Неточные совпадения
Она — дочь кухарки предводителя уездного дворянства, начала
счастливую жизнь любовницей его, быстро израсходовала старика, вышла замуж за ювелира, он сошел с ума; потом она жила с вице-губернатором, теперь живет с актерами, каждый сезон с
новым; город наполнен анекдотами о ее расчетливом цинизме и удивляется ее щедрости: она выстроила больницу для детей, а в гимназиях, мужской и женской, у нее больше двадцати стипендиатов.
Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но ничего не выпытала, не могла добиться, чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет чего-то, даже будто — страшно сказать — тоскует, будто ей мало было
счастливой жизни, будто она уставала от нее и требовала еще
новых, небывалых явлений, заглядывала дальше вперед…
Правда и то, что и пролитая кровь уже закричала в эту минуту об отмщении, ибо он, погубивший душу свою и всю земную судьбу свою, он невольно должен был почувствовать и спросить себя в то мгновение: «Что значит он и что может он значить теперь для нее, для этого любимого им больше души своей существа, в сравнении с этим «прежним» и «бесспорным», покаявшимся и воротившимся к этой когда-то погубленной им женщине с
новой любовью, с предложениями честными, с обетом возрожденной и уже
счастливой жизни.
Вспоминая тех, разве можно быть
счастливым в полноте, как прежде, с
новыми, как бы
новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной
жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной
жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Несколько испуганная и встревоженная любовь становится нежнее, заботливее ухаживает, из эгоизма двух она делается не только эгоизмом трех, но самоотвержением двух для третьего; семья начинается с детей.
Новый элемент вступает в
жизнь, какое-то таинственное лицо стучится в нее, гость, который есть и которого нет, но который уже необходим, которого страстно ждут. Кто он? Никто не знает, но кто бы он ни был, он
счастливый незнакомец, с какой любовью его встречают у порога
жизни!
Зачем она встретилась именно со мной, неустоявшимся тогда? Она могла быть
счастливой, она была достойна счастья. Печальное прошедшее ушло,
новая жизнь любви, гармонии была так возможна для нее! Бедная, бедная Р.! Виноват ли я, что это облако любви, так непреодолимо набежавшее на меня, дохнуло так горячо, опьянило, увлекло и разнеслось потом?
В известный год моей
жизни, который я считаю
счастливым, я пришел в соприкосновение и вступил в общение с
новой для меня средой народных богоискателей, познакомился с бродячей народной религиозной Россией.
И вот «на старости я сызнова живу» двумя
жизнями: «старой» и «
новой». Старая — фон
новой, который должен отразить величие второй. И моя работа делает меня молодым и
счастливым — меня, прожившего и живущего
Наконец наступила
счастливая минута, когда и я покидал тихий городок, оставшийся позади в своей лощине. А передо мной расстилалась далекая лента шоссе, и на горизонте клубились неясные очертания: полосы лесов,
новые дороги, дальние города, неведомая
новая жизнь…
Прошлое предается забвению, прощается, и с отъездом на материк мерещится вдали
новая, разумная,
счастливая жизнь.
Да, чем дальше подвигаюсь я в описании этой поры моей
жизни, тем тяжелее и труднее становится оно для меня. Редко, редко между воспоминаниями за это время нахожу я минуты истинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшего начало моей
жизни. Мне невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той
счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало
новой, исполненной прелести и поэзии, поре юности.
Я пробыл не более пяти минут в бабушкиной комнате, но вышел оттуда
счастливым и, по моему тогдашнему убеждению, совершенно чистым, нравственно переродившимся и
новым человеком. Несмотря на то, что меня неприятно поражала вся старая обстановка
жизни, те же комнаты, те же мебели, та же моя фигура (мне бы хотелось, чтоб все внешнее изменилось так же, как, мне казалось, я сам изменился внутренно), — несмотря на это, я пробыл в этом отрадном настроении духа до самого того времени, как лег в постель.
— Это подло, и тут весь обман! — глаза его засверкали. —
Жизнь есть боль,
жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь всё боль и страх. Теперь человек
жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали.
Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет
новый человек,
счастливый и гордый. Кому будет всё равно, жить или не жить, тот будет
новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам бог будет. А тот бог не будет.
мысленно повторял я чудесные строки и видел эти, очень знакомые мне, едва заметные тропы, видел таинственные следы, которыми примята трава, еще не стряхнувшая капель росы, тяжелых, как ртуть. Полнозвучные строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично все, о чем говорили они; это делало меня
счастливым,
жизнь мою — легкой и приятной, стихи звучали, как благовест
новой жизни. Какое это счастье — быть грамотным!
Уезжая из Москвы, он находился в том
счастливом, молодом настроении духа, когда, сознав прежние ошибки, юноша вдруг скажет себе, что всё это было не то, — что всё прежнее было случайно и незначительно, что он прежде не хотел жить хорошенько, но что теперь, с выездом его из Москвы, начинается
новая жизнь, в которой уже не будет больше тех ошибок, не будет раскаяния, а наверное будет одно счастие.
Полная горделивого сознания, что ею совершено что-то смелое и необыкновенное, страстно любящая и, как казалось ей, страстно любимая, томная, предвкушающая крепкий и
счастливый сон, Зинаида Федоровна упивалась
новою жизнью.
Вершинин(подумав). Как вам сказать? Мне кажется, все на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется на наших глазах. Через двести — триста, наконец тысячу лет, — дело не в сроке, — настанет
новая,
счастливая жизнь. Участвовать в этой
жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.
С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а
новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе
счастливой жизни, которую я еще не прожила в настоящую минуту…
Надеемся быть несколько
счастливее теперь, при появлении
новой книжки рассказов Марка Вовчка, еще более любопытных для нас, так как они взяты из
жизни народа великорусского.
Дуня с наслаждением сладкой печали читала и перечитывала эти письма, в которых говорилось о
новой счастливой доле ее подруги… О любви и нежных о ней заботах доброй благодетельницы княгини Маро… О том, что она поступила в Тифлисскую гимназию и что о лучшей
жизни ей, Наташе, нечего и мечтать. Княгиня Маро стала ее второю матерью, не отказывающей ей ни в чем, решительно ни в чем. И под впечатлением этих писем тоска по уехавшей подруге незаметно таяла в Дунином сердце.
Мириться с этим, а для себя желать светлой, шумной
жизни среди
счастливых, довольных людей и постоянно мечтать о такой
жизни — это значит мечтать о
новых самоубийствах людей, задавленных трудом и заботой, или людей слабых, заброшенных, о которых только говорят иногда за ужином с досадой или с усмешкой, но к которым не идут на помощь…
Люди одни перед другими стараются как можно лучше поддержать ту
счастливую жизнь, которую они наследовали от устройства родителей, или сделать себе
новую, еще более
счастливую жизнь.
«Умиленный, я засыпаю под эти звуки, чтоб проснуться завтра для
нового счастливого дня. Я безотчетно чувствовал в те годы, что целое море счастья было разлито вокруг моей детской
жизни; я не понимал тогда, что этим морем, этим великим океаном была
жизнь моего отца».
— Будь мне
новым братом, отчизны я давно лишился, а свет покинул сам, быть
счастливым нельзя в
жизни здешнего мира, я сам убедился в этом. Забудь всю неприязнь людскую. Человек должен примириться с людьми. Храм святой — вот колыбель, в которой убаюкивается душа его. Я любил
жизнь, свет, любил…
Быстро распродала Строева обстановку, отпустила прислугу, даже горничную Сашу, которой от себя
счастливый Эразм Эразмович дал пятьдесят рублей. Маргарита Николаевна не хотела, чтобы в ее «
новой жизни» было какое-либо лицо, напоминавшее ей о прошедшем.
Этот день был для него началом
новой,
счастливой жизни. Он вернулся домой совершенно обновленный и с энергией почти молодости принялся на другой день за дела.
(Почерк Нинки.) — Мне тоже нечего. Большая полоса
жизни твоей и моей кончилась. Для обеих нас начинается
новая. Больше трех лет мы были друзьями.
Счастливого тебе пути!