Неточные совпадения
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким
новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и
слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
— Матушки!!
Новое, белое платье! Таня! Гриша! — говорила мать, стараясь спасти платье, но со
слезами на глазах улыбаясь блаженною, восторженною улыбкой.
Слезы вдруг хлынули ручьями из глаз его. Он повалился в ноги князю, так, как был, во фраке наваринского пламени с дымом, в бархатном жилете с атласным галстуком,
новых штанах и причесанных волосах, изливавших чистый запах одеколона.
Они хотели было говорить, но не могли.
Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в
новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо в одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под
слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и росло
новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Ольга шла тихо и утирала платком
слезы; но едва оботрет, являются
новые. Она стыдится, глотает их, хочет скрыть даже от деревьев и не может. Обломов не видал никогда
слез Ольги; он не ожидал их, и они будто обожгли его, но так, что ему от того было не горячо, а тепло.
— Сбоку, — подхватила Пелагея Ивановна, — означает вести; брови чешутся —
слезы; лоб — кланяться; с правой стороны чешется — мужчине, с левой — женщине; уши зачешутся — значит, к дождю, губы — целоваться, усы — гостинцы есть, локоть — на
новом месте спать, подошвы — дорога…
Так училась она любви, пытала ее и всякий
новый шаг встречала
слезой или улыбкой, вдумывалась в него. Потом уже являлось то сосредоточенное выражение, под которым крылись и
слезы и улыбка и которое так пугало Обломова.
Нет, там видела она цепь утрат, лишений, омываемых
слезами, неизбежных жертв, жизнь поста и невольного отречения от рождающихся в праздности прихотей, вопли и стоны от
новых, теперь неведомых им чувств; снились ей болезни, расстройство дел, потеря мужа…
Долго шептали они, много раз бабушка крестила и целовала Марфеньку, пока наконец та заснула на ее плече. Бабушка тихо сложила ее голову на подушку, потом уже встала и молилась в
слезах, призывая благословение на
новое счастье и
новую жизнь своей внучки. Но еще жарче молилась она о Вере. С мыслью о ней она подолгу склоняла седую голову к подножию креста и шептала горячую молитву.
Марфенька сияла, как херувим, — красотой, всей прелестью расцветшей розы, и в этот день явилась в ней
новая черта,
новый смысл в лице,
новое чувство, выражавшееся в задумчивой улыбке и в висевших иногда на ресницах
слезах.
И он упал на стул и, закрыв обеими ладонями лицо, навзрыд заплакал. Но это были уже счастливые
слезы. Он мигом опомнился. Старик исправник был очень доволен, да, кажется, и юристы тоже: они почувствовали, что допрос вступит сейчас в
новый фазис. Проводив исправника, Митя просто повеселел.
— Не сердитесь, у меня нервы расстроены; я все понимаю, идите вашей дорогой, для вас нет другой, а если б была, вы все были бы не те. Я знаю это, но не могу пересилить страха, я так много перенесла несчастий, что на
новые недостает сил. Смотрите, вы ни слова не говорите Ваде об этом, он огорчится, будет меня уговаривать… вот он, — прибавила старушка, поспешно утирая
слезы и прося еще раз взглядом, чтоб я молчал.
— Ты опять, балбес бесчувственный, над матерью надругаешься! — кричала она на него, — мало тебе, постылому сыну, намеднишней потасовки! — И вслед за этими словами происходила
новая жестокая потасовка, которая даже у малочувствительного «балбеса» извлекала из глаз потоки
слез.
— А помните, как батюшка приятно на гуслях играл! — начинала
новую серию воспоминаний тетенька Марья Порфирьевна, — «Звук унылый фортепьяна», или: «Се ты, души моей присуха»… до
слез, бывало, проймет! Ведь и вы, братец, прежде игрывали?
Меня подавляет мать; ее
слезы и вой зажгли во мне
новое, тревожное чувство.
Юная мать смолкла, и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движениями или словами, выдавливало из ее глаз крупные
слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам. Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать
новую жизнь до самой могилы.
Она упала в кресла и залилась
слезами. Но вдруг что-то
новое заблистало в глазах ее; она пристально и упорно посмотрела на Аглаю и встала с места...
Сборы Илюшки были окончены в пять минут: две
новых рубахи,
новые сапоги и суконное пальтишко были связаны в один узел и засунуты в повозку Груздева под козла. Рачителиха, заливаясь
слезами, остановилась в дверях кабака.
Восторженно-благоговейное чувство охватило ее с
новою силой, и
слезы навертывались на глаза от неиспытанного еще счастья, точно она переселилась в какой-то
новый мир, а зло осталось там, далеко позади.
Знаки повторились с
новою силой, и Васина голова делала такие уморительные гримасы, что Нюрочка рассмеялась сквозь
слезы.
Переезд с Самосадки совершился очень быстро, — Петр Елисеич ужасно торопился, точно боялся, что эта
новая должность убежит от него. Устраиваться в Крутяше помогали Ефим Андреич и Таисья. Нюрочка здесь в первый раз познакомилась с Парасковьей Ивановной и каждый день уходила к ней. Старушка с первого раза привязалась к девочке, как к родной. Раз Ефим Андреич, вернувшись с рудника, нашел жену в
слезах. Она открыла свое тайное горе только после усиленных просьб.
