Неточные совпадения
Кити покраснела от радости и долго молча жала руку своего
нового друга, которая не отвечала на её пожатие, но неподвижно лежала в её руке. Рука не отвечала на пожатие, но лицо М-llе Вареньки просияло тихою, радостною, хотя и несколько грустною улыбкой, открывавшею большие, но прекрасные
зубы.
Глаза матери светились ярко, можно было подумать, что она немного подкрасила их или пустила капельку атропина. В
новом платье, красиво сшитом, с папиросой в
зубах, она была похожа на актрису, отдыхающую после удачного спектакля. О Дмитрии она говорила между прочим, как-то все забывая о нем, не договаривая.
Тут мы застали шкипера вновь прибывшего английского корабля с женой, страдающей зубной болью женщиной, но еще молодой и некрасивой; тут же была жена
нового миссионера, тоже молодая и некрасивая, без передних
зубов.
— Ну, так прощай; очень, очень рад, что встретил тебя, — сказал Шенбок и, пожав крепко руку Нехлюдову, вскочил в пролетку, махая перед глянцовитым лицом широкой рукой в
новой белой замшевой перчатке и привычно улыбаясь своими необыкновенно белыми
зубами.
Вечером, у огня, я имел возможность хорошо рассмотреть своих
новых знакомых. Нахтохуские удэгейцы невысокого роста, сухощавы, имеют овальное лицо с выдающимися скулами, вогнутый нос, карие, широко расставленные глаза с небольшой монгольской складкой век, довольно большой рот, неровные
зубы и маленькие руки и ноги.
Пока наши собаки, с обычным, их породе свойственным, китайским церемониалом, снюхивались с
новой для них личностью, которая, видимо, трусила, поджимала хвост, закидывала уши и быстро перевертывалась всем телом, не сгибая коленей и скаля
зубы, незнакомец подошел к нам и чрезвычайно вежливо поклонился.
Яков зарылся у себя в карманах, достал грош и наметил его
зубом. Рядчик вынул из-под полы кафтана
новый кожаный кошелек, не торопясь распутал шнурок и, насыпав множество мелочи на руку, выбрал новенький грош. Обалдуй подставил свой затасканный картуз с обломанным и отставшим козырьком; Яков кинул в него свой грош, рядчик — свой.
Не рано проснулся Бурульбаш после вчерашнего веселья и, проснувшись, сел в углу на лавке и начал наточивать
новую, вымененную им, турецкую саблю; а пани Катерина принялась вышивать золотом шелковый рушник. Вдруг вошел Катеринин отец, рассержен, нахмурен, с заморскою люлькою в
зубах, приступил к дочке и сурово стал выспрашивать ее: что за причина тому, что так поздно воротилась она домой.
Вот, скинувши
новые сапоги и обернувши в хустку, чтобы не покоробились от дождя, задал он такого бегуна, как будто панский иноходец. Влез в курень, промокши насквозь, накрылся тулупом и принялся ворчать что-то сквозь
зубы и приголубливать черта такими словами, каких я еще отроду не слыхивал. Признаюсь, я бы, верно, покраснел, если бы случилось это среди дня.
Иногда она целый час смотрела в окно на улицу; улица была похожа на челюсть, часть
зубов от старости почернела, покривилась, часть их уже вывалилась, и неуклюже вставлены
новые, не по челюсти большие.
Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике пришелся не по плечу талант Островского, и потому она стала к нему в положение очень комическое; он объявил даже, что и «Свои люди» не были разобраны потому только, что и в них уже высказалось
новое слово, которое критика хоть и видит, да
зубом неймет…
— Эй, Антип, воля пришла… Завтра, брат, все вольные будем! Если бы тебе еще
зубы новые дать на воле-то…
Издали за ним шли три крестьянина за сохами; запряженные в них лошадки казались мелки и слабы, но они, не останавливаясь и без напряженного усилия, взрывали сошниками черноземную почву, рассыпая рыхлую землю направо и налево, разумеется, не
новь, а мякоть, как называлась там несколько раз паханная земля; за ними тащились три бороны с железными
зубьями, запряженные такими же лошадками; ими управляли мальчики.
Новый успех Родиона Антоныча покоробил Майзеля, и он процедил сквозь
зубы...
