевелится сожаление к этому одинокому, огрубевшему, никем не любимому человеку, у которого во всем мире
остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам — «до подушки», как выражались в полку старые запойные бурбоны.
Эта-то вот скаредная последняя тысяча (чтоб ее!..) всех трех первых стоила, и кабы не умер я перед самым концом (всего палок двести только
оставалось), забили бы тут же насмерть, ну да и я не дал себя в
обиду: опять надул и опять обмер; опять поверили, да и как не поверить, лекарь верит, так что на двухстах-то последних, хоть изо всей злости били потом, так били, что в другой раз две тысячи легче, да нет, нос утри, не забили, а отчего не забили?
Но мальчик как-то особенно понравился генеральше и, несмотря на гнев Фомы Фомича,
остался вверху, при господах: настояла в этом сама генеральша, и Фома уступил, сохраняя в сердце своем
обиду — он все считал за
обиду — и отмщая за нее ни в чем не виноватому дяде и при каждом удобном случае.
— Фома, Фома! — вскричал дядя. — Не убивай меня этим воспоминанием! Я уж говорил тебе, что всей крови моей недостаточно, чтоб омыть эту
обиду. Будь же великодушен! забудь, прости и
останься созерцать наше счастье! Твои плоды, Фома!..
— Бросить её нельзя, — тихо говорил Павел. — Бросают, что не нужно. А она мне нужна… Её у меня вырывают, — вот в чём дело… И может, я не душой люблю её, а злостью,
обидой люблю. Она в моей жизни — весь мой кусок счастья. Неужто отдать её? Что же мне-то
останется?.. Не уступлю, — врут! Убью, а не отдам.
Анну Михайловну очень удивляло, почему князь не мог принять ее у себя и назначает ей свидание в ресторане, но от него это была уже не первая
обида, которую ей приходилось прятать в карман. Анна Михайловна в назначенное время отправилась с Дорой к Вашету. Дорушка спросила себе чашку бульону и
осталась внизу, а Анна Михайловна показала карточку, переданную ей лакеем князя.
Если уж вы забыли все мои одолжения и милости к вам, так должны были помнить, что за
обиду я никогда в долгу не
остаюсь.
Смотришь, — предмет улетучивается, резоны испаряются, виновник не отыскивается,
обида становится не
обидой, а фатумом, чем-то вроде зубной боли, в которой никто не виноват, а, следовательно,
остается опять-таки тот же самый выход — то есть стену побольнее прибить.
Скоро Буланин
остался один. Он продолжал плакать. Кроме боли и незаслуженной
обиды, какое-то странное, сложное чувство терзало его маленькое сердце, — чувство, похожее на то, как будто бы он сам только что совершил какой-то нехороший, непоправимый, глупый поступок. Но в этом чувстве он покамест разобраться не мог.
— Так потому? Ни за что в свете не вытерплю такой
обиды! — закричала Афимья Борисовна. Глаза ее распылались, она выскочила со стула, бросила салфетку на стол и продолжала кричать:"Кто-то женился бог знает на ком и для чего, может, нужно было поспешить, а я терпи поругание? Ни за что в свете не
останусь… Нога моя у вас не будет…"и хотела выходить.
Так произошло и здесь: принцип, витая в высших сферах духовного разумения,
остался превыше всех
обид и неудач; страсть же негодования ограничилась низшею сферою житейских отношений, до которых они почти никогда не умели проводить своих философских начал.
— А вот вы и ошибаетесь — прощать
обиды, безбрачная жизнь… это и есть монастырское призвание. А дальше что же еще
остается трудное? — мяса не есть. Этого, что ли, вы боитесь? Но ведь это не так строго…
Так и тут от зверья большая
обида бывает: придешь, силки спущены, а от рябков только перышки
остались; подлая лиса либо куница прежде тебя успела убрать…
— Идет, — радостно и самодовольно улыбаясь, вскликнул Василий Петрович. — А не в пример бы лучше здесь же, на пароходе, покончить. Два бы рублика взяли, десять процентов, по вашему слову, скидки. По рублю бы по восьми гривен и порешили… Подумайте, Никита Федорыч, сообразитесь, — ей-Богу, не
останетесь в
обиде. Уверяю вас честным словом вот перед самим Господом Богом. Деньги бы все сполна сейчас же на стол…
— Когда из десяти Господних заповедей пять только
останется, — сказал Дмитрий Петрович. — Когда люди до того дорастут, что не будет ни кражи, ни прелюбодейства, ни убийств, ни
обид, ни лжи, ни клеветы, ни зависти… Одним словом, когда настанет Христово царство. А до тех пор?.. Прощай, однако, спать пора…
Пекторалис должен был взнести последний грош на удовлетворение Сафронычу за
обиду его «карачками» — и, исполнив это, он почувствовал, что ему уже ничего иного не
оставалось, как проклясть день своего рождения и умереть вместе со своею железною волею.
Обида была жестокая и незаслуженная. Мутин возмущался и волновался, осунулся, говорил, что после такого служебного оскорбления ему
остается только пустить себе пулю в лоб. Он взял отпуск и поехал в Москву искать правды. У него были кое-какие связи, но добиться ему ничего не удалось: в Москве Мутину дали понять, что в дело замешана большая рука, против которой ничего нельзя поделать.
А разве ты, предложением Мне
остаться здесь, не наносишь мне
обиду, еще более тяжелую?..
— Подождать, брат, надо и не то еще будет! — снова заговорил Малюта. — Откликнется еще не так Прозоровскому
обида моя! Сам жив не
останусь, а придумаю ему такую казнь, от которой содрогнется сам царь Иоанн Васильевич!
— То-то и оно-то, может, за эти годы какие от него
обиды и побои видала, а муку его мученическую глядеть не в мочь; и как без него одна
останусь и ума не приложу. Все-таки он, как ни на есть, а муж — заступник.
Малюта Скуратов, однако, казалось, не мог насытиться этими зрелищами; лицо его, на котором только при стонах умирающих играла отвратительная улыбка удовольствия, во всякое другое время было сурово и мрачно. Время шло, а
обида, нанесенная ему холопами князя Прозоровского, все еще
осталась неотомщенною — красавица-княжна все еще не была в его власти.