Было время, когда ты была так же прекрасна и трава твоя щедро поливалась
слезами», — думает Райнер, забываясь
новым сном.
И чем дальше развертывался роман, тем более живое и страстное участие принимала в нем Любка. Она ничего не имела против того, что Манон обирала при помощи любовника и брата своих очередных покровителей, а де Грие занимался шулерской игрой в притонах, но каждая ее
новая измена приводила Любку в неистовство, а страдания кавалера вызывали у нее
слезы. Однажды она спросила...
Случалось иногда, впрочем, что она вдруг становилась на какой-нибудь час ко мне по-прежнему ласкова. Ласки ее, казалось, удвоивались в эти мгновения; чаще всего в эти же минуты она горько плакала. Но часы эти проходили скоро, и она впадала опять в прежнюю тоску и опять враждебно смотрела на меня, или капризилась, как при докторе, или вдруг, заметив, что мне неприятна какая-нибудь ее
новая шалость, начинала хохотать и всегда почти кончала
слезами.
Придет наконец время, думаете вы, он сравнит свою прежнюю любовь с своими
новыми, свежими ощущениями: там все знакомое, всегдашнее; там так серьезны, требовательны; там его ревнуют, бранят; там
слезы…
— Да, доктор. Она действительно странная, но я все приписываю болезненному раздражению. Вчера она была очень послушна; сегодня же, когда я ей подносил лекарство, она пихнула ложку как будто нечаянно, и все пролилось. Когда же я хотел развести
новый порошок, она вырвала у меня всю коробку и ударила ее об пол, а потом залилась
слезами… Только, кажется, не оттого, что ее заставляли принимать порошки, — прибавил я, подумав.
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! — продолжала она, подавив свои
слезы. — Как ты похудел, какой ты больной, бледный; ты в самом деле был нездоров, Ваня? Что ж я, и не спрошу! Все о себе говорю; ну, как же теперь твои дела с журналистами? Что твой
новый роман, подвигается ли?
Или, быть может, в
слезах этих высказывается сожаление о напрасно прожитых лучших годах моей жизни? Быть может, ржавчина привычки до того пронизала мое сердце, что я боюсь, я трушу перемены жизни, которая предстоит мне? И в самом деле, что ждет меня впереди?
новые борьбы,
новые хлопоты,
новые искательства! а я так устал уж, так разбит жизнью, как разбита почтовая лошадь ежечасною ездою по каменистой твердой дороге!
Даже председатель казенной палаты, забыв мысль о
новом губернаторе, проговорил почти вслух: «Хорошо, очень хорошо!», а любимый губернаторский писец опять заметил, что на глазах вице-губернатора, молчавшего и не хлопавшего, заискрились
слезы.
Всё, что он видел и слышал, было так мало сообразно с его прошедшими, недавними впечатлениями: паркетная светлая, большая зала экзамена, веселые, добрые голоса и смех товарищей,
новый мундир, любимый царь, которого он семь лет привык видеть, и который, прощаясь с ними со
слезами, называет их детьми своими, — и так мало всё, что он видел, похоже на его прекрасные, радужные, великодушные мечты.
Когда же Степан Трофимович бросился в юмор и в остроумнейшие колкости насчет наших «передовых и господствующих», то она с горя попробовала даже раза два усмехнуться в ответ на его смех, но вышло у ней хуже
слез, так что Степан Трофимович даже, наконец, сам сконфузился и тем с большим азартом и злобой ударил на нигилистов и «
новых людей».
— Тогда к чему же все эти
слезы и волнения? Старый муж разрешил,
новый, кажется, попадается человек хороший; надобно радоваться, а не печалиться, — дело житейское, обыкновенное!.. — восклицал доктор.
Но вот иссякли и
слезы. Умывши лицо, она без цели побрела в столовую, но тут девицы осадили ее
новыми жалобами, которые на этот раз показались ей как-то особенно назойливыми.
Пускаются в дело все искусства от архитектуры до поэзии для воздействия на души людей и для одурения их, и воздействие это происходит неперестающее. Особенно очевидна эта необходимость гипнотизирующего воздействия на людей для приведения их в состояние одурения на деятельности армии спасения, употребляющей
новые, не привычные нам приемы труб, барабанов, песней, знамен, нарядов, шествий, плясок,
слез и драматических приемов.
А он стоял неподвижно, он окружал своими крепкими объятиями эту молодую, отдавшуюся ему жизнь, он ощущал на груди это
новое, бесконечно дорогое бремя; чувство умиления, чувство благодарности неизъяснимой разбило в прах его твердую душу, и никогда еще не изведанные
слезы навернулись на его глаза…
Притихнет немного да проговорит сквозь
слезы: «Я… думаю… что это хлопнуло?.. а это… он… плашмя…» И вместе с последним, судорожно выдавленным словом
новый взрыв хохота потрясал весь его состав.
Прасковья Ивановна стояла на коленях и со
слезами молилась богу на
новый церковный крест, который горел от восходящего солнца перед самыми окнами дома; никакого образа в комнате не было.