— А завтра… — она дышит жадно сквозь сжатые, сверкающие острые
зубы. — А завтра — неизвестно что. Ты понимаешь: ни я не знаю, никто не знает — неизвестно. Ты понимаешь, что все известное кончилось?
Новое, невероятное, невиданное.
«Знаешь ли, знаешь ли, Юля… — проговорил он задыхаясь, умоляющим голосом, — знаешь ли, что и я могу что-нибудь сделать?» Но при
новом, еще сильнейшем взрыве хохота, последовавшем за его последними словами, он стиснул
зубы, застонал и вдруг бросился — не в окно — а на свою супругу, занеся над нею кулак!
Петр Степанович быстро обернулся. На пороге, из темноты, выступила
новая фигура — Федька, в полушубке, но без шапки, как дома. Он стоял и посмеивался, скаля свои ровные белые
зубы. Черные с желтым отливом глаза его осторожно шмыгали по комнате, наблюдая господ. Он чего-то не понимал; его, очевидно, сейчас привел Кириллов, и к нему-то обращался его вопросительный взгляд; стоял он на пороге, но переходить в комнату не хотел.
— Читай, малый, читай, годится! Умишко у тебя будто есть; жаль — старших не уважаешь, со всеми
зуб за
зуб, ты думаешь — это озорство куда тебя приведет? Это, малый, приведет тебя не куда иначе, как в арестантские роты. Книги — читай, однако помни — книга книгой, а своим мозгом двигай! Вон у хлыстов был наставник Данило, так он дошел до мысли, что-де ни старые, ни
новые книги не нужны, собрал их в куль да — в воду! Да… Это, конечно, тоже — глупость! Вот и Алексаша, песья голова, мутит…
Мы верим в то, что уголовный закон Ветхого Завета: око за око,
зуб за
зуб — отменен Иисусом Христом и что по
Новому Завету всем его последователям проповедуется прощение врагам вместо мщения, во всех случаях без исключения. Вымогать же насилием деньги, запирать в тюрьму, ссылать или казнить, очевидно, не есть прощение обид, а мщение.
Меня всегда терзает зависть, когда я вижу людей, занятых чем-нибудь, имеющих дело, которое их поглощает… а потому я уже был совершенно не в духе, когда появился на дороге
новый товарищ, стройный юноша, в толстой блузе, в серой шляпе с огромными полями, с котомкой за плечами и с трубкой в
зубах; он сел под тень того же дерева; садясь, он дотронулся до края шляпы; когда я ему откланялся, он снял свою шляпу совсем и стал обтирать пот с лица и с прекрасных каштановых волос.
Орлов закусил
зубами шинель и запрятал голову в сукно. Наказывали слабо, хотя на покрасневшем теле вспухали синие полосы, лопавшиеся при
новом ударе.
Два-три пинка, удачно направленные в бок молодого парня с белыми
зубами, предостерегали его от
нового взрыва хохота, и с этой минуты лицо его как словно одеревенело.
— Эх ты, матушка ты моя, — подсмеиваясь, прибавил Глеб, строгавший у порога
новое весло, — вестимо, прилучилось: я чай, корчится сердечный, зазяб совсем,
зуб с
зубом не сведет… лежа на печи у соседа.
"И все это разом, безо всякого повода, перед чужими, в кофейной, размышлял Литвинов, глядя на белокурые волосы, светлые глаза, белые
зубы своего
нового знакомца (особенно смущали его эти крупные сахарные
зубы да еще эти руки с их неладным размахом), — и не улыбнется ни разу; а со всем тем, должно быть, добрый малый и крайне неопытный…"
Вечерами приходил ее жених — маленький, бойкий человечек, белобрысый, с пушистыми усами на загорелом круглом лице; он, не уставая, смеялся целый вечер и, вероятно, мог бы смеяться целый день. Они уже были обручены, и для них строился
новый дом в одной из лучших улиц города — самой чистой и тихой. Горбун никогда не был на этой стройке и не любил слушать, когда говорили о ней. Жених хлопал его по плечам маленькой, пухлой рукой, с кольцами на ней, и говорил, оскаливая множество мелких
зубов...
Однажды, во время ледохода на Волге, он стоял на берегу и, видя, как лед ломает его
новую тридцатипятисаженную баржу, притиснув ее к обрывистому берегу, приговаривал сквозь
зубы...
— Саша кричит — бейте их! Вяхирев револьверы показывает, — буду, говорит, стрелять прямо в глаза, Красавин подбирает шайку каких-то людей и тоже всё говорит о ножах, чтобы резать и прочее. Чашин собирается какого-то студента убить за то, что студент у него любовницу увёл. Явился ещё какой-то
новый, кривой, и всё улыбается, а
зубы у него впереди выбиты — очень страшное лицо. Совершенно дико всё это… Он понизил голос до шёпота и таинственно сказал...
— А какая же новая-то есть вера? — спросил сквозь
зубы Долинский.
Тут же, среди сосредоточенных мужицких фигур, замешалась разбитная заводская бабенка в кумачном красном платке и с зелеными бусами на шее; она ухмылялась и скалила белые
зубы каждый раз, как Бубнов отмачивал какое-нибудь
новое коленце.
Множество невест успело выйти замуж; в Миргороде пробили
новую улицу; у судьи выпал один коренной
зуб и два боковых; у Ивана Ивановича бегало по двору больше ребятишек, нежели прежде: откуда они взялись, бог один знает!
Из-под старых, еще не выпавших
зубов торчали уже
новые, тонкие и острые, но еще мягкие. Вот в это-то время щуки, ловя рыбу, нередко только портят ее, а удержать по слабости
зубов не могут, и вот отчего именно в это-то время года часто случается рыбакам видеть рыб, хватанных щуками. Разумеется, дело идет о рыбе несколько покрупнее; мелкую же щуки могут глотать и вовсе без помощи
зубов. Насадка на жерлицах также в эту пору часто бывает измята и даже не прокушена до крови.
Он пошел в дом и немного погодя вернулся со свертком; развернул — и блеснули рубли, совершенно
новые. Он взял один, попробовал на
зуб, бросил на поднос; потом бросил другой…
Они поняли ужасный холод безучастья и стоят теперь с словами черного проклятья веку на устах — печальные и бледные, видят, как рушатся замки, где обитало их милое воззрение, видят, как
новое поколение попирает мимоходом эти развалины, как не обращает внимания на них, проливающих слезы; слышат с содроганием веселую песню жизни современной, которая стала не их песнью, и с скрежетом
зубов смотрят на век суетный, занимающийся материальными улучшениями, общественными вопросами, наукой, и страшно подчас становится встретить среди кипящей, благоухающей жизни — этих мертвецов, укоряющих, озлобленных и не ведающих, что они умерли!
Через несколько минут Изумруда, уже распряженного, приводят опять к трибуне. Высокий человек в длинном пальто и
новой блестящей шляпе, которого Изумруд часто видит у себя в конюшне, треплет его по шее и сует ему на ладони в рот кусок сахару. Англичанин стоит тут же, в толпе, и улыбается, морщась и скаля длинные
зубы. С Изумруда снимают попону и устанавливают его перед ящиком на трех ногах, покрытым черной материей, под которую прячется и что-то там делает господин в сером.
Впрочем, в среде этого семейства помещалось
новое лицо, какой-то необыкновенно высокий мужчина, который, конечно, кинулся бы вам в глаза по своему огромному носу, клыкообразным
зубам и большим серым, навыкате и вместе с тем ничего не выражающим глазам.
Кривая старинная улица, вдоль которой избы рассажались, как гнилые
зубы, вывела нас в центр деревни, где коробок и остановился у высокой избы с
новыми воротами.
Лодка хмуро помолчала и, вдруг осветясь изнутри какою-то
новою веселою мыслью, начала тихонько смеяться, прищурив глаза, сверкая мелкими
зубами.
Все это для Половецкого было
новым, неизвестным, и он чувствовал себя таким лишним и чужим, как выдернутый
зуб.
Он обернулся к ней. На губах ее играла усмешка, незнакомая ему, и вся она — круглая, мягкая и свежая, как всегда, в то же время была какая-то
новая, чужая. Она переводила свои зеленоватые глаза с отца на сына и грызла арбузные семечки белыми мелкими
зубами. Яков тоже с улыбкой рассматривал их, и несколько неприятных Василию секунд все трое молчали.