Не стану описывать разных сомнений, колебаний, борений с собою,
слез, мучений, уступок, охлаждений и
новых воспламенений Софьи Николавны.
Внимание Квашнина к его
новым знакомым выражалось очень своеобразно. Относительно всех пятерых девиц он сразу стал на бесцеремонную ногу холостого и веселого дядюшки. Через три дня он уже называл их уменьшительными именами с прибавлением отчества — Шура Григорьевна, Ниночка Григорьевна, а самую младшую, Касю, часто брал за пухлый, с ямочкой, подбородок и дразнил «младенцем» и «цыпленочком», отчего она краснела до
слез, но не сопротивлялась.
Егорушка почувствовал, что с этими людьми для него исчезло навсегда, как дым, все то, что до сих пор было пережито; он опустился в изнеможении на лавочку и горькими
слезами приветствовал
новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналась для него…
Конечно,
новая надежда вытеснила из ее сердца эти
слезы и Ольга обернулась, чтоб удалиться… и перед ней стоял Вадим; его огненный взгляд в одну минуту высушил
слезы, каждая жила ее сердца вздрогнула, дыханье остановилось.
Труднее было ему удалить от себя другое, милое воспоминание: часто думал он о графини D., воображал ее справедливое негодование,
слезы и уныние…. но иногда мысль ужасная стесняла его грудь: рассеяние большого света,
новая связь, другой счастливец — он содрогался; ревность начинала бурлить в африканской его крови, и горячие
слёзы готовы были течь по его черному лицу.
Чем тени сумрачней ночные,
Тем звезды ярче и ясней;
Блажен в беде не гнувший выи[1],
Блажен певец грядущих дней,
Кто среди тьмы денницы
новойПровидит радостный восход
И утешительное слово
Средь общих
слез произнесет!
И тьму пусть терпит божья воля,
Явлений двойственность храня, —
Блаженны мы, что наша доля
Быть представителями дня!
Пути творца необъяснимы,
Его судеб таинствен ход,
Блажен, кто всех сомнений мимо
Дорогой светлою идет!
Дело шло о службе где-то в палате в губернии, о прокурорах и председателях, о кое-каких канцелярских интригах, о разврате души одного из повытчиков, о ревизоре, о внезапной перемене начальства, о том, как господин Голядкин-второй пострадал совершенно безвинно; о престарелой тетушке его, Пелагее Семеновне; о том, как он, по разным интригам врагов своих, места лишился и пешком пришел в Петербург; о том, как он маялся и горе мыкал здесь, в Петербурге, как бесплодно долгое время места искал, прожился, исхарчился, жил чуть не на улице, ел черствый хлеб и запивал его
слезами своими, спал на голом полу и, наконец, как кто-то из добрых людей взялся хлопотать о нем, рекомендовал и великодушно к
новому месту пристроил.
Они поняли ужасный холод безучастья и стоят теперь с словами черного проклятья веку на устах — печальные и бледные, видят, как рушатся замки, где обитало их милое воззрение, видят, как
новое поколение попирает мимоходом эти развалины, как не обращает внимания на них, проливающих
слезы; слышат с содроганием веселую песню жизни современной, которая стала не их песнью, и с скрежетом зубов смотрят на век суетный, занимающийся материальными улучшениями, общественными вопросами, наукой, и страшно подчас становится встретить среди кипящей, благоухающей жизни — этих мертвецов, укоряющих, озлобленных и не ведающих, что они умерли!
Плакал, кажется, и весь дом, по крайней мере Константин, нашивавший в лакейской на
новую шинель галуны, заливался
слезами и беспрестанно сморкался, приговаривая: «Эк их пустилось!» Венчание было назначено в четыре часа, потом молодые должны были прямо проехать к Кураеву и прожить там целую неделю; к старухе же, матери Павла, заехать на другой день.
Досадные
слезы просятся на глаза. Дядька выкликивает все
новые и
новые фамилии, но появление его уже не вызывает нетерпеливого подъема всех чувств: Буланин смотрит на него мутными, неподвижными и злобными глазами.
Видно было по всему, что он уже совсем упал духом; день пропал задаром: лошадь не продана, сам он измучился, измаялся, проголодался; вдобавок каждый раз, как являлся
новый покупщик и дело, по-видимому, уже ладилось, им овладевало неизъяснимо тягостное чувство: ему становилось все жальче и жальче лошаденку, так жаль, что в эту минуту он готов был вернуться в Троскино и перенести все от Никиты Федорыча, чтобы только не разлучаться с нею; но теперь почему-то заболело еще пуще по ней сердце; предчувствие ли лиха какого или что другое, только
слезы так вот и прошибали ресницы, и многих усилий стоило бедному Антону, чтобы не зарыдать вслух.
Ее милое лицо приняло какой-то полухолодный, полугрустный вид, и что-то похожее на
слезу пробежало, блистая, вдоль по длинным ее ресницам, как капля дождя, забытая бурей на листке березы, трепеща перекатывается по его краям, покуда
новый порыв ветра не умчит ее — бог знает куда.