— В трёх местах жил, и везде одинаково содомит деревня, стонет, бьётся — ходит по телу её острая пила и режет надвое. Говорил я с некоторыми мужиками о выделе, так сначала они, как бараны перед
новыми воротами, пучат глаза, а потом воют,
зубами скрипят.
Даже Кузьма Косяк,
новый засыпка, орловец, зубоскал и задира, молодой парень, могучий, с весёлыми и синими глазами и ровным рядом мелких белых
зубов, всегда оскаленных задорной улыбкой, — даже этот Кузьма, с которым всегда было за что всласть поругаться, стал почтителен и услужлив; песен, на которые был большой мастер, больше не пел, меткими прибаутками во все стороны не сыпал, и Тихон Павлович, замечая за ним всё это, недовольно думал про себя: «Хорош, видно, я, чёрт, стал!» И, думая так, всё более подчинялся чему-то, неотвязно сосавшему его сердце.
Не осудил их, не возненавидел, даже чего-нибудь
нового, отталкивающего в них не заметил, — они просто выпали из его души, как выпадают
зубы изо рта, как вылезают волосы, как отпадает умершая кожа: безболезненно, нечувствительно, спокойно.
Холодный
новый круглый, как нуль — полный, рубль как
зубами врезался отточенным своим краем в руку, сжатую для верности в кулак, и я всю исповедь как ногами простояла на одном — не дам!
Не верили они, чтоб в иноземной одежде, в клубах, театрах, маскарадах много было греха, и Михайло Данилыч не раз, сидя в особой комнате Новотроицкого с сигарой в
зубах, за стаканом шампанского, от души хохотал с подобными себе над увещаньями и проклятьями рогожского попа Ивана Матвеича, в
новых обычаях видевшего конечную погибель старообрядства.
Больной прожил еще полторы недели; каждый день у него появлялись все
новые и
новые нарывы — в суставах, в печени, в почках… Мучился он безмерно, и единственное, что оставалось делать, это впрыскивать ему морфий. Я посещал больного по нескольку раз в день. При входе меня встречали страдальческие глаза ребенка на его осунувшемся, потемневшем лице; стиснув
зубы, он все время слабо и протяжно стонал. Мать уже знала, что надежды нет.
Осмотрев больного, Иван Семенович заставил его сесть, набрал в гуттаперчевый баллон теплой воды и, введя наконечник между
зубами больного, проспринцевал ему рот: вышла масса вязкой, тягучей слизи. Больной сидел, кашляя и перхая, а Иван Семенович продолжал энергично спринцевать: как он не боялся, что больной захлебнется?.. С каждым
новым спринцеванием слизь выделялась снова и снова; я был поражен, что такое невероятное количество слизи могло уместиться во рту человека.
Смерть — это перемена в нашем теле, самая большая, самая последняя. Перемены в нашем теле мы не переставая переживали и переживаем: то мы были голыми кусочками мяса, потом стали грудными детьми, потом повыросли волосы,
зубы, потом попадали
зубы — выросли
новые, потом стала расти борода, потом мы стали седеть, плешиветь, и всех этих перемен мы не боялись.
Нельзя не понимать, что слова эти значат то, что Христос, отвергая прежний закон насилия: око за око и
зуб за
зуб, отвергает этим и всё то устройство мира, которое основывается на этом законе, и устанавливает
новый закон любви ко всем без различия людям, устанавливает этим самым
новое устройство мира, основанное уже не на насилии, а на этом законе любви ко всем без различия людям.
При этих словах господин, названный князем, с поклоном
новой гостье глупо оскалил свои
зубы и еще глупее как-то загоготал громким смехом.
Старичок был точно такой, каким я воображал его: маленький, худенький, со сморщенным посинелым лицом, жиденькой бородкой, острым носиком и съеденными желтыми
зубами. Шапка на нем была ямская, совершенно
новая, но полушубчишка, истертый, испачканный дегтем и прорванный на плече и полах, не закрывал колен и посконного нижнего платья, всунутого в огромные валяные сапоги. Сам он весь сгорбился, сморщился и, дрожа лицом и коленами, копошился около саней, видимо, стараясь согреться.